Страх призывателя

По моей просьбе данный маневр повторила Уга, и у нее все получилось гораздо лучше - она метко сбила птицу, которая упала на траву и затрепыхалась.

Один из бирмедов резко потерял интерес к мелким ягодам и помчался за свежей вкусной добычей, однако мне пришлось его остановить, с чем он согласился очень неохотно.

Убедил его только предостерегающий рык призванного, который решил на всякий случай вмешаться и объяснить очередность получения добычи. Хотя я почувствовал, что он и сам совсем не против отведать свежего птичьего мяса. Надо же, послушный какой.

Я подошел к сбитой птице и только тут понял, что вообще не наелся этими ягодами. Тем не менее, дело было совсем не в еде, я свернул шею еще трепыхающейся птице, и откусил небольшой кусок. Нет, все-таки нужно быть совсем одичавшим, чтобы есть сырое мясо.

Вкус был совсем не очень, вдобавок перья тоже попали в рот, но я мужественно дожевал кусок и бросил оставшееся своему бирмеду. Тот с большим удовольствием принялся за трапезу. Я подожду еще своей кормежки, но верность надо поощрять.

Но все-таки странная штука жизнь, подумал я, настраиваясь на птичью волю. Почему-то грозный и страшный зверь нам всегда кажется гораздо более привлекательным, заслуживающим жизни и воли, чем какие-нибудь безобидные животные. Конечно, я еще не уловил волю этой птицы, и не могу сказать, кто она по своей сути, но ведь я даже не сделал попытки ее приручить, потому что проще было убить, и как особо приятный приз - съесть. Может, суть в том, что хищников мы как минимум опасаемся, поэтому они и кажутся нам более интересными и достойными?

Хотя вряд ли дело просто в страхе, это я просто о своем, о наболевшем. На самом деле хищники достойны нашего уважения и даже почитания, потому что не сдаются без борьбы. Готовы держаться за свою жизнь, биться до последнего любой ценой. Вот эта птица смогла избежать моей палки, но не бросилась в бой, а сначала попробовала просто улететь, а в итоге все равно умерла. Но без попытки бороться за свою жизнь, ведь она могла попытаться выколоть мне глаз.

Конечно, можно сказать, что многие люди поступают точно также, да и не убегал ли я сам позорно от таракана, но все же очень сложно уважать и ценить того, кто сам не борется за свою жизнь, и живет без смысла...

И именно поэтому мне гораздо ближе бирмеды и даже ежи, которые самой своей сущностью научились бороться за свою жизнь, отрастив колючие иголки.

От размышлений меня отвлекло то, что я почувствовал птиц. Их было немало в круге, они жили среди деревьев, сплетая на ветках гнезда, и просто летали здесь, ни о чем не думая.

Я выделил особо крупную и сильную птицу и дал ей указание подняться в небо. Та взмыла, без проблем подчинившись моей воле. И взлетала все выше и выше, хотя чувствовалось, что у нее в маленькой головке что-то происходит непонятное, она просто не понимала, что за сила ее вдруг заставила так высоко подняться, потому что по своей воле крайне редко поднималась выше верхушек деревьев. Да и зачем, что ей делать в этом бескрайнем свободном небе, где нет пищи и нет возможности присесть на уютную ветку для отдыха?

Но тем не менее она летела, до тех пор, пока я не увидел Город, раскинувшийся среди лесов. Далеко, прикинул я, но с такой компанией я всяко дойду.

Я отпустил птицу, и она судорожно стала спускаться. Дальнейшая ее судьба мне перестала быть интересной, но в целом это было очень полезное приручение, так как в ближайшее время мне перестал грозить голод.

Главное, подумал я с кривой ухмылкой, не отупеть и не пытаться взлететь на ветку. Но воля этих созданий была настолько слабой, что это совсем мне не грозило.

-Ну что, ребятки-зверятки, - ласково обратился я к своим подопечным, - давайте быстренько пообедаем и двинемся в увлекательное путешествие.

Глава 20

Я опять начинал сходить с ума. Тем более в пути нам пришлось столкнуться с еще несколькими противниками, которых мы уничтожили без особых проблем и даже переживаний с моей стороны.

Но их воля отдавалась во мне, иногда начинала путать мысли, накатывали чужие эмоции и ощущения, от которых хотелось выть, а лучше - впасть в состояние необузданной ярости и крушить все, что вижу, впиваться слабыми ногтями в твердую кору деревьев, сдирая ее, бросаться на все, что вижу.

Но я держался. Тот стержень внутри, который я определил для себя как свою суть, хоть и весьма расплывчатый, не давал мне утратить себя, а страх окончательно выбивал все наносное.

Но воля существ третьего круга превосходила тех, что были во втором, поэтому мне приходилось все сложней.

Со временем я научился еще одному способу - полностью отрезать себя от окружающего мира, одновременно отключая все эмоции, включая страх.

Все-таки чувства часто мешают, бывают лишними, хоть и являются составной частью воли, но их можно было приглушить, оставляя чистый разум. Я тренировал эту способность простым способом - заставлял признанного бирмеда, которого в итоге стал называть просто Бир, рычать и скалиться прямо мне в лицо во время отдыха.

Он воспринял эту просьбу с недоумением, но тем не менее включился в игру. Я наблюдал его оскаленную пасть меньше, чем в расстоянии ладони от моего лица, видел его шершавый короткий язык, все сорок два клыка, включая целых шесть выпирающих, в районе лба его красную шерсть прорезал длинный шрам, которого я раньше не замечал, и красноватые глаза, которые во время игры иногда наливались настоящей яростью, но сдерживаемой, не полыхающей.

Моя задача заключалась в том, чтобы в этот момент отключить все чувства. Но получалось это плохо - хотелось отодвинуться или попросить перестать так сильно вонять мне в лицо, хотелось иногда ударить в ответ.

Но я просто сидел и смотрел, стараясь полностью отключить разум и желание действовать, оставляя только незамутненное восприятие.

Изредка это получалось - полностью раствориться в моменте, осознавать себя просто человеком, который смотрит в пасть яростного зверя.

В такие редкие моменты обычно полностью обрывалась связь с миром и зверьми, и я оставался собой. Без страха и без ярости.

Но уже в следующий момент от такого осознания я резко вскакивал и начинал судорожно ходить, потому что это была слишком опасная игра с самим собой.

Конечно, когда-нибудь эти умения могут сослужить мне хорошую службу, когда я захочу бросить все к каргару и снова стать бесполезным, но сейчас отказываться от чувств вообще было слишком опасно, и вдобавок неприятно, так как в этом состоянии я был подобен простому камню не только без чувств, но и без желаний. Но камень твердый и почти непробиваемый, а я слабый и беззащитный по своей природе, чтобы выжить, мне нужно действовать, а не наблюдать.

Поэтому приходилось продолжать бороться с чужой волей, нахлестывающейся на мою, и учиться подавлять чужое, так как гибко обтекать и родниться без потери самое себя получалось совсем плохо.

Все осложнялось тем, что я уже знал, что даже скоротечная связь не проходит бесследно. Поэтому мне приходилось быть очень осторожным, и я не увеличивал наш отряд, оставляя всех встреченных на свободе. Но не всегда живыми.

От моих мыслей меня отвлек громкий крик Уги, и одновременно появившееся беспокойство.

Люди. Впереди были люди. Внутри меня все сжалось. Так чувствует себя человек перед тем, как его жизнь может разделиться на две части - до и после. Именно сейчас все должно решиться... Кхм, а почему это сейчас? Впереди наверняка всего лишь небольшая команда, с которой можно договориться, ясность будет, когда я доберусь до Города и вновь встречусь с Верховным.

-Назад! - коротко скомандовал я всем своим зверям. Они с коротким рыком подчинились, и дальше я пошел один.

Я прошел два полета стрелы, но никто мне не встречался. Это было странно, по всем подсчетам встреча уже должна была произойти. Или что, ухитрились разминуться?