Страница 48 из 66
— Этот риолин твой отец когда-то вручил своему лучшему другу.
Я открыла от удивления рот, сжала гладкий, твердый, как алмаз, камень в ладони, перевела взгляд вниз, разжала пальцы. В серебряном свете луны камень стал синим, сквозь него видны бороздки на моей ладони, и он теплый, словно живой.
— Это… Это камень моего отца? — пролепетала я, все ещё не в силах поверить в услышанное.
— Теперь это твой камень, Эя. Магическая сила риолина, и конкретно этого риолина настолько велика, что тебе еще предстоит познать и обуздать его мощь. Распорядись им правильно, не дай врагам выманить его у тебя, заполучить обманом, как это было раньше.
— С другом моего отца? Или с… отцом?
Дерево нахмурилось и ответило:
— С ними обоими.
Я помолчала, думая о его словах, а потом сказала таким тоном, словно сообщаю новость:
— Моего отца убил оборотень.
— Да, — ответил Велес, и дерево едва уловимо кивнуло. — Но не тот оборотень, что видимый, из свободного народа, а тот, что оборачивается другом, самым близким другом, проникая змеей в сердце. Так близко, что уже не опознать, где он, и где ты, и затем наносит удар. Тебе повезло, что ты встретила свободных, Эя.
Я ошарашено открывала и закрывала рот какое-то время, а потом заговорила. И говорила горько и зло.
— Мне повезло?! А, так вы же, кажется, на их стороне. Конечно! Вы их всемогущий покровитель! Так нечестно!! Да вы знаете, эти ваши свободные оборотни убили моего жениха! И других людей, я видела, я сама видела, я там была! А мы просто ехали, и никому, никому ничего не сделали плохого!
Я замолчала, смахнула злые слезы, и принялась ожесточенно тереть глаза кулачками.
Велес ничего не сказал. Мне показалось, что по земле прошла дрожь, даже воды озера заволновались.
— Я ничего не скажу на твои обвинения, Эя, — наконец, сказал он. — Потому что они беспочвенны. Беспочвенны оттого, что ты многого не знаешь и не понимаешь, хоть все происходит на твоих глазах. И что хуже всего — не хочешь ни узнать, ни понять. Но тебе дан шанс составить обо всем свое собственное мнение, и поверь, этот шанс драгоценен. Не знаю, переменишь ли ты вскоре свое мнение, и, хоть мне и все равно, мне бы этого хотелось. Хоть ты пока и не поймешь этого. Главное, что тебе нужно понять сейчас — мир не таков, каким кажется.
Я нагнула голову, разглядывая замершую у моих ног мышку-полевку.
Вспомнила, как разительно изменился мир от магии ундин, и промолчала.
— Как риолин твоего отца оказался у тебя, Эя?
Я пробормотала неуверенно:
— Вилла считает, что это вы прислали ундину с ним…
— А ты как думаешь? Я или нет? На чьей я стороне, Эя?
Я подняла голову, заглядывая в глубокие, черные, как ночное небо глаза Велеса, и поняла, что из них на меня смотрит глубь веков, мудрость самой вселенной.
— Я… Я не знаю… — пробормотала я.
— Когда ундина приходила к тебе, с тобой что-то произошло. Что-то новое, чего никогда раньше не случалось в твоей жизни. Так, Эя? Ты что-то поняла тогда, сидя на берегу моего озера? Что ты поняла с помощью магии ундин?
Я захлопала ресницами, понимая, что не смогу ни смолчать, ни слукавить. Этот хитрый Велес вытянул на поверхность то, что было скрыто в глубинах моего сознания. Я сама не поняла, какое сильное значение для меня сыграла встреча с магией ундин, думала, это как действие вина, было и прошло, а оказывается, это странное ощущение стало моей жизненной позицией… пусть пока и неосознаваемой.
Мои губы раскрылись, и прежде, чем я успела подумать о чем-то другом, я произнесла то, что думаю и чувствую:
— Я поняла, — сказала я, — что ничто не имеет значения. Ничто на свете. Вообще.
Велес немного помолчал, продолжая смотреть на меня своими бездонными глазами, от которых я не могла отвести взгляда, уставилась, как восторженный кролик в самую пасть удава.
— Это хорошее понимание, — сказал, изгибая губы, Велес. — Особенно, учитывая пережитое тобой. Все, что ты пока не можешь ни понять, ни объяснить себе, а потому терзающее твои мысли и чувства. После утраты близких… Это лучшее понимание, что могло случиться с тобой, Эя.
Велес немного помолчал, и снова чуть уловимо кивнул, качнул ветками, с движущимися разноцветными лентами в них.
— Ты уверенно взошла на первую ступень мудрости, что хранит много веков твой доблестный род. Следующая ступень этой мудрости, на которую тебе предстоит взойти очень скоро — значение имеет все.
Я заморгала, осмысливая услышанное. Как это — значение имеет все? Если мир, как показала мне ундина, всего лишь сон? Так не больно жить… Так не больно помнить… Просто сменяющие друг друга картинки. Калейдоскоп цветных песчинок, что складываются в самые неожиданные узоры, распадаются, чтобы больше никогда не встретиться, но образующие узоры совсем новые, может, и грустные, но не менее прекрасные… и если смотреть на все это так, сверху — то не бывает грустных и веселых узоров. Все есть сон. Мир есть, не имеющий значения, сон…
Велес взглянул на меня вопросительно, и я не смогла ослушаться этого взгляда, проговорила:
— Я не понимаю…
— Коловращение мира происходит не хаотично, как ты решила, наблюдая сверху за калейдоскопом, а по высшему закону Прави, подобно движению Солнца по небу — Посолони. Направляющей силой, что движет миром, и всеми нами, является Великая Любовь, помогающая в испытаниях.
— Но как же, — пробормотала я. — Как это про закону… Это же противоречит… Я видела, это как узоры на песке, цветном песке, ничто не имеет значения… Ничто не имеет значения!
— Не спорь… — мягко остановил меня Велес, и я замолчала, хлопая ресницами.
— Свободный народ не похищал тебя, а защитил. Тебе грозила смертельная опасность, Лирей Анжу. Но твоя миссия в нашем мире слишком значима, чтобы свободные могли позволить случиться непоправимому и потом снова тысячелетиями ждать, когда оживет пророчество.
— Пророчество… Какое еще пророчество? — заикаясь, пробормотала я. — При чем здесь я?
Дерево проговорило, почти нараспев:
— Придет кровь от крови чародея с кровью свободной.
И вступит в союз с самым сильным из благородных волков.
Свободный народ одержит победу над темными силами зла.
— Что? — пропищала я. — Какого еще чародея? Я не знаю никакого чародея. И никогда не знала. Я жила в замке! Чародейство запрещено. Магия запрещена! Церковью!
Я оглушено замолчала, продолжая часто моргать, глядя в бездонные глаза Велеса.
— Твой отец, Эя, был магом. Сильнейшим магом стихий. И одним из лучших моих учеников.
— Что? Папа? Магом? Но…
— Не слушай воспоминания, не слушай голос в своей голове, который говорит сейчас о той чуши, что написана в ваших святых писаниях, и забудь обо всем, что говорит ваша церковь. Когда-то, до раскола рас, союз магов, властных над стихиями и благородных волков, так в древности называли свободный народ, был самым мощным, самым нерушимым.
— Вам хорошо говорить, — немного обиделась я, — Не слушай… а кого же мне слушать, когда все здесь чужое…
— Все всегда чужое, — сказало дерево. — Каждый новый миг уже чужой, потому и новый. Слушай свое сердце, что оно говорит тебе, слушай внимательно. Это ведь твое сердце, Лирей, оно не обманет. Прислушайся, его голос всегда с тобой, ближе, чем твое дыхание. Слушай.
Голос Велеса становился все более шепчущим, похожим на шелест листвы, а черные и глубокие, как вечность, глаза принялись расширяться, утягивая меня в плен. Но спокойствие, где-то в районе груди, сказало, не страшно, и я расслабилась, не противясь этому, новому.
ГЛАВА 12
На залитом солнцем лужайке стоят двое мужчин. Один — просто огромный, широкоплечий, с белой кожей, черты его словно вырезали из мраморной скалы, и они застыли, острые, твердые, хищные. Черные волосы убраны в хвост сзади. Одет он в черные брюки, торс голый. Кажется, я где-то видела его, но вспоминать некогда, потому что во втором… во втором мужчине я узнала своего отца!