Принцесса и Дракон

Расположение улиц Суарсона было неизвестно Эмильенне, однако, от «Королевского стрелка», стоявшего на самой окраине, широкая дорога вела в сторону скопления зданий, за которыми виднелся шпиль местной церкви,стоящей, надо полагать, в центре городка. Девушка пошла по этой дороге, сжимая озябшими пальцами концы шали, от всей души рассчитывая, что городок окажется таким маленьким, каким представлялся с первого взгляда.

Эмильенна не совсем отдавала себе отчет, зачем ей нужно в центр города и как она рассчитывает искать там Ламерти. Она просто знала, что он направился туда. О причинах, побудивших ее отправиться на поиски Армана, девушка старалась не думать. Еще меньше ей хотелось задумываться о том, сколь малы шансы его найти. Просто, столкнувшись с почти неразрешимой проблемой, она предпочла делать хоть что-нибудь, пусть даже лишенное глубокого смысла и надежды на успех. Сам факт, что она что-то делает отвлекал ее от мучительных размышлений на тему, что же предпринять дальше.

Эмили оказалась права, дорога, петляющая между спящими домами, с закрытыми ставнями, явно вела в центр городка, а шпиль церкви служил ориентиром. Предрассветная тишина поглощала шаги ее маленьких ног, ступающих по булыжникам мостовой. Тихо, серо, холодно и безлюдно. Эмильенна поежилась, но на этот раз не от холода. Почему-то ей стало страшно, еще страшнее, чем в темной комнате гостиницы при угасающей свече. И страх этот был какой-то безотчетный и не поддающийся логическому объяснению. Это чувство не было вызвано опасениями о своей дальнейшей участи или даже тревогой за Ламерти. Нет, страх, охвативший ее походил на сон, пропитанный ощущением опасности, неуловимой, но неотвратимой. Чтобы прийти в себя и унять резкие до боли удары сердца, Эмили на несколько мгновений прислонилась к холодным камням стены какого-то дома. Не то, чтобы это очень помогло, но отдышавшись и еще больше замерзнув, девушка нашла в себе силы продолжить путь.

Чем дольше она шла по пустынным, словно вымершим улицам, тем больше убеждалась в нелепости своей затеи. Как искать Ламерти в этом совершенно безлюдном городке? Девушка уже пожалела, что поддалась желанию поскорее уйти из гостиницы, лучше бы ей отправиться в путь поздним утром или даже днем.

Впрочем, маленькие городки просыпаются рано. Солнце еще не успело окончательно подняться, как Эмили стали попадаться первые прохожие. То помощник булочника спешил с мешком муки для партии утреннего хлеба, то повариха из таверны, держа на сгибе локтя огромную корзину важно шествовала в сторону рынка, чтобы успеть к открытию и выбрать самые лучшие продукты раньше конкуренток. Когда девушка приблизилась к центральной площади города (хотя небольшое пространство вокруг церкви и нескольких более-менее приличных зданий вряд ли заслуживало столь гордого наименования), зазвонили церковные колокола – начиналась утренняя месса.

Повинуясь внезапному порыву, Эмильенна направилась к храму. Оказавшись под сводами старинной, но довольно обшарпанной церкви, девушка осознала как давно она не была на литургии. В Париже 1793 года мессы если и служились, то либо тайно, либо на странный манер, представляющий собой попытку сочетать догматы католицизма с революционной идеологией. А потому задолго до тюрьмы Эмили со своими родственниками перестала посещать церковные службы, хотя иногда заходила в любимые храмы, просто чтобы вознести в тишине молитвы и почувствовать себя ближе к Богу. Последний раз Эмильенна была в Нотр-Дам с Ламерти, но тогда цель их посещения была совсем иной. Вспомнив крышу Нотр-Дам и то, каким предстал перед ней в тот вечер Арман, Эмили испытала странное щемящее чувство сожаления, будто у нее отняли что-то хорошее, и теперь этого уже не вернуть.

Впрочем, она быстро отогнала посторонние мысли и постаралась сосредоточиться на мессе, которая как раз начиналась. Эмильенне очень хотелось верить, что в маленьком городке, быть может, остались еще священники, не бывшие в курсе революционных веяний, искажающих суть религии. Однако надежды ее быстро рассыпались в прах, едва только старенький пастырь начал службу, назвав прихожан гражданами. Ход литургии остался почти неизмененным, разве что был изрядно сокращен, зато проповедь вполне соответствовала духу времени.

Девушке было противно слушать как священник с кафедры, вместо Господа, прославляет свободу, равенство и братство, а потому она решила покинуть храм, стараясь, впрочем, не привлекать к себе лишнего внимания. Оказавшись на улице, Эмильенна осмотрелась и приметила несколько лавок, в том числе одежную. Девушка решила зайти туда по двум причинам. Первая – это возможность порасспросить о Ламерти, поскольку одной из целей его похода в Суарсон была покупка одежды, следовательно довольно велика вероятность, что Арман побывал здесь. Вторая причина была не менее значима. Если Эмили не удастся разыскать своего спутника, то она хотя бы сможет сделать то, что собирался сделать он – купить себе какое-нибудь простенькое мещанское платье.

В лавке было пусто, если не считать продавца за прилавком. В Париже покупка готовой одежды считалась уделом бедняков, любой мало-мальски состоятельный обыватель старался шить вещи на заказ, в провинции же дела обстояли несколько иначе. Индивидуальный пошив у портных могли себе позволить лишь зажиточные жители, те же кто попроще (а таковые составляли большинство населения маленьких городов, вроде Суарсона) либо сами шили себе одежду, либо покупали готовую. Зная, как обстоят дела, Эмильенна небезосновательно опасалась что таком месте она будет выглядеть странно и неуместно. Платье ее, хоть и было изрядно потрепанным и мятым после пережитых приключений, однако, фасон и дорогая ткань говорили сами за себя, даже если не принимать в расчет аристократическую внешность и манеры его обладательницы. Но выбора у нее не было. Оставалось надеяться, что местным жителям нет дела до странностей аристократов.

Не успела девушка дойти до прилавка, как дверь скрипнула и в помещение вошли двое посетителей. Эмили поспешила отвернуться и, по возможности, скрыться за ворохом одежды, вывешенной на рейке, прибитой между стенами. Уже через минуту она благодарила Бога за свою предусмотрительность.

Вошедшие, бывшие обывателями средней руки, оживленно и громко беседовали между собой и предмет их беседы напрямую касался цели, с которой Эмильенна отправилась в Суарсон.

– Нет, Мишель, ну ты подумай, как теперь жизнь повернулась! Раньше-то эти, из замка, нас за людей не считали, а теперь молодой хозяин Монси самолично будет болтаться в петле! Со всем так сказать почтением! – говоривший посмеивался довольно потирая руки. Эмили, услышав эти слова, обмерла и похолодела.

– С чего ты взял, что его повесят? Расстреляют его поутру, вот что! – с уверенностью возразил второй.

– И с чего ты взял, что расстреляют? Тебе-то, Мишель, откуда знать?

– А кому ж, как не мне? – в голосе Мишеля слышалось самодовольство. – Мадлон-то моя, коменданту сам знаешь кем приходится, хе-хе, она-то мне все и рассказала. Точно тебе, Жак, говорю – расстреляют. А может, и уже…

– А ты, как погляжу, прям гордишься, что сестрица твоя в любовницах у коменданта ходит, – проворчал Жак, явно недовольный тем, что не он оказался прав. – Эх, жалко,лучше бы повесили.

– Горжусь – не горжусь, а новости узнаю первым. Вот, ты, например, знаешь, что его из-за той девицы порешат? Из-за той, что на картинке нарисована была, красотка этакая. Так вот, щеголь этот из Монси выдавать ее не захотел, а, коменданту она, видать, нужнее была, чем он. Ну раз не выдал, комендант и решил его, собственно говоря… – всеведущий Мишель провел большим пальцем по горлу, сей жест призван был символизировать какая участь уготована Ламерти.

В продолжении этого диалога, Эмили стояла не шелохнувшись, зато в душе ее бушевал шквал самых разных эмоций, а разум отчаянно работал, стараясь найти выход из положения, которое казалось безнадежным. В любом случае, первым делом, ей необходимо выбраться отсюда, пока чересчур осведомленные посетители не обратили на нее внимания. На ее счастье, продавец бывший не в курсе обсуждаемых событий, но весьма живо ими заинтересовавшийся, отвлек внимание Жака с Мишелем, что позволило девушке выскользнуть из лавки незамеченной.