114 баллов

Мое новое жилище находилось почти в часе езды на метро от противоположного пригорода, где располагались территории агрохолдинга, и именно поэтому было такое дешевое, несмотря на свои тридцать два метра площади.

За аналогичные деньги в районе «Треугольника» можно было снять разве что комнату метров в пятнадцать, и то напополам с соседом. Это и понятно — «Треугольник» давал работу большому количеству народа с невысоким доходом, и спрос на дешевое жилье тут был бешеный.

Конечно, комфорта было поменьше, чем в родительском доме, но все выпускники, вне зависимости от сектора, начинают примерно с таких условий. Доктрина считает это справедливым. Доходы граждан начинают дифференцироваться позже. Что-то типа «от каждого — по способностям, каждому — по потребностям».

Свою экономическую эффективность Доктрина доказала давно, Город забыл о нищете и безработице поколения назад. Так что я считаю, что ради общего блага можно пару лет пожить и в спартанских условиях.

Я решил, что час пути до «Треугольника» — это мелочь. Тем более что, работая в ночные смены, я никогда не попадал в час пик. В дороге я читал, дополнительно отгородившись от мира плеером. Скачивал и проглатывал все подряд, без разбора.

За весь год такого существования произошло всего несколько событий, но и они были отголоском моей прежней жизни, новая же жизнь оказалась абсолютно бесплодной. Наверное, потому, что мне совершенно не хотелось ее проживать.

Первый раз мое прошлое напомнило о себе странной посылкой, которую мне передала мама во время семейного ужина.

Поначалу я ездил к родителям раз в месяц, потом стал появляться у них раз в два месяца. Мне было сложно придумывать что-нибудь о моих трудовых буднях, которые ничем не отличались друг от друга, а никакой личной жизни у меня не было. Так что я в основном слушал рассказы мамы о ее работе и подругах, да изредка отец вставлял пару фраз о своих делах. Мы очень быстро стали тяготить друг друга.

Так вот, после первого же семейного ужина мама вручила мне прямоугольную посылку, завернутую в плотную бумагу, на которой было написано мое имя. По ее словам, посылку оставили на крыльце.

Я вскрыл пакет уже дома.

Это оказалась та самая картина из галереи, на которой кружилась Камила. Несколько секунд я вертел картину в руках, пытаясь понять, как она могла оказаться на крыльце у моих родителей.

Я поймал взглядом улыбку Камилы, и в груди резко закололо — как будто мне в сердце воткнули раскаленную вилку. А я-то думал, что все прошло, что я это пережил.

Я ведь так ей и не перезвонил.

Я бросил картину под стол, где она провалялась несколько дней, прежде чем я смог заставить себя снова достать ее.

Секрет появления посылки раскрылся просто — к обратной стороне картины была приклеена записка. Обычный блокнотный листок, сложенный пополам.

«Привет, Эрик!

Дарю тебе свою картину, раз уж она так тебе понравилась (экспозиция была временной и больше в галерее ты мою мазню не увидишь). Ты угадал, это действительно Камила, так что можешь гордиться своим пониманием живописи.

Кстати, будет время — забегай в гости. Я живу на Парковой 7, квартира 134. Ну, или звони, мой номер есть в справочнике.

Татьяна».

Вот, значит, как. Мне даже и в голову не приходило, что картина могла принадлежать Татьяне, которая в такой странной манере изобразила подругу.

Я не стал ей звонить даже для того, чтобы поблагодарить за подарок.

Ну, я знаю, я козел.

Но в тот период мне хотелось полностью порвать с прошлым, напоминавшим мне о жизни в секторе Б, я даже к родителям-то заставлял себя ходить через силу.

Картину я повесил напротив кровати, и она стала единственным украшением моего пустого жилища.

Смотреть на нее было больно, в этом-то и был весь смысл.

Уличный фонарь у моего окна прекрасно освещал стену с портретом, и, вне зависимости от того, в какую смену я работал, улыбка Камилы была и тем, что я видел, просыпаясь, и тем, с чем я засыпал.

Новой мебелью я за год так и не обзавелся. Мне вполне хватало имевшихся в моем распоряжении узкой кровати, небольшого шкафа и стола со стулом в кухонной зоне. От прежних жильцов мне также достались коричневатые выцветшие занавески, грязно-оливковое покрывало и практически лысый зеленый прикроватный коврик. Конечно, всю обстановку можно было легко поменять, моя зарплата с лихвой позволяла подобные траты, но квартира мне нравилась именно такой — пустой и неживой. Я отлично вписался в ее интерьер и философию.

В июле Фреду вынесли приговор — четыре года изоляции. Я надеялся, что судья ограничится минимальным сроком наказания в один год, но Фреду не повезло, он схлопотал вчетверо больше.

Почти сразу после приговора я позвонил матери Фреда и спросил, смогу ли я с ним увидеться. Разговор получился очень коротким и скомканным — мама Фреда явно боролась с рыданиями, и я постарался как можно скорее повесить трубку. Тем более что увидеть Фреди она мне не разрешила — ему дали всего восемь часовых свиданий на весь срок, и я, понятное дело, не мог рассчитывать ни на одно из них.

Так прошел мой год. А потом я получил два приглашения на встречу выпускников.

Первое пришло в середине апреля. Мой бывший класс приглашал меня в «Большого слона». В тот же день после смены я впервые за много месяцев подошел к большому зеркалу в раздевалке.

Я изменился гораздо сильнее, чем мог себе представить. И дело было не только в десятке сброшенных килограммов, хотя потерю веса я давно ощущал по ставшей просторной одежде. Худеть я начал сразу после переезда и начала работы — лишившись маминой опеки, ел я, по сути, один раз в день — в столовой склада, дома же ограничивался кофе и пиццей по выходным. К тому же выяснилось, что далеко не все грузы разгружались при помощи погрузчика. Довольно ощутимые объемы приходилось перетаскивать вручную. Я, в отличие от своих коллег, ничего не имел против мешков, ящиков и палет. Напротив, мозоли на руках и боль в мышцах доставляли мне какое-то противоестественное удовольствие. Вроде как заставляли почувствовать, что я все-таки живой. Других ощущений в моей жизни не было.

Так что за год я здорово потерял в весе и стал жилистее. Но все-таки самые разительные изменения касались не моей фигуры. Из зеркала на меня теперь смотрел молодой мужчина с резкими чертами лица и неприятным взглядом. Год назад, встретив такого на улице, я, пожалуй, перешел бы на другую сторону.

Так что вопрос по поводу того, идти ли на встречу выпускников, отпал сам собой. Показаться на глаза Камиле в таком виде я не мог.

«Пусть прошлая жизнь остается в прошлом, — объяснил я ее портрету. — Того меня, который был раньше, уже нет. Лучше я останусь в твоей памяти мальчишкой, у которого были планы и надежды, чем призраком склада № 14».

А вот второе приглашение стало для меня сюрпризом. Моя бывшая одноклассница, Кристина Горщ, приглашала меня на вечеринку для тех, кто пересдавал Финальный тест по вине Фреда. Эта вечеринка планировалась у Кристины дома, и, в случае согласия присоединиться, каждый из гостей должен был принести с собой что-нибудь к столу. Судя по адресу, Кристина жила совсем рядом с «Треугольником».

Вспомнились слова Май о том, что двадцать два из двадцати семи выпускников с показателем 114 баллов распределились в агрохолдинг.

Интересно, Кристина приглашала всех или только коллег по Треугольнику? И зачем мы ей понадобились? Это приглашение я тоже выбросил в электронную корзину.

Но любопытство уже протиснулось в мою раковину, которую я так заботливо создавал весь этот год, и не давало покоя. Как они теперь выглядят, те, кто пошел той же дорогой, что и я? Как живут? А Франческа? Придет ли она?

Помучавшись несколько дней, я списался с Кристиной и спросил, что именно мне принести с собой. Ответ пришел буквально через несколько минут. Кристина прислала мне тысячу поцелуев и список продуктов из пяти пунктов. Ничего особенного, очень демократично и бюджетно — бутылку красного вина, полкило сыра, две пачки салфеток, по килограмму яблок и апельсинов.