Страница 7 из 30
Из-за облака вышло солнце, отразилось в пруду, окрасив золотом воду. Аматэрасу гляделась в зеркало. Иори рассмеялся. Чувство бессилия вдруг сменилось уверенностью в успехе.
– Похоже, из тебя и впрямь получился петух! – воскликнул он, обращаясь к вороне. – Интересно, что получится из меня?
Он прошёл под воротами и отправился домой, так и не заглянув в храм.
Забравшись в кресло с ногами, Оцуру рассеянно листала женский журнал, кутаясь в толстый плед. В доме не экономили на отоплении, но она всё равно озябла. Холод шёл изнутри, от неё самой. От тоски, стылой, как зимний ветер.
В рубрике почты одна из читательниц высокопарно писала о романтических чувствах. «Неужто и я такая же дура? – спросила себя Оцуру. – Буду вечно хранить верность глупой иллюзии? Я уже и надеяться перестала. Он обхаживает меня, будто императрицу. А я бы всё отдала за одно прикосновение. Это и есть любовь?»
Лёгкий стук прервал её невесёлые размышления.
– Оцуру-сан, разрешите войти? – послышалось из-за двери. – Мне хотелось бы поговорить с вами…
Она мгновенно надела приветливую улыбку.
– Конечно, Норимори-сан.
Сдвинув фусума, он ступил в комнату. Наклонился и вытащил из направляющего паза катушку от фотопленки.
– Наверняка Хидэнори, – он тоже смущённо улыбнулся. – Нарочно сунул катушку в щель, чтобы двери плотно не закрывались. Он за вас беспокоится.
– Почему? Со мной все в порядке…
– Неправда, Оцуру-сан. Вы похудели. Вам надо больше есть. Зима какая-то странная в этом году, правда? Туманы, дожди… Хорошо, сейчас проглянуло солнце.
– Да, погода всегда преподносит сюрпризы, – тихо отозвалась Оцуру. Голос любимого ласкал ей сердце. Но… он вел себя так необычно… – Что-то случилось?
– Нет, – покачал головой Норимори. – Я пришёл… попросить прощения.
– За Хидэки? Но я не виню вас. Трагическая случайность… – внезапно в её взгляде проступил испуг: – Вы…
– Всё в порядке, Оцуру-сан, – успокоил он. – Мне не грозит опасность. И прощения я прошу… вовсе не за Хидэки.
– Тогда… за что?
Норимори помедлил. Это было невероятно трудно – произнести то, о чём столько лет молчал… Он опустился на колени, и их глаза оказались на одном уровне.
– Я до сих пор не сказал вам о том… что люблю вас.
Оцуру вскрикнула. Недоверие, восторг, отчаянная надежда полыхнули безумным пламенем.
– Хидэюки! – она метнулась вперёд, потянувшись к нему. Норимори бережно сжал её в объятиях, смиряя порыв собственного тела. Зарывшись лицом в его рубашку, она прижималась к нему изо всех сил, будто боялась, что через миг он просто исчезнет. Неуверенным жестом он погладил её по волосам, стянутым в тугой узел.
– Оцуру-сан… почему вы плачете?
Она улыбалась, блаженно зажмурившись; слёзы текли из-под опущенных век, капали Норимори на грудь, пронзая его нестерпимой волной желания и вины. Казалось, вся его кровь превратилась в раскалённую лаву. В ушах бушевал тайфун.
– Вам, наверное, холодно на полу, – выдавил он. – Вы дрожите…
Одним движением подхватил её и отнёс к дивану. Сейчас она не сумела бы вырваться, даже если бы попыталась. Но Оцуру покорно лежала в кольце его рук; лишь повернула голову, робко коснувшись губами жёсткой мужской щеки.
Норимори ответил на поцелуй, припав к её рту с бешеной страстностью, внезапно вырвавшейся наружу. Однако испуганный возглас Оцуру заставил его отстраниться.
– Извините, – хрипло прошептал он, тяжело дыша.
– Нет, Хидэюки-сан… пожалуйста, продолжайте…
Норимори медлил.
– Я боюсь… причинить вам боль. Я слишком сильно… хочу вас.
Бледная до белизны, Оцуру взмолилась:
– Мне страшно, Хидэюки… Прости… Возьми меня, прошу… Пусть будет больно, неважно… Делай со мной что угодно, только не уходи!
Трясущимися пальцами она развязала пояс домашнего кимоно. Изящное, хрупкое тело было напряжено, как струна сямисена. Склонившись над ней, Норимори вдохнул аромат её кожи; провёл по изгибу бедра горячей шершавой ладонью, с трудом заставляя себя не торопиться. Изголодавшаяся плоть требовала сорвать с женщины остатки одежды и грубо овладеть ею. Оцуру застыла, не смея пошевелиться; в расширенных зрачках смешались испуг и любовь.
– Нет, так не пойдёт, – ласково упрекнул он, наконец укротив в себе дикого зверя. – Прежде всего я хочу доставить вам радость. Вы пока не готовы. Может, лучше мы для начала сходим куда-нибудь в ресторан? Проведем вместе вечер, расслабимся… А то и поранить друг друга недолго. Не волнуйтесь, я подожду. Я долго ждал.
– Долго?
Он грустно улыбнулся.
– С тех пор, как мы познакомились. Помните, у Хидэки на вечеринке?
– Это же было лет восемнадцать тому назад…
– Да. Восемнадцать лет.
Глаза Оцуру снова застлали слёзы.
– Почему вы молчали?!
– Хидэки был достойней меня. Из нас двоих вы выбрали лучшего. И я не стал признаваться вам в своих чувствах. А потом… Домогаться вас, пролив его кровь… Я не открылся бы вам никогда, но… не могу допустить, чтобы вы страдали. Ваше счастье превыше всего. Надеюсь, он… поймёт.
Оцуру всхлипнула.
– А ваше счастье… совсем ничего не значит?
– Ничего, – и он опять поцеловал её, на сей раз очень нежно. – Ведь я живу на земле исключительно из-за вас.
– Входи, Иори, – Хаябуси-сэнсей отложил газету, кивком указывая ему на стул. Маленькая гостиная была одной из немногих комнат, обставленных в европейском стиле.
Юноша сел напротив.
– Пятнадцатого числа начинаются экзамены в Токийском университете искусств, – сообщил он.
– Предположим.
– Ты позволишь мне поступать?
Хаябуси с мрачноватым интересом посмотрел на сына.
– Я закончил школу с отличием. Теперь мне нужно учиться дальше. Мацуда-сэнсей утверждал… что я могу сдать экзамены без дополнительной подготовки.
– Зачем?
– Я намерен выбрать профессию саксофониста.
– Генкай-рю тебя не волнует. Так?
– Мне придётся тренироваться самому, – признал Иори. – Можно ещё приезжать сюда по выходным…
– Вероятно, для очистки совести, – съязвил сэнсей. – Какой смысл в занятиях по полтора раза в месяц?
На скулах юноши выступили красные пятна.
– Значит, твое разрешение учиться музыке… было простой подачкой капризному мальчишке?
– По правде сказать, да.
Жестокость ответа хлестнула почти физической болью. Однако внешне Иори сохранил бесстрастность.
– В таком случае нам больше не о чем говорить. Ты же лучше меня знаешь, что мне следует делать. Но я не желаю оставаться марионеткой. Я… уйду из дома.
– Думаешь, у тебя получится? – хмуро усмехнулся его отец.
Иори подавил приступ паники.
– Если ты станешь меня удерживать, тебе придётся взять мою жизнь, – отчеканил он.
Глаза Хаябуси заледенели. Он встал, возвышаясь над сыном, словно гневное божество. Его тихий, грозный голос наполнил всю комнату:
– Ты понимаешь, что говоришь?
Юноша вдруг почувствовал, что задыхается. Внутренности смёрзлись в колючую глыбу ужаса. Ему понадобилось всё его мужество, чтобы остаться на месте. Взгляд отца был страшнее самой смерти; он прошивал насквозь чёрным копьём, и спасения от него не было.
Мёртвая тишина давила на уши. Только в сознании почему-то плыли торжественные аккорды. «Бетховен, – машинально отметил Иори. – Героическая симфония».
– Признаю, кое-чего ты достиг, – Хаябуси отвернулся, давая ему передышку. – Что ж, можешь попробовать заслужить право на обучение.
– Как? – ровный тон дался юноше с ощутимым усилием.
– Поединком. Ты сойдёшься с противником по моему выбору. Победишь – я отпущу тебя в Токио.
Бессильная ярость кипятком обожгла Иори. В Генкай-рю он никого не мог победить. Он был слабейшим, и хорошо это знал. Схватка закончится лишь очередным унижением. А отец наверняка выставит кого-нибудь вроде Кацумото…
– Может, мне лучше сразу вспороть живот? – не сдержался он. – Не позорясь…