Страница 37 из 152
Да, я скромно опускала глаза, но не из-за мужских взглядов. Ренейды. Долгое время я раздумывала, что почувствую, увидя их. Страх или гнев? Бегство из Шела, совсем не героическое, даже позорное, как ни больно мне это признать, скрытное, будто не были мы хозяевами этой страны, нападение орущих от радости ренейдов, отчаяние отца, осознающего свою неспособность меня защитить, его дикая ярость, один за одним падающие гвардейцы, раны, алыми цветами распускающиеся на одежде, бессилие отца, его боль... Вот что вставало перед моим внутренним взором, когда я думала о ренейдах. Я их боялась, как боятся страшных воспоминаний, и ненавидела, но увидеть то, что ненавидишь воочию, совсем не то, что думать об этом на расстоянии.
Ренейды уничтожали Лакит, убивали и насиловали ее жителей, разоряли его добро. Я была больна страданием за каждого обиженного человека, я сочувствовала каждому униженному, я жаждала помочь каждому страдающему. Но в действительности моя ненависть рождалась из моих собственных воспоминаний. Из унижения, прочувствованного мной самой. Из боли, рожденной в моем собственном сердце.
Когда мы впервые столкнулись с Шемой, там тоже были ренейды, но они были повержены, почти добиты, жалки и незначительны. Нет, я только потом осознала, что это ренейды, те самые ненавидимые мною ренейды.
А здесь они были повсюду. Гогочущие, орущие, молча проходящие мимо, ругающиеся, равнодушные, высокомерные, ренейды здесь были как в своей стихии. Они безнаказанно бродили по чужой земле, как стая все пожирающей саранчи, омерзительной саранчи, которую не просто остановить, но раздавить башмаком, растереть, увидеть мерзкую кашу из внутренностей этих насекомых...
Гнев. Теперь я точно знала, что чувствую.
Мы остановились рядом с трактиром, о чем ясно поведала висящая на одной петле вывеска "Ривские ручьи", завернули за угол, где не оказалось никого, кроме ожидающих хозяев лошадей...
- Отдохни, мальчик, - холодно сказала женщина, когда воин попытался игриво стянуть новоприобретенную подружку с лошади. Шема быстро оглянулась и неожиданно с силой прижала два пальца ко лбу ренейда - тот тихо охнул, закатил глаза и кулем осел на землю.
Шела равнодушно переступила через тело, привязала лошадь рядом с другими и вошла в трактир. На мгновение шум и музыка внутри стихли, чтобы тут же возникуть снова - еще громче и веселее прежнего. Не без опасения, но отчаянно храбрясь, я вошла следом. Увы, подобный опыт был для меня внове. Эта сторона жизни - трактирная и разнузданная - была мне незнакома и я сомневалась, хочу ли познакомиться со всеми ее подробностями. Но Шема уверенно прошла вперед, выбрала местечко с хорошим обзором, подозвала трактирщика, быстро с ним сговорилась. Привычно и легко. Я жадно следила за ней, впитывая позы, слова, жесты - все это могло мне пригодиться потом, когда помощи рядом не будет. Я училась. Училась быть как все. Выживать.
Несколько минут спустя к нам попривыкли и перестали глазеть так явно, что взгляды, казалось просверливали дырки в моей спине. Несколько минут спустя острый интерес к нам поугас и только тогда я оторвала взгляд от Шемы, от миски, содержимое которой я рискнула бы попробовать, лишь находясь на грани голодного истощения, и огляделась.
- Осторожно, леди, не смотри в глаза, люди расценивают это как вызов, - тихо сказала Шема. Или это мне показалось, что вызов прозвучал в ее словах?
- Ты полагаешь, я настолько глупа?
- О нет, леди, ты не глупа, - женщина прищурила глаза и скривила губы в улыбке. Поразительно, сколько скрытого презрения может таить в себе обычная улыбка, - Ты привыкла брать то, что хочешь, не задумываясь о цене. Ты не знаешь цены своим желаниям, потому что платить за это приходится другим. Если сейчас ты сделаешь ошибку и устроишь ненужный мне скандал, спасать свою высокородную персону будешь сама. Так что заткнись и делай только то, что я прикажу. На то, что ты леди, мне плевать.
Я на несколько секунд задержала на магичке равнодушный взгляд, потом столь же равнодушно отвернулась. Я не боялась ее угроз, но вполне обоснованно опасалась сорваться и вцепиться ей в волосы исключительно по-бабски, прямо руки чесались, что отнюдь не красило высокородную наследницу лорда Каскора. И тогда Шема точно восторжествует. Нет, повода торжествовать над моим неумением держать себя в руках я ей не дам.
Чтобы отвлечься, я огляделась кругом. И тут увидела...
У столба, поддерживающего низкий потолок трактира, на полу сидели два оборванца. Грязные, небритые, обильно разукрашенные синяками и ссадинами, в одежде, которую приличнее назвать лохмотьями, они устало и безразлично привалились к грубо отесанному деревянному стволу, опустив плечи и поджав под себя ноги. И ничем бы такая картина не была странной, если бы не цепи, сковывающие их. Пленники ренейдов? Зачем они здесь? Голова одного из них вдруг чуть шевельнулась, и из-под грязных длинных сосулек волос неопределенного русого цвета ясно сверкнули глаза - острый, внимательный взгляд человека, отнюдь не сломленного пленом.
И я не могла отвести взгляд. Я знала этого человека. Не так, чтобы близко, но в памяти задержалось имя - Говар. Он был Блистательным, из личной гвардии Каскоров. Бесстрастное, лишенное эмоций выражение на его лице сменилось острым, каким-то болезненно-голодным вниманием, ладный мундир - грязными лохмотьями, но это был Говар. Он не раз сопровождал нас с отцом в поездках по Лакиту, бессловесная незаметная тень, неизменно следовавшая за нами, живой щит, готовый в любой момент закрыть своим телом господина.
Глаза Говара на мгновение широко распахнулись - он явно узнал меня, затем испуганно прикрылись, похоже, он боялся, что кто-нибудь заметит его интерес. Руки под обрывками рукавов сжались в кулаки.
- Мы должны им помочь, - прошипела я, наклоняясь вперед и хватая Шему за рукав, - я знаю, кто это...
- Нет, - резко ответила женщина, вырываясь из моих пальцев, - мы должны помочь Палладу и Лиону миновать перевал. Эта наша цель. Понимаешь?
- Я их так не оставлю.
- Что ж, леди, - Шема вдруг нехорошо усмехнулась и зло блеснула черными глазами, - я дам тебе такую возможность...
- Эй, люди! - магичка вскочила и призывно замахала руками, привлекая к себе внимание, - Моя сестра умеет хорошо петь. Хотите послушать? Разве вы не попросите ее петь для вас? Для таких молодцев и красавцев, как вы!
Радостный многоголосый рев перекрыл жалкие потуги расстроенной лютни, да и сам лютнист с превеликим удовольствием отбросил инструмент в сторону. Я оказалась в центре внимания. Да еще какого внимания! Жадные руки, жадные похотливые взгляды, плотоядные улыбки... Подвоха от Шемы я ожидала, однако не такого, а потому растерялась. Кровь бросилась мне в лицо, мысли лихорадочно затеснились в голове. Первым порывом было отказаться, свести все к шутке и тем самым уступить, потерять перед Шемой лицо... Нет, злость на мерзавку оказалась сильнее.
- Я не буду петь, - решительно сказала я, ощущая галопирующее биение сердца, и на мгновение съежилась от внезапно установившейся хищной, многообещающей тишины вокруг. Только что распахнутые в восторге полупьяные глаза сузились в предвкушении скорой расправы, а Шема злорадно откинулась назад, - ...Я буду танцевать!
Повторять дважды не пришлось, в считанные секунды под восторженный рев толпы я уже стояла на столе, чуть ли не упираясь головой в низкий закопченный потолок.
Танцевать я любила, но чинные придворные танцы сильно отличались от того, что намеревалась показать я. Наверное, я свихнулась, только задумываться над этим было некогда.
Где-то сзади и внизу пронзительным фальцетом оправдывался лютнист, но музыка мне не была нужна. С силой вдавив каблуки в покрытую грязными разводами столешницу, я выбила ногами дробь, чуть наклоняясь. Руки резко вытянулись вперед, потом взвились изломанными птичьими крыльями вверх и в стороны, тело изогнулось, бедра качнулись... Ритм подхватили чужие ладони, хлопая быстрее и быстрее. Не знаю, как это у меня получилось, но, похоже, получилось. И чем развязнее я себя вела, тем получалось лучше. Я кружилась и изгибалась, как могла, дробно стуча крепкими каблуками, приклеив к губам застывшую ослепительную улыбочку, а потом в какой-то момент резко и низко склонилась, приблизившись к Шеме настолько, что она едва не отшатнулась: