Семья

— Но это же… Семью же, получается, наказывают тоже?

— Конечно. Семья вырастила недостойного члена общества, и тоже должна понести наказание.

Оби-Ван поморгал и покачал головой.

— Я не имею права высказывать мнение о чужих обычаях…

Корабль едва заметно тряхнуло.

— …но это ужасно.

Она хотела что-то сказать, но тут в медотсек к ним ворвались врачи, отпихнули Оби-Вана куда-то, черная волна поднялась и затопила ее с головой.

========== 13 ==========

Только приземлившись на площадке скорой помощи столичного госпиталя, Энакин понял, что на время полета вообще забыл о своей неодаренности и гнал так, будто был уверен — Сила предупредит, если что.

Повезло. Просто повезло.

Он задавил страх, нахлынувший постфактум, впустил врачей — и побежал за ними, не обращая внимания, идет ли за ним Оби-Ван. Весь мир схлопнулся до медкапсулы с Падме внутри, он даже не особенно видел, куда идет — белые коридоры, цветные линии на полу, ничего больше, — пока прямо перед носом не захлопнулась дверь стерильного отделения и дама в белом форменном платье не ухватила его за локоть. Судя по показаниями датчиков протеза, хватка у нее была дюрасталевая.

— Отец? — спросила дама.

Он посмотрел на нее, не понимая вопроса. Отмечая только строгое лицо и синий цветок-заколку в темных волосах.

— Отец, — кивнула дама. — Первый?

— А?

— Понятно. Все будет хорошо, — сказала дама ласково и уверенно, будто заклинала реальность. — Здесь лучшие врачи галактики, как бы там корусантские ни пыжились. Нужно просто подождать.

— Хорошо.

Ждать — это было понятно. Ждать он умел.

— Сейчас мы пойдем в комнату, где вы подождете. Сколько нужно, столько и подождете. Еду вам доставят, освежитель там тоже есть.

— Хорошо, — он последовал за дамой, как сказали. Нужно успокоиться. Его состояние ненормально.

— Сколько нам ждать? — спросил голос из-за спины. Он знал этот голос, но никак не мог вспомнить.

— Друг семьи? — спросила дама. «Друг», видимо, кивнул, потому что она продолжила: — От двух часов до двух суток, это уж как получится. Врач вам скажет, как только станет что-то понятно. Не беспокойтесь, у нас очень прозрачная информационная политика.

— Как «двух суток»? — в голосе «друга» послышался ужас.

— Да уж так, — хмыкнула дама. — Чай, не конвейер, сборка сугубо индивидуальная.

Их привели в большую комнату и оставили одних.

Энакин прошел на середину и осмотрелся. Большая, человек на десять. Два низких дивана, два столика. Дистрибутор воды встроен в стену. В другой стене дверь со значком освежителя. Других входов-выходов нет, вентиляция незаметна. Окно большое, панорамное. За ним что-то зеленое… Сад. С высоты третьего этажа.

Анализ укрытий при атаке запустился как-то независимо от сознания, и Энакин не стал его останавливать, просто наблюдал будто сверху.

Успокоиться. Ситуация находится вне его контроля. Он ничего не может сделать.

Прошел вдоль стен и сел на пол, рядом с кадкой с чем-то живым, зеленым и многолистным. Рядом с растениями ему почему-то всегда медитировалось проще. Сейчас это уже наверняка не имело никакого значения. Но все равно.

«Друг семьи» сел на диван перед ним.

— Энакин…

— Оби-Ван, — о, вот и имя всплыло. И все остальное тоже. Дыши, Энакин. Контроль.

— Мне очень жаль. Я не хотел. Я…

— Ты был в шоке и себя не контролировал, — констатировал Энакин. — Так бывает. Ты еще в Свете?

— Ты… думаешь, что я пал? И поэтому решил навредить Падме?

Эти его слова были настолько не тем, чего Энакин ожидал, что он даже смог удивиться.

— Нет. Разумеется. Это был простой технический вопрос.

— Технический… — Оби-Ван рассмеялся, хотя с точки зрения Энакина он не сказал ничего смешного. — Нет, я еще не пал. Но был близок, ты прав. Седьмого воздушного больше нет, Энакин. Их больше никого…

— Твой Коди и часть твоих живы, — сказал Энакин ровно. — Мои их эвакуировали. Написали мне утром.

— Что? — прошептал Оби-Ван.

Энакин пожал плечами и закрыл глаза. Там, в темноте, совсем рядом, так далеко, были его дети и Падме. Он хотел узнать, что с ними. Пусть это и невозможно — но он попытается. И будет пытаться. По крайней мере, это лучше, чем активно ждать и ежесекундно умирать от ужаса, который сам же и генерируешь.

— Энакин… Я тебя умоляю. Я понимаю, что сейчас не время, но Энакин, они живы? 501-й не получал приказа?

— Приказ получила вся ВАР, — сказал Энакин, смотря в черноту. — Я уничтожил чипы у 501-го, и у всех клонов, с кем лично сталкивался. Темной стороной. За два последних года. Они не сошли с ума, и те, кто выжил при первой атаке, смогли позвать на помощь, и мои успели их забрать. Твой 212-й успели почти весь. Юларен с командой спасли головной «Венатор». Твои братья живы, Оби-Ван.

— Мои… Я не… — Оби-Ван явно собирался возразить. Энакин вздохнул.

— Vode an, Кеноби. Не морочь мне голову. И себе тоже.

Оби-Ван помолчал. И когда Энакин уже начал погружаться в черные бездонные воды, спросил:

— Но если ты знал о чипах, почему не сказал?..

Чтобы понять вопрос, потребовалось много субъективного времени.

— Два года назад я написал записку в Совет. О чипах клонов. Камино ее опровергло. Совет поверил Камино. Мое беспокойство назвали близостью к Темной стороне. Было… — он поискал слово, — смешно. Да.

— Да, — потерянно произнес Оби-Ван. — Действительно. Смешно. Энакин…

— Кеноби.

— Я тебе мешаю.

— Проницательно.

— Прости.

Энакин вздохнул, всплыл повыше и открыл глаза. Посмотрел на Оби-Вана — ссутулившегося на краю дивана.

— Слушай, — сказал он, а Оби-Ван вздрогнул, поднял на него взгляд и побледнел, — как насчет совместно помедитировать? Тебе, мне кажется, будет очень к спеху.

— У тебя глаза черные, — прошептал Оби-Ван.

— Такое с ними случается.

— Но я не чувствую тебя в Силе как одаренного.

Энакин поднял бровь.

— Да неужели?

— Я не понимаю.

— Это хорошо, — сказал Энакин. — Я тоже. Силу, мне кажется, не понимает вообще никто. А уж Темную ее сторону и вовсе. Доложишь Совету?

— Я бы тебя послал, — произнес Оби-Ван сухо, — но даже не могу придумать, куда.

— Да, — согласился Энакин, вновь закрывая глаза, — я везде был.

— Успешной медитации.

— И тебе, Кеноби.

В темном океане оказалось тепло.

Времени там не было, совсем. Нечто — некто — огромное и бесформенное приняло его в себя и качало на волнах — а он пытался найти возможность дотянуться до своих, и ему все казалось — он не понимает чего-то очень важного и очень простого. Стоит лишь понять — и барьер между ним и семьей падет.

Восприятие мешало. Человеческие образы мешали. Язык мешал.

Он тянулся за ускользающим пониманием, за возможностью прикоснуться к семье, опускался все ниже и ниже.

Но это тоже было образом. Восприятием. Иллюзией.

Океана нет, нет на самом деле темноты, нет глубины. Так его мозг интерпретирует ощущение Силы — которую ощущать и вовсе не должен. Впрочем, этот темный голос всегда звучал иначе, чем тот, какой его учили слушать что джедаи, что ситхи Коррибана.

«Они все идиоты, — говорил учитель Реван. — Сила не имеет сторон. Нельзя определить Силу. Мы можем понять лишь отблески, а стоит заметить хоть часть настоящего — бежим в ужасе».

Учитель Реван видел настоящее, увидел в плену у Вишейта, но описать не мог.

Он был прав.

Этот океан — на дне, в вышине, в нигде — было не то что не описать, его нельзя было описывать — слова исказили бы опыт.

Вот чего бежали все, спустившиеся так глубоко — безъязычия. Там кончались смыслы, схлопывались слова. А что мы, как не слова?

Нет, подумал Энакин. Вот где ложь и иллюзия. Я — не слова. Я — не мое имя, не мои сформулированные мысли. Когда Падме смотрит на меня утром с любовью, вот тогда этот конгломерат плоти — я. И никаких слов нам тогда не нужно.

…Тьма в самой глубине сияла ярче квазаров.