Страница 132 из 147
Бой был неизбежен.
Кольцо врага сужалось. Среди зеленых касок мелькали черные шапки с трезубами.
Крутиков и Близнюк открыли огонь, давая возможность остальным выбежать из дома.
Наташа Богуславская, что-то крича Крутикову, вырвалась вперед. Он сразу же потерял ее из виду и увидел вновь лишь тогда, когда она падала, прижимая к груди автомат.
Крутиков бросился к ней. Он услышал свист пули, что-то больно обожгло его. Он упал возле Наташи и, не в силах ни о чем думать, долго стрелял, а затем, не то придя в сознание, не то отрезвев от боя, начал уползать, отстреливаясь и таща за собой тело партизанки.
Крутиков ничего не различал впереди, кроме леса, плывшего темным пятном, и зеленых фигур, закрывавших ему это пятно. Надо было во что бы то ни стало убрать эти зеленые фигуры, закрывающие ему дорогу. Вдруг он замер. Что-то твердое не пускало его дальше. Это был труп. Крутиков увидел перед собой скрюченные пальцы с красными ногтями. "Маникюр!" И он снова пополз, чувствуя, как возвращаются силы.
Крутиков нашел товарищей на лесной опушке. Не было Бурлака. Кто-то видел, как он упал, сраженный насмерть. Не было Дроздовых и Приступы. Знали, что Женя ранена, что Дроздов и Приступа вырвали ее у врага и на руках унесли в лес. Видимо, они отбились в сторону.
Не оставалось сомнения, что гитлеровцев привели на хутор националисты. Были ли это мельниковцы, с которыми отряд дрался накануне, или хлопцы из "эс-бэ", спохватившиеся, после возвращения Цыгана, оставалось неизвестным. Крутиков утверждал, что в одном убитом бандеровце он узнал "районового" Калину.
Группа отходила в лес. Убитую Наташу несли с собой. Она так и не дождалась своей "большой роли", своего большого подвига. Но кто из нас, мечтающих о подвиге, желал бы умереть иначе, чем она!
В группе осталось тринадцать человек. Они залегли на опушке леса, готовые продолжать бой. Но фашисты, понеся большой урон, прекратили преследование.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Тринадцать человек, смертельно усталые, молча брели по лесу. На носилках, наскоро сделанных из ветвей, Харитонов и Кобеляцкий несли раненого Крутикова. Нужно было где-то остановиться, отдохнуть. Нужно было поговорить и решить, что делать дальше.
Все оказалось труднее, чем партизаны предполагали. Они потеряли товарищей, лишились рации, обессилели. Впереди километры и километры пути.
И двое из них предложили идти назад.
Они стали уговаривать Крутикова возвращаться в отряд, взяв направление через район Берестечко на Цуманские леса. Приводилось много доводов. Главный из них тот, что задание все равно не может быть выполнено и, следовательно, надо думать о том, чтобы остаться в живых и принести пользу в другом месте.
- Пастухов! - позвал Крутиков.
- Слушаю, - откликнулся Пастухов.
Кобеляцкий и Харитонов, державшие носилки, опустили их на землю.
- Пастухов, - повторил Крутиков, стараясь казаться спокойным, - хочу знать твое мнение.
- Приказ есть приказ, - пробасил Пастухов. - Надо идти дальше, а кто не согласен... вольному воля.
- Каждый, значит, по своему усмотрению? - Крутиков поморщился. - Так?
- Да, я так думаю. Лично я буду выполнять приказ.
- Кобеляцкий, ты?
- Идти - и никаких разговоров.
- Ты, Харитонов?
Крутиков знал, что все равно, что бы ни было, он поведет группу вперед, и если сейчас обратился к товарищам, то только за поддержкой. И когда они поддержали, а Клепушевский, тот даже сказал, что скорее умрет, чем отступит от приказа, Крутиков приподнялся на локтях и крикнул, побагровев от напряжения:
- Пораженцев щадить не буду... Вперед!.. Выйдем из лесу, найдем деревню, возьмем лошадей - и вперед!
В небольшой деревушке, на которую они к вечеру набрели, удалось достать не только сани и лошадей, но и кое-какие медикаменты. Клепушевскому, который был тоже ранен, но держался на ногах, и Крутикову сделали перевязки. После пищи и отдыха все заметно приободрились.
В деревушке партизаны встретились с националистом. Встреча оказалась удачной. Националист дал Крутикову пароль, действующий до двадцатого января, а также сообщил, где и сколько расположено в районе вооруженных националистов. Связной вызвался свести "друга провидника", как он называл Крутикова, в соседнюю деревню Байляки, где стояли мельниковцы. Крутиков отказался, но потом подумал, что мельниковцы могут сами пожаловать с визитом, и отдал приказ собираться в путь. Был предпринят обычный маневр: сначала взяли курс на Байляки, а затем свернули в сторону - в ту, от которой связной предостерегал. "Раз он предостерегает, стало быть, мельниковцев там не очень жалуют".
Весь следующий день провели в лесу. Клепушевскому стало хуже, он побледнел и с трудом двигался. Разведка принесла неутешительные вести: впереди гитлеровцы.
Возобновились разговоры о возвращении в отряд. На этот раз просьбы сменились настояниями. Крутиков, все время хмуро молчавший, вдруг усмотрел долю истины в этих нетерпимых для него предложениях.
Он понял, что упорное следование приказу, ставшее для него необходимостью, почти привычкой, не всегда есть самый целесообразный путь к выполнению долга. И он согласился с предложениями Пастухова возвращаться не в отряд, а в Гуту-Пеняцкую, так гостеприимно их принявшую, там обосноваться и оттуда уже отправить разведчиков во Львов. Может быть, удастся разыскать Женю и Василия Дроздовых и Приступу.
Расстояние до Гуты надо было покрыть в самый короткий срок - до двадцатого, пока действовал известный им пароль.
Остаток дня, ночь и весь следующий день группа пробыла в пути. Препятствием, заставившим партизан остановиться, оказалась и на этот раз шоссейная дорога. По ней двигались немецкие автомашины и патрули на мотоциклах. Препятствие это было последним: проскочить шоссе, пройти несколько километров лесом - и они в Гуте. Но это-то и оказалось трудным.
Им так и не удалось перейти шоссейную дорогу в этом месте. Как потом выяснилось, беда была к счастью. Впереди, в Гаевке, которую предстояло проехать, чтобы попасть в Гуту-Пеняцкую, стояли гитлеровцы.
Крутиков повернул группу в лес, к небольшой деревушке. Но и здесь оказались фашисты. Поднялась стрельба. Партизан стали преследовать.