Любовь и ненависть

— Владыка…

Рем даже не смотрит на него, он взбешен, его лицо стремительно меняется, воздух в узком коридоре искрится от Силы бурлящей вокруг Владыки.

— Вон, — коротко бросил он, Пиер исчез.

Лицо его, в особенности глаза горели огнем, озноб пробегал по моей спине, мне стало страшно, во всем теле ардорца что-то быстро и равномерно дрожало. Камни коридора потрескивали от дикого давления.

— Ты его предпочла потому что у него Армадил, да? А меня его нет. Вот, что тебе надо! Как и всем вам, креландцам!

Я отступила на шаг, от обиды я не могла найти нужных слов. Да что за ерунду он говорит!

— Мерзавка! — задыхаясь, шипел он. — Ты меня предала! — меня поразила боль, с которой он смотрел на меня…

— Рем, я… — Ардорец замер. Вся краска сошла с его лица, бледная кожа обтянула кости.

— Будь ты проклята! — На миг мне показалось, что он даст мне пощечину — рука уже поднялась, — но потом он сжал открытую ладонь в кулак. Рем судорожно вздохнул и с видимым усилием взял себя в руки.

— Пошла вон!

— Велел, значит, — без выражения произнесла я. — Поговорили! — Он открыл рот. Чтобы еще что-нибудь сказать…

— Молчать! — Истерически приказала я, я видела, как рот Рема захлопнулся, его глаза бешенно вращаются:

— Я никого не предавала, я просто гуляла и слушала истории про ардорскую войну, пока ты, мерзавец обнимался по углам с ардорками! — Мне наплевать верит он мне или нет, — я просто попросила милорда Пиера Орраро Зроина показать мне Армадил! — Я уже визжу, из глаз непрерывным потоком текут слезы, — не убивай его, он благородный, достойный мужчина, он достаточно страдал от мерзавцев креландцев!

Во мне закипела такая ярость, что горло сдавило удушающей судорогой, а руки — задрожали. Лицо его было бледным и сосредоточенным. Ну конечно, он боролся с приказом Госпожи, хотел продолжить орать. Он двинулся в мою сторону:

— СТОЯТЬ! — Я вытерла локтем сопли. — Давно бы сказал, что не любишь меня, вот надо было так жестоко обниматься прямо передо мной! Ухожу! Не волнуйся! Ты абсолютно свободен!

У Рема отвисла челюсть и выпучились глаза. У меня было минут восемь. Шатаясь, ударяясь о стенки коридоров, пошла, не оглядываясь на застывшего Рема.

Где я? Ничего не узнаю вокруг. Какие-то бесконечные повороты, коридоры. Иду, шатаюсь. Я потеряла счет времени сколько я бродила по огромной пещере. Я помню, когда-то, вечность назад, Ариэла говорила, что эта пещера пронизывает весь Титонский хребет, что здесь есть другие выходы. Я грустно усмехнулась, мне не привыкать ползать в темных лабиринтах. Я бреду по бесконечным коридорам: “Пошла вон!», «Пошла вон!» — крутится в моей голове. Меня вытошнило. Иду дальше. Создатели! Я была так измучена, что с трудом передвигала ноги. Внутри все болело. Но несмотря на это, меня трясло от возбуждения, мотор внутри никак не желал остановиться. Я шла и шла… Тело обдает жаркой волной, словно на кожу дует горячий ветер. Я подумала, что все-таки я заболела. Кожа онемела, головная боль усилилась. А я все шла и шла, ибо единственным спасением для меня было идти и дышать полной грудью…

Я не сразу сообразила, что вышла наружу. Откинув голову назад я истерически расхохоталась. Вот скажи мне — найди выход из пещеры или умри, не найду, а так, в полубессознательном состоянии — без проблем. Два шага и я снаружи. Только вот дорогу назад я точно не найду. А и не надо. Он же сказать уходить…

Вышла, оглянулась. Приглядевшись повнимательнее, я увидела обнажение породы, скрывавшее вход в пещеру. Он был неотличим от множества других глубоких расщелин, и заметить его, не зная, где и что искать, представлялось практически невозможным. Пошла вниз по едва заметной тропинки, хотя, скорее всего, это и не была тропинка, эта часть горы не выглядела часто посещаемой. С трудом, держась за редкие пучки травы, спустилась вниз. «Интересно, а куда я иду», — пронеслось в моей голове. Если я умру, умрет Владыка и вся раса. Посмотрела наверх, на только что пройденный путь. Ответственность тяжелым грузом лежит на моих плечах. Конечно я должна вернуться. Только чуть-чуть отдохну и пойду обратно.

Услышала тихое журчание. Многочисленные, маленькие, ледяные речушки пронизывали предгорья. Темно, вода серебристой змейкой бежит между каменистых берегов. Я сняла туфли и по колено в воде перешла речушку, ощущая, как ледяная грязь и мелкие острые камушки забираются между пальцами ног. Оказавшись на другом берегу, я дрожала от холода. Закинув голову, я уставилась в небо. Земля под ногами качнулась. Чтобы не упасть, пришлось обняться с деревом. Да что же это такое! Меня опять тошнит! Постояла, подождала, постепенно в голове прояснилось.

Я уселась на большой камень, опершись локтями о колени и уронив голову на руки, как же мне теперь жить? Без Рема? Смотреть на его женщин. У меня болели решительно все суставы. Не от напряжения предыдущего дня, не от усталости, не от голода. Просто от горя. Я чувствовала вращение земли, а мое дыхание смешивалось с дыханием ветра. Казалось, что у меня не было ни кожи, ни костей: все заменил пребывавший прямо во мне свет замершей в небе огромной луны.

Низко над лесом, как красный факел, повисла влажная луна. Я присмотрелась сквозь слезы. Да что же это такое! Ну почему меня не оставят в покое! В свете луны я увидела человеческий силуэт. Судя по одеянию мужчина. Вот невезение! Ну почему в этом диком, первозданном крае бедная, несчастная девушка не может побыть наедине со своим горем! Ну кого еще привалило! Меня сейчас убивать будут или всего-лишь насиловать? Я выхватила нож. Погруженная в печальные раздумья, я не услышала приближающихся шагов, как же быстро это существо передвигается! И лишь когда поблизости хрустнула под ногой ветка, я, словно всполошившийся фазан, вскочила и развернулась на звук — с сердцем в пятках и кинжалом в руке.

— Ты же меня напугал, — сообщила я дрожащим голосом, пытаясь вернуть кинжал обратно в ножны.

Эта операция оказалась слишком сложной для моих дрожащих рук, порезалась. Колени подгибались, и я тяжело опустилась на свой камень, тыкая кинжалом в ногу в поисках ножен, опять промахнулась. У меня тряслись руки, подгибались колени. Сильные руки выхватили у меня кинжал.

— Ты совсем не умеешь управляться с ножом, мелочь? — Как всегда недовольно спросил меня желтоглазый.

— Бить пришел? — Мрачно спросила я. — Не оставишь ведь в покое? — Желтоглазый покачал головой. Тогда вяжи, протянула вперед руки. Ардорец посмотрел на меня с удивлением. — Я же рабыня здесь. Вяжи. Тащи меня обратно…

— Убегаешь?

Задумчиво посмотрела на желтоглазого, прошлась по воде, зачерпнула ледяной воды, вымыла лицо, стало легче:

— Николас, он меня совсем не любит! Он мне сказал уходи-и-и-ть! — Заплакала, слезы текли по моему лицу без остановки. Да с кем я разговариваю, это же лучший друг Владыки… Я уронила руку, не в силах что-либо объяснить. Наверное, со стороны я выглядела ужасно: поцарапанная, дрожащая, с опухшими, искусанными губами — уродина.

— Понятно, — только и сказал ардорец. Николас подошел ко мне, взял на руки:

— Опять вся ледяная, мокрая, — недовольно посмотрел на мои синие босые ноги, — ну что ты по ледяной воде босиком ходишь? — С отчаянием посмотрел на темно-синее небо, — ну почему? Зачем? Опять ведь замерзнешь! Замерзла уже вся!

Продолжая ворчать, сел на камень со мной на руках, его движения мягкие, сильные, как у гибкого, красивого животного, накинул на мои голые плечи свою огромную теплую куртку. Я задрала голову вверх, и было удивительно увидеть, что скрывалось за его темно-желтыми глазами. В его взгляде светилось понимание, глубокое понимание:

— Мира прости его, болвана, — я поддалась к нему и уткнулась лицом в сильное плечо, сотрясаясь от беззвучных рыданий. Его рубашка моментально стала мокрой от моих слез.

— Он меня совсем, совсем не любит, — Николас гладит меня по голове, я всхлипываю, — ненавидит меня! — Я чувствовала, что вот-вот взорвусь. Казалось, что кожа того и жди лопнет и мои хрупкие кости разлетятся вдребезги.