Тай

Люда приоткрыла дверь в ванную и протянула ему простынь. При этом она демонстративно отворачивалась, хотя улучила момент, чтобы посмотреть на интересующие ее места.

– Вот, – сказала она – завернись. Твою одежду я в машинку засунула.

Догматик набросил простыню, прикрывая половые органы и зад. Почему-то на Земле считалось постыдным показать их малознакомому человеку. Из мертвопедии Богданова поступал странные и противоречивые сведения об этом. При этом все люди были просто повернуты на почве секса. В голове Богданова хранилось несколько тысяч коротких рассказов, они назывались «анекдоты», про секс. Их рассказывали, когда собирались ритуально поесть и выпить разбавленный этанол. Некоторые можно было произносить при женщинах, а некоторые считались «неприличными». Тай честно пытался разобраться в обычаях землян, но это было сродни попытке прочитать библиотеку свитков, которые скатали в тугой шар. Обрывки он видел, а общий смысл прятался внутри.

О том, что пришел в гости, догматик не пожалел. На кухне его ждало много еды. Людмила не знала, можно ли святому есть скоромное и, на всякий случай, уже распланировала куда уберет мясные блюда, если гость проявит возмущение. После помойки гость возмущение выказывать не стал, хотя ел скромно по общепринятым меркам. Женщине было невдомек, что Тай отъедался от души. Просто у него объедание практически совпадало с требуемым количеством калорий. Тело Богданова уже похудело, но до жилистого Тая ему было далеко. В конце хозяйка налила две чашки с горячим наркотическим напитком, впрочем, довольно безвредным в разумных дозах, и села напротив догматика.

– Я так бесконечно благодарна тебе, – искренне сказала она – если бы не ты, Макс бы умер. Вообще не представляю, как мне жить без него.

Тай ничего не отвечал. Только холодно смотрел на то краснеющую, то бледнеющую женщину. Она не врала, сын был для нее смыслом жизни. С ужасом она ждала того момента, когда повзрослевший птенец упорхнет из гнезда. Настоящие птицы, более здравомыслящие в своем эгоизме, в определенное время сами выпихивают детенышей из родительской колыбели. Но после того случая Люда узнала куда больший страх. Макс мог не просто отдалится, он мог превратиться в ничто. В земляной холмик. В холодный памятник. В безмолвие.

Это она их увидела. Два трепыхающихся на грязной клумбе тела, надсадно кричащих от боли. Мальчик и девочка, наслушавшиеся бреда об тягости бытия. Люда бегала вокруг, ждала скорую, двенадцать минут запредельной паники. Вой сирены и прыгающая на «лежачих полицейских» скорая, где она отчетливо поняла, что дети не выживут. По короткому вздоху водителя, по слишком спокойному взгляду фельдшера. Медики их уже приговорили. Может быть их даже расстроит факт гибели двух малолеток. Но Людмила ощутила пустоту, невероятную, бескрайнюю и ледяную пустошь вокруг себя, где совершенно безразлично, куда ты пойдешь, мир все равно останется пустым и холодным.

А потом пришел этот бомжеватый мужик и вернул в ее мир свет и тепло. Взамен он не попросил ничего. Это было странно, неудобно и стыдно. Если бы он призвал ее бить поклоны какому-то божеству, да хоть целовать черного козла под хвост. Или, куда обыденнее, просто выклянчил денег. Хотя бы намекнул на это. Нет. Тай воскресил ее сына и ушел. Даже сейчас смотрел на нее с холодным интересом и только. Людмила невольно поежилась. Взгляд вовсе не подходил слегка обрюзгшему здоровяку. Такие смотрят нахально, норовят сказать вслед корявый матерный комплимент или тихо и счастливо живут под каблуком одной единственной. Такое впечатление, что это лишь маска, за которой скрыт кто-то старый, даже древний. Женщина смутилась окончательно и замолчала, не в силах выразить своих чувств.

– Уверен, – наконец сказал Тай – ты пригласила меня не для того, чтобы выразить благодарность.

– Нет, я действительно очень благодарна тебе! – воскликнула Люда и густо покраснела, потому что догматик сказал правду, ей нужна была его помощь.

– Что-то с Максом? – Таю надоели ее эмоциональные выбросы, от которых уже рябило в глазах.

– Он… – Людмила запнулась, силясь подобрать слова – он тихий. Приходит с учебы, делает задания, потом ложится на кровать и молча смотрит в потолок.

Людмила зарыдала. Она пыталась пробиться через броню сына, пока не поняла, что холодность – это не броня, это суть. Нет ничего за ней. Только отрешенность и безразличие. Женщина даже попробовала закатить скандал. Сын не отмалчивался. Отвечал. Спокойно и адекватно. Даже когда она с женской прозорливостью ткнула в самые больные места. Прежний Макс уже вопил бы и кидался в стену книгами. Он лишь покачал головой и снова уставился в потолок.

– Может быть его надо, – она сама ужаснулась своим словам, но не видела другого выхода – полечить? Ведь сейчас хорошо помогают тем, кто…

Она снова замолчала, осознавая нелепость своих слов. Откуда возьмутся специалисты по оказанию психологической помощи воскрешенным? Стыд перед Таем, ведь она начала его искать только когда ей понадобилось, страх и отчаяние сплелись в комок, который уже не могли облегчить слезы.

– Он дома? – спросил Тай, Люда кивнула – Покажи его комнату.

Женщина готовилась уговаривать догматика, возможно стоять на коленях или предлагать себя. А он просто и без апломба поднялся и, почесывая жуткие шрамы на животе пошел в комнату к юноше.

Макс никогда не слышал голоса Тая, после воскрешения его вертели и обследовали врачи. Так что парень никак не отреагировал на голоса на кухне. Его не интересовало, что происходит в мире. Он ворочал в голове неудобное и страшное знание, которое давило на мозг как скала. Ад и рай выдумка, а в жизни человека не больше смысла, чем в жизни червяка, которого сожрет птица или раздавит машина.

Сначала он размышлял, стоит ли поделиться подобным знанием с окружающими и решил, что это жестоко. Сейчас он пытался научиться жить, с этой гигантской горой над головой. Даже убежденный атеист уверен в том, что смерть сродни сну. Где-то, на самом дне своей непризнанной души, он верит в какое-то посмертие. Для Макса тайны в загробном существовании больше не было и от этого хотелось выть.

Тай остановился перед комнатой юноши и жестом приказал Людмиле остаться. Можно было потребовать, чтобы она не подслушивала, но зачем заставлять ее врать. Он просто перенастроил ее ментальное восприятие. Теперь женщина будет слышать из-за двери то, что рассчитывает услышать. Догматик не вдавался в подробности, но похоже это будет «проповедь», «увещевание» и «назидание». После этого он вошел в комнату.

– Ты?! – Макс не слышал голоса Тая, но запомнил его на всю жизнь.

– Я, – кивнул догматик.

– Зачем? – юноша почувствовал злость, поднимающуюся к горлу и мешающую дышать – Нахрена ты это сделал?

– Тебе надоела жизнь? – усмехнулся Тай и уселся на черный компьютерный стул – Это легко исправить.

– Нет! – Макс вспомнил то мгновение, когда начал распадаться, становиться пустотой, растворяться в Тяжелом Мире – Не надо!

– Так чем же ты недоволен? – догматик взял со стола карандаш и принялся его рассматривать.

– Мне страшно, – парень с точки зрения догматика был слишком инфантилен для своих семнадцати лет – мне так страшно.

– Знаешь, что при применении пыток, – Тай взял листок и принялся на нем что-то небрежно рисовать – говорить начинают не на первом допросе, а перед вторым? Первый раз это ужасно, но, когда тебя волокут пытать второй раз, ты уже понимаешь, что тебя ждет. Разум вопит от ужаса, а тело сжимается в брыкающийся клубок. Крюки еще не покрылись твоей кровью, а тебе уже больно. Собственная память становится палачом. Ты сейчас понял, что лучше бы я оставил тебя там. Пройти через это второй раз у тебя нет мужества. Но ты понимаешь, что избежать этого не сумеешь.

– Прекрати! – жалобно заныл Макс, ему было стыдно, что кто-то видит и понимает его трусость – Пожалуйста!

– Сам прекрати! – рявкнул Тай – Думаешь из-за того, что ты тут разыгрываешь страдальца, что-то изменится? Нет! Тебе дали еще немного времени, так потрать его с умом.