На линии огня

- Во-во, - подхватил следующий. - И все за наши денежки, которых у тебя тоже не мало.

- Ох-хо-хо, - простонал третий, точно от боли. - И почему все жиреют за наш счет?

- Параноики! - завопил Зиггата. - Параноики долбанные!

- Да? Однако это не мешает тебе нас надувать.

- Да пошли вы все... - огрызнулся Зиггата. - Очень скоро мне уже не придется вас видеть.

Тем временем он облачился в униформу. Куртка его выглядела так, будто ее только что достали из машины для сухой чистки, а брюки - будто он подобрал их на улице.

- Черт, ну и вид у меня, - проговорил Зиггата.

- Ты бы лучше не о виде своем беспокоился, а о том, как бы заключить договор получше! - крикнул один из пожарников.

- Что?! - взвился Зиггата. - Да я и так добиваюсь всего, что вам нужно!

- Брехня! - отозвался еще один и сел на койке. На нем была нижняя рубаха без рукавов. Обе руки от запястья до плеча были покрыты татуировкой. - У меня есть шурин в Сканитилзе, штат Нью-Йорк, - прибавил он.

- Ну и что?

- А то. Он тоже пожарник, так у них там в день открытия охоты на оленей выходной. Оплачиваемый!

- А когда он, черт его дери, этот день? - спросил Зиггата.

- Не знаю, но у них в этот день выходной.

- Ив праздники у них тоже выходные? - спросил Зиггата. - На Рождество, например, или Четвертого июля?

- Да какая, к черту, разница? У них это нерабочий день. Оплачиваемый выходной. Видно, профсоюзное руководство у них то, что надо.

Зиггата понял, что этим людям совершенно бесполезно объяснять, что профсоюз пожарных уже добился столько оплачиваемых выходных для своих членов, что годовой фонд рабочего времени в их департаменте едва ли больше, чем у школьных учителей. Все без толку. Тут он почувствовал, что у него начинают зудеть руки, и попытался успокоиться.

Решив сделать еще одну попытку восстановить дружескую атмосферу в их коллективе, он подошел к пищевому бачку, стоявшему на плите в конце комнаты, и положил себе порцию спагетти с соусом. Затем сел за покрытый бесцветным лаком столик у плиты и зачерпнул ложкой спагетти. Но едва сунул ее в рот, как тут же все выплюнул, обляпав себе при этом всю куртку и брюки.

- Сволочи! - заорал Зиггата. - Ну какая же это сука напхала в соус орегано?! - Затем вытер перепачканные губы грязной скатертью. - Ты только посмотри! Я же теперь на свинью похож!

И он бросился к умывальнику, чтобы хоть как-то смыть пятна.

- Ты и так на свинью похож! - отозвался один из пожарников.

- И все за наши деньги, - подхватил другой.

- Я же терпеть не могу орегано! - простонал Зиггата. - У меня на него аллергия!

- У тебя на все аллергия. А я бы всю жизнь только орегано и ел, хихикая, отозвался голос из угла комнаты.

И вот в таком виде, с покрытой зудящими, шелушащимися пузырями кожей, в паршивом настроении, Энтони Зиггата явился в городскую ратушу к мэру; и, когда мэр, всплеснув руками и расплывшись в улыбке, двинулся ему навстречу, чтобы пожать руку, и спросил: "Ну, как наши дела?", - Зиггата ответил:

- Дерьмо ваши дела!

- Что такое? - удивился мэр.

- Никакого договора не будет, пока нам не дадут выходной в день открытия оленьей охоты.

- Какой, какой?

- Оленьей. День открытия охоты на оленей.

- А когда это? - спросил мэр.

- Откуда я знаю?! Я не олень. Спросите у этих долбаных оленей.

- А почему вы хотите сделать его выходным? Зиггата перевел дух.

- А потому что наши герои подняли крик: подавай им в день открытия охоты на оленей оплачиваемый выходной, как у подавляющего большинства пожарных управлений во всех концах Соединенных Штатов Америки.

- Да у вас и так уже шестьдесят три оплачиваемых выходных!

- Ну, так будет шестьдесят четыре. Или олений день, или мы протестуем, - сказал Зиггата.

- Протестуйте, - отрезал мэр.

Такого за последние двадцать лет еще не бывало: хозяин этого кабинета не спасовал перед угрозой. Мэр огляделся по сторонам и с удивлением увидел, что все осталось на своих местах: часы продолжали идти, солнце продолжало светить, и дом этот продолжал стоять, как и стоял. У него закружилась голова. Видимо, в этой стране все же бывали случаи, когда мэры или другие представители выборных органов власти хотя бы раз - а то и два или три раза в год - кому-нибудь отвечали "нет". Он готов был побиться об заклад, что им это было приятно. Это говорило о том, что у них была власть.

И он заорал:

- Нет, к черту! Нет, нет, нет и еще тысячу раз нет! Я скорей сдохну, чем скажу "да"!

И Энтони Зиггата, вне себя из-за кожного зуда и пятен на своей униформе, вышел к ожидавшим у входа репортерам и назвал городскую администрацию во главе с мэром "бандой фашистов, расистов, угнетателей и притеснителей, которые вознамерились сломить дух истинного профсоюзного движения в Америке". Он сказал, что если пожарные готовы отдать за свой город жизнь, что уже многие из них сделали, то вполне могут пожертвовать ею, отстаивая и свою честь.

Когда эта история дошла до других пожарных подразделений города, она приобрела несколько иное звучание. Пожарные "узнали", что городская полиция потребовала, чтобы в их договор включили пункт о том, что каждый полицейский будет получать в три раза больше, чем пожарный, питому как и работы у них в три раза больше. И тогда все пожарные единодушно призвали Зиггату объявить забастовку, дабы осадить не в меру зарвавшихся полицейских жуликов. В это время Зиггата, в чистых брюках, уже почти не ощущавший после ванны зуда, сидел у себя дома в Озоновой роще в Куинсе и даже слышать не хотел ни о какой забастовке. Но уже после первого из множества звонков с обвинением его в предательстве интересов пожарных и предупреждением о том, что он может лишиться 125-ти процентной надбавки к жалованью, которую начисляли каждому пожарнику, более или менее добросовестно проработавшему десять лет, он сделал то, что и должен был сделать всякий уважающий себя профсоюзный деятель. Объявил о забастовке работников управления пожарной охраны.

А вскоре после этого в город пожаловали Солли и Спарки.

Глава тринадцатая

Штаб по ликвидации кризисной обстановки мэр организовал в городской ратуше и, возвращаясь туда из Чайнатауна после обеда в ресторане "Цзе Чуань", обратился к встретившейся у входа женщине: