Качели судьбы

Эссейл пожал плечами,

— Плавать? Не знаю, надо попробовать, тогда скажу, страха перед водой я не чувствую,

Айрин недовольно ворча про всяких со слишком чувствительным нюхом, пошла помогать Ганне и Николя готовить лагерь. Студенты решили остаться ночевать в гостеприимной долине, опасаясь возвращаться через странные заросли на ночь глядя.

Эссейл задумчиво смотрел на плескающихся студентов. Брызги воды весело блестели на солнце. Плавать, умеет ли он плавать? Воспоминания нахлынули вновь, он вернулся туда, в свое солнечное, счастливое прошлое и ему показалось, будто душа его насыщается чем-то невидимым, каким-то живительным, сильнодействующим лекарством:

…Он на гребне высочайшей волны. Вокруг него огромное небо, бескрайний океан, ветер, тучи, ливень, гигантские волны — все смешалось в мокрый вращающийся клубок, который гудит, шумит, ревет, грохочет. Он, счастливый, хохоча, борется со стихией. Курчавится пена на гребнях и сердито змеится на ребрах волн. Стремительно бегут вверх водяные горы и низвергаются с утробным рокотом, как горные лавины, поднимаются валы, шумит ливень, воет, свистит неистовый ветер. Он кричит от восторга, подпрыгивая высоко в воздух на огромной волне, его огромное тело блестит черно-синим и снова бросаясь стремительно вниз…

— Эссейл! Принеси дров! — Дракатон вздрогнул, вываливаясь из воспоминаний, оглянулся. Недалеко от берега наставники развели огонь. Девушки, весело переговариваясь, достают из сумок еду. Группа ребят во главе с худощавым, подвижным Джеймсом собирается на охоту.

…Поздний вечер. Теплый, мягкий ветерок. Огромная, желтая луна светит всё ярче, и ребята видят долину во всю ее длину до Запретного леса. Цветущие лилейники с наклоненными стеблями стоят по берегам спокойного озера, листья отливают темным серебром, а крупные бутоны, так пестро расцвеченные днем, теперь мерцают пастельными тонами, призрачно и нежно. Лунный свет и ночь отняли у красок всю их силу, но зато тяжелый аромат был острее и слаще, чем днем. На углях костра дымилась похлебка из пшеничной крупы. Молодые маги, уставшие, расслабленные после тяжелого дня, сидели, лежали у огня и маленькими глотками пили вино. Блюда с жареным мясом лежали на большом покрывале, играющем роль стола. На другом костре, чуть в стороне, шипели куски мяса, которое за несколько часов до этого весело бегало по лесу.

Жар уже не изливался с небес, но исходил от земли, и все купалось в горячих испарениях, где смешались запахи цветущих лилейников, подгоревшего жира с ароматом свежей мяты и табака.

Раздается заливистый смех, женское повизгивание, кто-то ушел чуть в сторону, оттуда раздается шуршание и стоны, ребята лежат вокруг костра, добродушно подшучивают над дракатоном, которого впервые подвел нюх, Эссейл отшучивается, отказывается от вина и мяса. Тем не менее, Айрин, расположившись на его коленях, чувствует напряжение мужчины, замечает, что он то и дело осматривает долину внимательным взглядом.

Чуть в стороне сидит мрачный Заррот, он сидел, наклонившись вперед, опираясь руками о колени; его окаменевшее лицо было ярко освещено пламенем костра. Заррот глубоко вздохнул, наслаждаясь своей меланхолией и своей ненавистью: «смотри, смотри на них, гори» — твердил он самому себе, смотря на урода, обнимающего его, Заррота, избранницу. Он сжал сломанный клементиновый наконечник — острый обломок некогда длинного копья, который он выторговал сегодня ранним утром в деревне за немыслимые деньги, вся его ладонь была в крови, но боль только радовала его, сжал еще сильнее, — «да, так правильно, боль — это наслаждение, мутант скоро узнает об этом. Медленная боль…»

Айрин чувствует тяжелый взгляд Заррота на себе, в черной тени широко раскрытые

глаза девушки казались еще более огромными и очень испуганными, заметив, что Айрин смотрит на него, Заррот приветливо улыбнулся, Айрин вздрогнула, отвернулась, покрепче прижалась к Эссейлу, почти с головой залезла ему подмышку, — «поскорее бы закончилась эта ночь» — оскал Заррота стал злобным, глаза почти остекленели…

Худенький Глен, бледный и безмолвный среди этих возбужденных людей, переводил взгляд с одного на другого, его не оставляло чувство неудовлетворения, тягучее чувство какого-то притяжения, томления. У него был полный печали взгляд, чуть выпяченные припухлые губы, вид затравленного олененка. Ореол несчастья, казалось, окружал его потухшее лицо. Сладкое вино было приятным, но слегка вскружило ему голову. Глен выпил еще вина. Он был голоден, но он почему-то не мог есть. Тоска его нарастает…, то прекрасное видение для него не просто иллюзия, не призрак, а любимый, желанный…Врата, что же это за врата, которые надо открыть, где страдает его мечта… Кай заметил печальное состояние своего партнера,

— Выпей вина, любовь моя. Нет ничего лучше, чтобы поднять настроение и развеять печали. Пойдем в лесок, пошалим…

Этот тон, который сам он, не задумываясь, поддерживал вот уже десять лет, представляется ему вдруг грубым и отвратительным, сердце мучилось по чему-то другому. После того сна, Глен тосковал по нежности, по робко сказанному слову, по волнующему большому чувству. Если бы его полюбил кто-нибудь, какой-нибудь стройный нежный юноша, как то гибкое юное создание в золотом тумане; что было бы, если бы в самом деле беспредельное, самозабвенное упоение серебристого синего вечера увлекло его в свой чудесный сумрак. Он вздохнул, встал, отряхнул от невидимого мусора свои бархатные брючки, пошел в лес за Каем. Луна сияла. Далеко по направлению Запретного леса вился прозрачный туман, принимая различные очертания. Глену казалось, он там, он ждет его. Он там тоже страдает, без него. Чего он хочет? Любви конечно!

Как он ни всматривался в туман, его призрака не было видно. А между тем Глен ясно чувствовал, что он там и ждет, и ждет… Да, надо пойти в лес, туман колыхается в той стороне…

— Вы куда?

Противный мутант выскочил перед ними, как будто специально караулил, красно-коричневые глаза его вперились в Кая,

— Погуляем, подышим, в кустиках поваляемся, покувыркаемся, — тонко, противно захихикал Кай,

— Далеко не уходите, не нравится мне здесь,

Отошли, лопатками ощущая горячий взгляд дракатона;

— Совсем мутант сдурел со своими суевериями, дикий варвар,

Глен тоскует, его гнетет неведомое желание, кругом какая-то пустота. Надо дальше, дальше.

Что он хотела, о чем просил? Дальше, дальше…

Каждую минуту, помимо своей воли, он ждал и прислушивался — да, все правильно, они идут в правильном направлении…Кай что-то говорит, мерзко шутит, смеется своим шуткам…

Тихо…

Его тянет куда-то, что-то надо сделать, но все неясно, неопределенно, а потому еще мучительнее. Состояние становится невыносимым. Чувствует, тот юноша страдает, но как и что?! Дальше, дальше…

Им не спалось, и Эссейл шел рядом с Айрин, ступавшей по берегу замершего озера.

Он остановился, и, положив руку на щеку Айрин, повернул к себе ее лицо. В золотом свете луны, она казалась порозовевшей и оживленной. Ее глаза блестели, как звезды.

Он улыбнулся обеспокоенно и нежно.

— Любовь моя, — прошептал он. — Они так смотрят на тебя, дотрагиваются… — Ребята никак не могут принять, что Айрин принадлежит только дракатону и не оставляют надежд, что она образуется и подобно всем начнет ходить в кустики со всеми, по очереди и вместе. Айрин, привыкшая к нравам и привычкам друзей, только посмеивалась, не обращая внимания на их регулярные приглашения, а вот дракатон ревновал, злился, пыхал глазами в сторону студентов и шипел, ощерясь чешуей. — Мне не нравится видеть их около тебя. Знаешь, я тут недавно понял, что я ужасно ревнив.

Черная тень высокой ивы протянулась перед ними. Они вступили в нее, укрывшись от резкого света луны и, прижав ее к себе, он нежно поцеловал ее в губы. Страсть — всепоглощающая и жгучая, постепенно охватывала их. Но они не могли долго задерживаться. Эссейл не доверял этому месту, он чувствовал зловещее напряжение, словно это место ожидало чего-то…