Страница 23 из 91
- Не на счастье, не на радость уродилась я,- причитала Настя,- счастливых дней на роду мне не писано. Изною я, горемычная, загинуть мне в горе-тоске.
- Да полно же ты! - ободряла ее Фленушка.- Чего расплакалась!.. Не покойник на столе!.. Не хнычь, не об чем...
И, став перед Настиной постелей, подперла развеселая Фленушка руки в боки и, притопывая босой ногой, запела:
Ох ты, Настя, девка красна,
Не рани слезы напрасно,
Слезы ранишь - глаза портишь,
Мила дружка отворотишь,
Отворотится - забудет,
Ину девицу полюбит.
- Не робей. Настасья Патаповна, готовь платки да ручники. Да, бишь, я и забыла, что свадьбу-то без даров придется играть. А уж сидеть завтра здесь Алешке Лохматому, целовать долговязому красну девицу...
- Полно, Фленушка.
- И в самом деле: полно,- сказала Фленушка.- Спать пора, кочета (Петухи. ) полночь пели. Прощай, покойной ночи, приятный сон. Что во сне тебе увидать?..
- Ничего не хочу,- ответила Настя.
- Не обманешь, Настасья Патаповна,- сказала, ложась в постель, Фленушка,Алешку хочется. Ну, увидишь, увидишь... Прощай.
* * *
На другой день поутру сидел Патап Максимыч в подклете, с полу до потолка заставленном готовою на продажу посудой. Тут были разных сортов чашки, от крошечных, что рукой охватить, до больших, в полведра и даже чуть не в целое ведро; по лавкам стояли ставешки, блюда, расписные жбаны и всякая другая деревянная утварь. У входа в подклет старый Пантелей бережно укладывал разобранную посуду по щепяным коробам, в каких обыкновенно возят ее по дорогам и на судах. Алексей также в подклете был. Он помогал хозяину разбирать по сортам посуду и на завязанных Пантелеем коробах писал помазком счет посуды и какого она сорта. Сортировка деревянной посуды самое важное дело для торговца. Тут нужны и внимание и верный, опытный глаз, а главное - точность; без того торговец как раз может ославиться. Обложится как-нибудь - и пронесут худое слово по пристаням и базарам: у такого-то-де скупщика в первый сорт всякую дрянь валят.
Прежде Патапу Максимычу в этом деле старик Савельич помогал. Прожил он у него в дому, не мало, не много, двадцать годов и по токарной части во всем заменял хозяина. Верный был человек, хозяйское добро берег пуще глаза, работники у него по струнке ходили, на его руках и токарни были и красильни, иной раз заместо Патапа Максимыча и на торги езжал. Души в нем не чаял Чапурин, и в семье его Савельич был свой человек. Да вот перед самым Рождеством, надо же быть такому греху, бодрый еще и здоровый захирел ни с того ни с сего да, поболев недели три, богу душу и отдал. Много тужил по нем Патап Максимыч, много думал, кем заместить ему Савельича, но придумать не мог. Народ, что у него работал, не сподручен к такому делу: иной и верен был и человек постоянный, да по посуденной части толку не смыслит, а у другого и толк был в голове, да положиться на него было боязно. Заметив, что Алексей Лохматый мало что точит посуду, как никому другому не выточить, но и в сортировке толк знает, Патап Максимыч позвал его к себе на подмогу и очень доволен остался работой его. Так у Алексея дело спорилось, что, пожалуй, не лучше ли, чем при покойнике Савельиче.
Разборка кончалась. Оставалось сотни три-четыре блюд перебрать, остальное было разобрано, Пантелеем уложено и работниками вытащено в сени либо сложено на дровни, чтобы завтра же, до заревых кочетов, в Городец посуду везти.
- Ну, Алексеюшка,- молвил Патап Максимыч,- молодец ты паря. И в глаза и за глаза скажу, такого, как ты, днем с огнем поискать. Глядь-ка, мы с тобой целу партию в одно утро обладили. Мастер, брат, неча сказать.
- Спасибо на добром слове, Патап Максимыч. Что смогу да сумею сделать всем готов служить вашему здоровью,- отвечал Алексей.
- А я вот что, Алексеюшка, думаю,- с расстановкой начал Патап Максимыч.Поговорить бы тебе с отцом, не отпустит ли он тебя ко мне в годы. Парень ты золотой, до всякого нашего дела доточный, про токарное дело нечего говорить, вот хоть насчет сортировки и всякого другого распоряженья... Я бы тебя в приказчики взял. Слыхал, чать, про Савельича покойника? На его бы место тебя.
- Благодарим покорно, Патап Максимыч,- отвечал обрадованный Алексей.Готов служить вашей милости со всяким моим удовольствием.
- Только сам ты, Алексеюшка, понимать должен,- сказал Патап Максимыч,- что к такой должности на одно лето приставить тебя мне не с руки. В годы-то отец отпустит ли тебя?
- Не знаю, Патап Максимыч,- отвечал Алексей,- поговорю с ним в воскресенье, как домой пойду.
- Плату положил бы я хорошую, ничем бы ты от меня обижен не остался,продолжал Патап Максимыч.- Дома ли у отца стал бы ты токарничать, в людях ли, столько тебе не получить, сколько я положу. Я бы тебе все заведенье сдал; и токарни, и красильни, и запасы все, и товар, а как на Низ случиться самому сплыть аль куда в другое место, я б и дом на тебя с Пантелеем покидал. Как при покойнике Савельиче было, так бы и при тебе. Ты с отцом-то толком поговори.
Вошла Фленушка, смущенная, озабоченная, в слезах. Мастерица была она, какое хочет лицо состроит: веселое - так веселое, печальное - так печальное.
- Что ты, Фленушка? - спросил ее Патап Максимыч.
- До вас, Патап Максимыч,- отвечала она плаксивым голосом.- Беда у меня случилась, не знаю, как и пособить. Матушка Манефа пелену велела мне в пяльцах вышивать. На срок, к масленице поспела бы беспременно.
- Знаю, слышал,- отвечал Патап Максимыч.
- В Москву хочет посылать,- продолжала Фленушка.
- Да что же случилось-то? - спросил Патап Максимыч.
- Пяльцы не порядком положила,- ответила Фленушка.- Упали, рассыпались... Боюсь теперь матушки Манефы, серчать станет.
- Так почини,- молвил Патап Максимыч.
- Рада бы починила, да не умею,- сказала Фленушка.- Надо столяра.
- А где я тебе найду его? У меня столяров нет,- ответил Патап Максимыч.
- Да не может ли кто из токарей починить? - просила Фленушка.- Не оставьте, Патап Максимыч, не введите в ответ. Матушка Манефа и не знаю что со мною поделает.
- Не токарево это дело, голубушка,- сказал Патап Максимыч.- Из наших работников вряд ли такой выищется... Рад бы пособить, да не знаю как. Не знаешь ли ты, Алексей? Не сумеет ли кто из наших пяльцы ей починить ?