Кислород

— Вашу же… мать… А вот этого я, идиот несчастный, предсказать как-то и не… додумался… — чуть виновато, чуть перекошенно и очень, очень устало выдохнул Джек, переводя печальный сочувствующий взгляд на забившегося в кроватное изножье, сбросившего незамеченное одеяло, теперь уже целиком да полностью обнажившегося мальчишку. — Эй… ты как там, малыш? В порядке? Всё с тобой хоро…

Уинд, продолжения выслушивать не ставший, открестившись от того ударившей по воздуху рукой, призывающей, вероятно, отвернуться да не смотреть, хотя можно было уже и привыкнуть, что смотреть все равно станут, согнулся над краем постели и, пробулькав переполненным горлом, с чувством да до блеска отточенным за последние дни мастерством проблевался.

На полу, посреди апатично перемещающейся от края к краю мертвой — Джек, покопавшись в памяти, попутно рассказал притихшему мальчишке несколько баек о существовавшем когда-то Мертвом море, которого уже давным-давно не стало потугами еще тех давних нелицеприятных человечков, от которых произошли человечки нынешние, тоже все сплошь нелицеприятные — лужи, плавали желтые пятна Фениксовой рвоты. Свет, брызжущий под потолком, мягко перемигивался, скользил по стенам яичными шлюзами затонувших космических лодок, потрескивал там, где случилось отверстие для питания, в котором питать было категорически нечего — телеящик, например, стоял на отдаленном аккумуляторном режиме, — терялся в мокрой одежде, выкрашивая ту изнутри растертым теплым рентгеном…

Сами же Джек с Уиндом, кое-как утрамбовавшись, перевернули говорливый монитор к себе под самым удобным углом и, разлегшись на постели, бездумно глазели на смешных покойничков, что на сей раз с донельзя умным, нелепым, чванливым видом трепались о некоей квантовой телепортации, которую их потомки обязательно должны были открыть в ближайшее столетие; если верить годам выпущенного фильма и годам нынешним, то этакое чудо перемещения уже вовсю должно было швырять желающих из одних врат в другие, перетаскивая по любым отрогам земли и, более того, решая проблему и топлива, и транспорта, и подошедших к краху ресурсов, только вот оно что-то всё никак не торопилось, не случалось, никому ничего не облегчало и надежд своих первододумщиков не оправдывало.

На узкой кроватной койке места водилось мало, и Феникс, стиснутый между больно напирающей стеной да боком-плечом-бедром вполне себе габаритного Джека, ерзал, жаловался, ныл, лягался и скулил, пытаясь высвободить то и дело затекающие конечности…

Пока, обнаглев настолько, чтобы поразить даже самого по себе наглого Пота, не додумался вылезти, забраться на того сверху, аккуратно там улечься, устроиться, вытянуться во всю длину, с блаженным стоном высвобождая благодарные руки и засучившие в воздухе ноги.

Пот, то ли настолько пришпоренный проявленным нахальством, то ли один черт знает, что и как еще, среагировал, однако, далеко не сразу: сперва с какое-то время полежал, напрягшись всем телом, не дыша и, кажется, даже не моргая. Подождал, проявив не свойственную ему наивность, пока птенец либо слезет обратно, чего не так уж на самом деле и хотелось, либо удосужится взять и нормально объясниться… извиниться… да хоть что-нибудь выразить по этому чертовому поводу, в котором осмелился так просто и легко его использовать, будто он был всего лишь так, безобидным тюфячком, только и дожидающимся, чтобы в каком-то совершенно извращенном смысле под кого-то… лечь.

Правда, когда паршивый заигравшийся мальчишка, непонятно на что пытающийся нарваться — он ведь ему и по-хорошему, без всех этих выделываний всякое разное да интересное предлагал, — потянулся, лениво дернув ногой, к недоеденным тюбикам, нашарил один из тех, отвинтил крышку, с отвращением высосал прямо на спине Джека подозрительный вонючий суп из перемолотых птичьих кишок да мерзкого рыбного соуса, разящий жучиным тухляком, терпение мужчины закончилось и ждать он резко прекратил, подал голос сам:

— Эй, мальчик мой… — осторожно — вот так вот сбрасывать с себя теплую уютную тушку ему не хотелось, да и дело ведь было сильно-сильно в другом — шевельнулся, попытался повернуть к парнишке голову, нарвавшись на короткое рассеянное мычание и непонятное поползновение вдоль позвоночника, потенциально пытающееся выразить этакое выслушивающее внимание. Наверное. — Ты, скажи мне, перегрелся? Или перемерз? Или это отравление от этих чертовых птиц дошло до твоего бедного мозга, из-за чего ты сам не замечаешь, что начинаешь вытворять?

Даже не видя бледного лица с кроваво-красным глазом, с одной стороны, волнующим и беспокоящим, а с другой — необъяснимым образом притягивающим, Джек чувствовал, как то нахмурилось, зашлось морщинками, так смешно и так по-детски растерялось.

— Ты зачем опять грубишь? — послышалось тихое, обиженное, самую капельку подавленное и пока что только собирающееся брякнуть что-нибудь не очень приятное в ответ. — Я ведь ничего тебе, кажется, не сделал.

— Правда? Не сделал, говоришь? Ты настолько в этом уверен, поразительный мой мальчик?

Седой ангелок на его спине поерзал, повозился. Слетев с последних удерживающих — в смысле, не его, а самого Джека от чего-нибудь нехорошего удерживающих — катушек, вдруг совершенно спокойно подложил себе под подбородок ладонь и, не особо раздумывая, уткнулся носом да мягкими щекотливыми губами мужчине во взъерошенный затылок, обдав сквозь волосы невыносимо бархатным дыханием запросившую продолжения кожу.

— Это из-за того, что я тут на тебе улегся, получается? Ты на это злишься? Так что мне еще оставалось делать, скажи? Ты же всё место занял, мне неудобно, не видно ничего, а на полу слишком мокро, и…

— Я не злюсь, малыш. Это немного другое. Хотя да, причина, впрочем, именно что в этой твоей попытке обустроиться на мне, как на какой-нибудь куче тряпья. Если попытаться объяснить, ты, интересно, сумеешь взять в толк, насколько твой поступок…

— Странный?

— Не совсем. Не странный, нет. Я бы сказал, что, скорее… вызывающий. Совращающий. И, более того, абсолютно намеренный. Не находишь? — Ответ, ударивший жженой оплеухой, мальцу по душе явно не пришелся; он застыл, прекратил и дышать, и возиться кончиком носа в темных да вьющихся волосах, но и слезть, чтобы доказать, что все-таки не у дел и ни о чем таком и близко не додумался подумать, тем не менее тоже не поспешил. Джек, с интересом и поднимающимся возбуждением к нему прислушивающийся да причувствующийся, не удержавшись от того, чтобы накапать в разведенный костер лишнего добротного масла, с нажимом уточнил: — Ты ведь, я надеюсь, понимаешь, что именно я могу подумать, исходя из того, чем ты тут на мне занимаешься? Сначала наш маленький кроткий птенчик стесняется большого голого члена большого голого дяди, а после сам лезет к нему, невинно соблазняя да неприкрыто ерзая на его заднице своим маленьким голеньким дружком.

Феникс, не рискнув отвечать так сразу, с какое-то время напряженно помолчал. Затем, как будто полностью пропустив все до последнего слова мимо отказавшихся слушать да верить ушей, весомо, с совершенно не доходящим до Джека напором выдохнул:

— Я могу на тебе не лежать, но где мне лежать тогда? Мне бы не хотелось теперь постоянно ютиться на полу — там холодно, да и комната эта настолько же моя, насколько и твоя… Точнее, она ничья вообще. Так что почему это обязательно я должен быть тем, кто станет терпеть все эти чертовы неудобства? Только потому, что ты больше, старше и сильнее? Так я ведь не так много от тебя и прошу и вовсе не так много вешу, чтобы тебе было по-настоящему неудобно или тяжело от моего присутствия… Понимаешь же?

Джек понимал. Как и то, что еще совсем немного — и он этого мелкого болвана, старательно напрашивающегося на рожон, завалит да, уж простите кто-нибудь, без спросу изнасилует.

— Хм… такое ощущение, будто ты эту пылкую речь еще заранее подготовил… Что, неужто сразу, как меня увидел, так и стал подумывать, как бы что-нибудь такое провернуть, а, ангелок?

Джек пока сам наверняка не знал, что собирался делать, но, поддавшись ударившему импульсу да без всяких предупреждений перевернувшись вдруг на спину, подхватил сброшенного и вскрикнувшего мальчишку под руки, уместил того у себя на грудине да животе, сцепляя на узкой костистой талии сошедшиеся крепким да надежным замком пальцы. Оставшись такой расстановкой довольным, смешливо мурлыкнул, огладил тощую гибкую поясницу, чуть подался навстречу бедрами и, глубоко заглянув в расширившиеся разноцветные глаза да на покрасневшие разгоряченные щеки, не без удовольствия провел кончиком языка по пересушенным голодным губам, предупреждая, что вот прямо сейчас он этого глупого детеныша и…