Сильные духом

Нивице встретило нас тишиной.

Где сейчас наши товарищи? Найдем ли мы Крутикова в Гановическом лесу? Где Кузнецов?

- Все хорошо, - говорит Стехов. - Все очень хорошо. Завтра мы будем у цели.

Подходит Марина Ких.

- Теперь-то вы меня отпустите? Ну, я не говорю сегодня, а вообще? Жалею я теперь, что пошла в радистки, - сетует она.

С Лукиным и Стеховым заходим в первую хату.

Хозяин, высокий, крепкий старик, смотрит на нас удивленно, но впускает без слов. Кроме него, в комнате молодая женщина, лицо у нее испуганное. Первое, что бросилось мне в глаза, черный диск репродуктора на стене.

- Работает? - показывая на репродуктор, спрашиваю хозяина.

- Работает, - отвечает он, продолжая разглядывать нас. - У нас и школа работает, и церковь.

- Немцы есть?

- Сейчас никого.

- Ну а вообще как с ними живете?

- Всяко бывает.

- Часто они сюда наведываются?

- Приезжают по три-четыре человека. Вывозят из лесу древесину.

За окнами брезжит рассвет, похожий на сумерки.

Последнее время мы шли с непрерывными боями. Села встречали нас стрельбой. Враг всячески препятствовал движению. Неужто на этот раз нас оставят в покое?

Я вызвал командира первой роты Ермолина.

- Ты все-таки, товарищ Ермолин, поставь дополнительные посты. На всякий случай...

Лег, но не могу заснуть. Уже больше месяца я болен. Последние дни совсем не поднимался с повозки. Сейчас боль в спине усилилась, не дает спать. Сумерки редеют; снег, недавно еще серо-стальной, плотной пеленой устилавший улицу, теперь, когда рассвело, становится белым и потому кажется еще более холодным. Не в силах больше лежать, я встал и пошел проверить посты.

На улице тихо. Сразу же за огородом простирается открытое поле.

И вот на сером фоне снежного поля, сливающегося с небом, я замечаю движущиеся вдали цепочкой черные силуэты людей. Что за люди? Может быть, это Ермолин расставляет посты?

Нет, это не развод! Люди идут цепью, а не группой. Идут к селу. Я припал к земле, чтобы лучше рассмотреть идущих.

Вот они совсем близко. Неужели гитлеровцы?

- Кто идет?

Молчание.

- Кто идет?

- А ты хто? - доносится голос.

- Я командир.

- Ходы сюды!

Выхватываю пистолет. В ту же секунду раздается автоматная очередь одна, вторая. Даю несколько выстрелов - вижу, как кто-то упал. Еще один выдвигается вперед. Дает очередь. Мимо. Я успеваю выстрелить. Автомат умолкает.

Слышу - наши открыли огонь. Но что делать мне, как выбраться? От врагов я в пяти метрах, от своих - в двадцати.

Стреляют и те и другие. Пули вокруг меня, одна сбивает шапку. Я плотнее ложусь на снег. Если ползти, враги заметят и начнут стрелять; да и свои откроют огонь, увидев, что к ним приближается человек...

Вдруг чувствую - кто-то тянет за ногу. Поворачиваюсь - человек в немецкой каске. Решив, что я мертвый, он старается снять с меня меховые унты. Стреляю в упор и отдергиваю ногу.

Стрельба разгорелась вовсю. В петлицу моей шинели попала разрывная пуля. Пробую кричать:

- Прекратить огонь!

Слов не слышно. Где-то далеко строчит пулемет, рвутся гранаты, мины.

- Прекратить огонь! - кричу изо всех сил. - Это я, Медведев!

Услышали! "Прекратить огонь... прекратить огонь..." - прошло по нашей цепи.

Под ливнем вражеских пуль я отполз к своим. У плетня меня подхватили.

- Вперед! Ура!

- Ура! - разносится вокруг. Подхватываемые, как ветром, какой-то могучей силой, мы устремляемся на врага.

Шевчук, Струтинский, Новак и Гнидюк с группой бойцов из комендантского взвода врезались во вражескую цепь и в упор расстреливают неприятеля.

Приютившись за плетнем, бьет по черным фигурам Коля Маленький.

Противник отступает. Шум боя становится глуше.

Я направляюсь в хату, где расположилась санчасть. Там полно народу.

- Где доктор?

- Здесь! - весело кричит Цессарский.

Люди расступаются, и я вижу, что Цессарский полулежит на полу, держа в руках расколотую колодку маузера и вытянув забинтованную ногу со следами крови. Рядом с доктором лежат другие раненые. Над ними хлопочут сестры. В ответ на мой укоризненный взгляд Цессарский оправдывается:

- Я не покидал санчасть. Просто фашистам удалось сюда заскочить. Ну мы их и выперли. - Он показывает на свой маузер с оттянутым назад затвором.

Вошел Лукин. Он сказал:

- Вы знаете, что за группа на нас наскочила? СС "Галичина", - и протянул документы, взятые у убитых.

Бой отодвинулся еще дальше. Стрельба шла уже километрах в двух от села, где наши продолжали преследовать противника. На месте боя враг оставил до трех десятков трупов.

- Сегодня у вас второй день рождения, - сказал мне Новак, видя, как я считаю дыры на одежде. На шинели я насчитал их двенадцать, на шапке - две.

- Товарищ командир, вас просит Дарбек Абдраимов.

Я обернулся. Передо мной стоял Сухенко.

- Дарбек? Где он?

- Вон там, в хате. Ранен тяжело.

Дарбек лежал на топчане, устланном перинами, бледный, осунувшийся, с горящими глазами, обращенными к двери.

- Командир, ты жив? Не ранен? - спросил он, как только увидел меня.

- Жив и не ранен.

- Ну хорошо.

Дарбек улыбнулся, протянул руку и слабо сжал мою. Оказывается, он первый услышал мой крик, когда я лежал под перекрестным огнем, бросился вперед, на выручку, и был срезан пулеметной очередью.

- Ну а ты как себя чувствуешь?

- Плохо. Помираю, кажется.

- Ну это ты брось. Мы еще будем кушать твои "болтушки по-казахски". Я говорил, и мне хотелось плакать.

Дарбек ничего не ответил, только улыбнулся.

Через несколько минут он умер.

...Горько сознавать, что его больше нет с нами, нашего Дарбека. Как он любил жизнь, какие прекрасные дали открывались перед ним, как смелы были его мечты, ждавшие своего осуществления! Сын солнечного Казахстана, колхозный тракторист, он думал о том, как станет агрономом, как поможет народу превратить свою страну в страну полного изобилия. Я вспомнил, как еще в Брянских лесах Дарбек делился своими планами с Сашей Твороговым; припомнил то, как горячо приглашал Абдраимов друга в Казахстан, как они уславливались ехать туда вместе. Оба они, и Саша и Дарбек, прожили, быть может, треть своей жизни, но как прекрасно они прожили!