Сильные духом

Выручил старик крестьянин, оказавшийся в лесу. По стрельбе он понял, что гитлеровцы на кого-то напали, и поспешил на помощь.

- Кто вы? - крикнул он издали.

- Партизаны, - последовал ответ.

- Бросайте сани, идите за мной.

Крестьянина звали Павло. Фамилии Крутиков не запомнил и потом сильно жалел об этом. Старик знал лес вдоль и поперек. Он умело запутал следы, а потом повел партизан к себе на хутор, стоявший под горой, на опушке леса.

Здесь их гостеприимно приняла хозяйка, жена старика. Крутиков попросил его сходить в разведку. По возвращении он доложил, что гитлеровцы не пошли по их следу, а вернулись в деревню.

- Вы куда путь держите? - осторожно осведомился старик и, не ожидая ответа, как бы боясь, что ему могут не поверить, стал рассказывать о своем сыне, который работал в органах милиции и сейчас скрывается от немецких жандармов и бандеровцев. - Коли вам в Гуту-Пеняцкую, - сказал он, услышав ответ Крутикова, - то можно проводить. Мы такими тропками пойдем, что ни одна собака не дознается...

- А на шоссе как? - спросил Крутиков.

- Что шоссе! Мы местечко найдем - никто не помешает...

Но после новой разведки, в которую старик пошел вместе с Кобеляцким, он сообщил, что это его "местечко" не подходит. Сани здесь не провезешь, а нести раненого на руках до самой Гуты партизаны не имели сил.

- Пускай у нас останется, - предложил крестьянин. - Мы и доктора найдем, и отходим, и укроем, если что...

- Останешься? - спросил Крутиков Клепушевского.

- Придется, - ответил тот тихо.

- Ты подумай, - повторил Крутиков.

- Останусь, - твердо заявил Клепушевский.

- Мы посмотрим, как за родным, - встряла в разговор хозяйка и тут же, чтобы совсем успокоить раненого, добавила: - У меня сын такой, как ты, белобрысый...

Крутиков протянул Клепушевскому сверток.

- Две тысячи марок. Заплатишь доктору.

- Ладно, - сказал Клепушевский. - Вы только дайте знать, если будете уходить из Гуты. А то приду, а вас нет.

- Ты, папаша, присмотри за нашим товарищем. Чтобы все как следует! напомнил старику Пастухов после того, как они попрощались.

- Как своего сберегу, - успокоил старик.

В Гуту-Пеняцкую Пастухов пошел один, оставив партизан в лесу. В селе оказались гитлеровцы, двенадцать человек. Это был персонал аэромаяка, находившегося поблизости. Приехали они за курами. Пастухов дождался, пока фашисты уберутся, затем разыскал Войчеховского и, договорившись с ним, отправился за товарищами.

Войчеховский сам предложил партизанам остаться в Гуте. Он обещал всяческую помощь, требуя взамен одного - поддержки в случае нападения бандеровцев. Но это и так подразумевалось.

Прием, оказанный Крутикову и его друзьям в Гуте, был таким же сердечным, как и в первый раз. Партизан разместили по хатам. К Крутикову позвали врача-еврея, скрывавшегося здесь от гитлеровцев. Узнав от Крутикова о раненом, который остался на хуторе, врач забеспокоился. На другой же день Войчеховский снарядил двух крестьян, которые привезли Клепушевского.

А через несколько дней в Гуте стало известно, что старик Павло и его жена убиты и сожжены в своем доме.

Трагическая участь постигла и пана Владека, товарища Владека, предоставившего свой кров партизанам. Старого лесничего бандеровцы заперли в его доме и дом сожгли.

Двадцатого января, как и намечалось по плану, Пастухов и Кобеляцкий были отправлены во Львов. Они взяли письмо от Войчеховского к его отцу, жившему на Жолкеевской улице, и еще несколько адресов.

Жители Гуты-Пеняцкой вышли провожать разведчиков. Маленький, щуплый, лишенный всякой выправки Пастухов, одетый к тому же в городское, модного когда-то покроя пальто, подаренное Войчеховским, производил впечатление небогатого служащего. Он казался нелепым на подводе, рядом с вооруженными крестьянами в тулупах и Кобеляцким, одетым в старую немецкую шинель. Пастухов снял шапку и махал ею до тех пор, пока сани не скрылись за деревней.

Дроздова и Приступу после боя под Сиворогами никто не видел. С тяжело раненной Женей, которую они несли на руках, партизаны ушли от преследователей и скрылись в лесу.

Кобеляцкому, ближе всех находившемуся от них, Дроздов что-то прокричал, но понять можно было только то, что он назначает встречу, но где, в каком месте, Кобеляцкий не разобрал. Очевидно, в Гановическом лесу.

- Нет, - сказал Крутиков, которого нередко теперь упрекали в том, что тогда, в лесу, он не принял мер к розыску отбившихся товарищей, - нет, дойти туда они не могли.

Но Дроздов и Приступа дошли. Дошли одни, без Жени, которую похоронили в лесу.

Тогда же, в лесу, они набрели на крестьянина, который приехал за хворостом. Он привез их на хутор, укрыл и спустя день проводил в дорогу.

Они шли, почти не разговаривая. Приступа понимал, что утешать Василия не надо, как незачем и высказывать сочувствие горю друга. Они шли упорно и тяжело, с короткими остановками, почти без пищи, и верили только в одну возможность - что они дойдут.

Но, добравшись до Гановического леса, они поняли, что весь проделанный ими путь бессмыслен - группы здесь не было. Не появилась она ни на вторые сутки, ни на третьи... Что оставалось делать? Возвращаться?

Но возвращаться невозможно. Достичь заветной цели - и отступать... Они думали, что, может быть, и придет сюда весь отряд. Как знать!

И Приступа с Дроздовым пришли к простому выводу: надо действовать самим.

Они решили для начала осесть в одной из деревень. Это удалось сравнительно легко. Хозяин оказался преданным человеком.

Вторым шагом - самым опасным - было установление связей, прощупывание новых знакомых, подготовка. В этом смысле их хозяин явился плохим помощником: ничего не мог сказать толком о ближайших соседях, будучи, как это поняли партизаны, занят только самим собой. "Вот народ! - удивился Приступа. - Неужто все такие?.."

Но тот же хозяин предоставил свою хату для первого собрания сколоченной ими группы. Присутствовало семь человек, включая Дроздова и Приступу. Единодушно решили собрать еще человек пятнадцать и уйти в лес партизанским отрядом.

Так и получилось.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Белая, пустая, холодная равнина. Ночью она кажется серой. Мы идем и идем, и уже розовое зарево восхода занимается за спиной. Мы ушли далеко вперед. Перед нами село Нивице. Стехов измеряет по карте: до Львова по прямой шестьдесят километров. Близко.