Страница 49 из 66
Он уже в плечах и ниже ростом, но так прямо держит спину, и взгляд его круглых глаз такой прямой и выразительный, что он смотрится чуть не наравне с этим гигантом. Он… какой-то не такой, как я его помню, подумалось мне. Что-то в нем не так! Я вглядывалась, вглядывалась в родные, забытые черты, в голубые, чуть навыкате глаза под черными бровями, длинный, с горбинкой нос, чуть раздвоенный подбородок, когда вдруг догадалась: да он же совсем молодой! Почти мальчишка! Он ненамного старше меня, нынешнюю… Таким я его и не помню, и не могу помнить!
Он одет в коричнево-зеленый камзол, узкие черные штаны, невысокие сапоги из плотной кожи, а на груди, под распахнутым воротом рубахи, неистовым зеленым светом горит риолин на этой же круглой цепочке!
Отец по-мальчишески тряхнул челкой, отбросил непокорную каштановую прядь назад. Широко улыбнулся — и улыбку эту я узнала, и узнала бы из миллиона! Прямая, какая-то чистая и открытая.
Они стоят на вершине холма на окраине леса, взгляды их устремлены вниз, в низину. Местность кажется мне смутно знакомой, но отец занимает все мое внимание, и я не смотрю по сторонам.
Отец обернулся, чуть снизу посмотрел на другого мужчину и дружески хлопнул его по широкой рельефной спине.
Словно высеченное из камня лицо, казалось, не предусмотрено для улыбок, но вот черты его дрогнули, обнажая влажные белые зубы. Видно, как ему непривычно улыбаться, но он смотрит на моего отца, и взгляд теплый, живой и очень искренний, и улыбка тоже такая искренняя, хотя до папочки ему еще улыбаться и улыбаться…
Покрытая мускулами лапа взметнулась, обнимая моего отца за плечи, и я даже испугалась, больно уж хлипким рядом с ним выглядит папочка. Но во взгляде папы такая скрытая мощь, что я поняла, эта хлипкость — всего лишь видимость.
Губы черноволосого дрогнули, и он произнес.
— Ты стал мне лучшим другом, Анжу, — в голосе его смешались звериный рык и громовые раскаты. — И больше. Ты брат мне, и ближе тебя у меня никого нет.
Отец снова похлопал его по спине.
— И ты брат мне, Зверь.
Сказал просто и открыто, и я поняла, что папочка, вот этот мой незнакомый, совсем молодой папочка очень любит этого черноволосого гиганта. Прямо не передать словами, как любит!
— Я не хочу, чтобы ты уходил, — глухо прорычал мужчина.
— Я иду к своим, — ответил отец. — Я должен.
— Они тебе не свои! — так грозно рыкнул мужчина, что мне показалось, на миг в его рту сверкнули острые, как ножи, клыки.
— Ты прав, — согласился отец. — Своих там мало. Но они есть. И если я не буду там, среди них, никогда не узнаю, что замышляют вставшие на сторону зла…
— Позорные оборотни, без чести и совести! — прорычал зверь.
— Ты прав, как всегда, мой друг. Но нам надо узнать, кто, или что ими руководит. Ну не может Церковь, эта кучка жадных, похотливых, выживших из ума стариков, действовать так слаженно, жестоко, продуманно… Не может!
— Не может?! — горестно проревел Зверь. — Ты вспомни меня, истекающего кровью, там, на вересковой пустоши, где ты увидел меня впервые. Ты хочешь знать, что ими руководит, Анжу? Я скажу тебе это! Ими руководит злоба, жестокость, жажда крови и власти! Жажда господства над Заповедными землями!
Папочка слушал внимательно, кивая, соглашаясь с каждым словом.
Затем задумчиво произнес:
— Мне кажется, и у меня есть все основания полагать, что Заповедные земли — не единственная, и не главная их цель, Зверь.
— Ты хочешь сказать, что темные силы замахнулись…
— На наш мир, — закончил за него папочка.
Он покачал головой, вид у него сосредоточенно-печальный.
— Но для того, чтобы знать это наверняка, и суметь предотвратить угрозу, я должен быть там.
— Что сможешь ты, в одиночку, там, среди этих бесчестных выродков? Как предотвратишь угрозу?
— Не в одиночку, — возразил папочка. — И я вовсе не один. Мы вместе, забыл? Как говорится в вашем пророчестве, помнишь — кровь от крови чародея с кровью свободной. Наш союз остановит силы зла, Зверь.
— Вот именно, если союз, то я против, чтобы ты уходил… в это логово оборотней, Анжу.
Отец заглянул в глаза Зверя. На лицах обеих мужчин проступила воля и решительность, тщательно скрывающая боль от расставания.
— Я знаю, Зверь, — тихо сказал папочка. — Мне будет очень недоставать тебя. Брат.
Они обнялись, крепко прижавшись друг к другу, хрустнули кости, оба замерли, и мне показалось, плечи обоих — и папочки, и черноволосого гиганта, дрогнули.
Отец на прощание похлопал его по мощной спине, быстрым движением отстранился, и принялся спускаться в низину.
— Ты один из нас, — крикнул тот ему вдогонку. — Отныне ты — благородный волк, Анжу Альбето! Для свободных ты всегда будешь своим!
По миру пошла легкая рябь, он словно отъехал назад, превратившись в картинку. Она окончательно смазалась и сменилась другой, даже издалека какой-то тревожной.
Ночь. Серые стволы деревьев кутаются в рубище лишайников, словно все нищие королевства собрались на одной площади. Из-за черной, как небо, тучи, выглянула робкая, словно заплаканная луна и осветила каждую выщерблину на стволах, каждую жухлую травинку.
И снова лес какой-то знакомый, но мне некогда рассматривать его, я ищу, ищу глазами, и вот, вижу!
Отец! Богиня, как он постарел! Где тот отчаянный парнишка, что стоял на залитом солнцем холме и рассказывал брату о великой миссии по спасению мира?! И дело не в сетке морщин у усталых век, не в складках у рта, но его глаза… Вот в них на миг окунулся холодный серп луны… Уставшие, настороженные, словно за каждым стволом его подстерегает опасность. И больнее всего видеть, что в них нет страха, есть молчаливое согласие с неизбежным. Но не сейчас… Сейчас он кого-то ждет.
Вот его взгляд перестал быть настороженным, в нем появились знакомые теплые нотки, папа переступил с ноги на ногу, потер замерзшие ладони и улыбнулся, глядя на неподвижную россыпь кустарника. Лишь на миг улыбка озарила его уставшее лицо, и этого мига хватило, чтобы узнать того самого мальчишку, юного, бесшабашного, самоотверженного, которым когда-то был папочка.
Кусты, на которые довольно уставился папочка, без единого шороха расступились, и на прогалине показалась высокая фигура, закутанная в черный походный плащ. Взмах могучей руки — и черный капюшон оказался откинутым за спину, открывая бледное, холодное и бесстрастное лицо.
В отличие от папочки, годы мало изменили Зверя. Внешне он не изменился вовсе, разве что взгляд стал более холодным и каким-то въедливо-отстраненным, словно смотрит насквозь. Жесткая складка у губ, такое ощущение, что он не улыбался с того времени, как расстался с папой, там, на холме…
— Ты звал меня, брат, и я пришел, — низким, глухим голосом проговорил он после того, как мужчины разомкнули объятия, куда более длительные, крепкие и хрустящие, чем там, на холме.
— Да, Зверь. Я счастлив видеть тебя, брат… если бы не причина нашей встречи.
Идеально ровный, белый лоб зверя нахмурился.
— Твои подозрения подтвердились? — озабоченно спросил он.
— Все оказалось хуже, чем я предполагал.
Глаза Зверя сузились, губы чуть раздвинулись в неком пугающем подобии улыбки.
— Ты звал, чтобы мы бились?
Папочка покачал головой, вздыхая.
— Пока рано, мне нужно подготовиться… как следует. Сейчас главное позаботиться о семье. Их не должно и косвенно затронуть мое участие во всем этом.
Зверь кивнул, кажется, больше своим мыслям, чем словами папочки.
— Понимаю, — проговорил он. — Ты хочешь скрыть жену и дочерей в Заповедных землях?
Папочка снова покачал головой и потер подбородок, а у меня защемило сердце. Я вспомнила, что папочка всегда касался подбородка, когда переживал из-за чего-то, и думал, что мы этого не замечаем…
— Иоланте и Вите с Микой ничего не угрожает, — сказал он задумчиво. — Они…
Он оборвал сам себя на полуслове, за него закончил хриплый голос Зверя:
— Они одни из них.
— Да…