Змеиное гнездо

Грейнджер неопределённо взмахнула руками, будто и впрямь не находя слов, а Драко показалось, что у него сжалось что-то внутри. Гермиона переживала за него. Салазар, пристрелите на месте! Разумеется, Малфой не думал о том, что всё произошедшее ни капли не задело гриффиндорку. Он предполагал, что ей, возможно, не всё равно, но не мог представить, что Гермионе будет настолько страшно за его жизнь. Драко в принципе ставил под сомнение то, что кому-то окажется небезразлична его участь. За исключением, разве что, Нарциссы и нескольких друзей со Слизерина. После войны, когда возможность погибнуть предоставлялась практически ежедневно, он уже перестал верить, что подобные чувства могут быть обращены к нему, однако Грейнджер была здесь и одним своим существованием доказывала обратное. Малфой до последнего сомневался, будто выискивая в лице девушки признаки лжи, а она стояла, глядя ему прямо в глаза, и, кажется, совершенно не замечала собственных трясущихся рук. В этом была вся Грейнджер: раскрасневшаяся, возмущенная и обиженная до предела, но поразительно живая. Не скрывающая ни радости, ни гнева за тысячами масок, которые зачастую приростали к лицам таких, как Малфой. Пожалуй, именно в этот момент к нему пришло осознание, что с этой не в меру эмоциональной гриффиндоркой он всегда был настоящим. Если злился, то до треска бокала с огневиски, сжимаемого в руке. Если смеялся, то не пряча улыбки за привычным аристократам непроницаемым выражением лица. Если целовал её, то либо до прокушенной губы, либо до долгожданного мгновения спокойствия. Грейнджер непременно выводила его из себя: он мог любить её, мог ненавидеть, — но так и не нашёл сил остаться равнодушным. И сейчас это казалось настолько правильным и понятным, что слизеринец непроизвольно задавался вопросом: как он жил без этого раньше? Как жил без неё?

— Грейнджер, — она подняла на него глаза, явно не слишком уж гордящаяся тем, что вспылила, хотя и не признавшая бы этого даже перед Визенгамотом. — Иди сюда.

Гермиона не нашла в себе сил, чтобы сделать шаг или же просто осознать, что услышанное — вполне реальные слова, а не плод её больной фантазии. Она просто стояла, словно в замедленной съёмке наблюдая за тем, как Драко преодолевает разделявший их метр, протягивает руки и прижимает к себе, а потому почти задохнулась, уткнувшись носом ему в ключицу, когда в крови произошёл выброс адреналина, вновь сбивающий с толку. Малфой впервые обнял её первым. Одно лишь звучание этой немыслимой констатации факта казалось до предела сюрреалистичным, а полынь и абсент, которыми Грейнджер вполне могла бы дышать вместо воздуха, только усиливали головокружение и дрожь в коленках. В маггловских мелодрамах, просматриваемых совсем юной Гермионой вместе с мамой, героини начинали плакать в такие моменты от разрывавших их боли и счастья одновременно, однако повзрослевшей Гермионе совершенно не хотелось делать того же. Просто стоять, чувствуя руки Малфоя даже сквозь мантию, и каждой клеточкой кожи ощущать поразительное спокойствие, — пожалуй, этого более чем достаточно. Грейнджер всегда верила в лучшее, никогда не сомневалась в силе «светлой» стороны, но за всеми громкими словами как-то совершенно забыла о тишине. Такой простой и естественной, не режущей слух, а приводящей в норму пульс. Такой, которая воцарилась здесь, в старой пустой комнате, где не было ни намёка на мебель. Гипнотический покой, такой странный и непривычный, окутывал пространство, заполняя собой каждую молекулу кислорода, и гриффиндорке как никогда сильно хотелось дышать и смеяться. Наверное, у неё и правда окончательно сдали нервы.

— Не забудь сказать Уизелу, чтобы держал свои клешни подальше от тебя, — прошептал Драко ей куда-то в волосы, и Грейнджер улыбнулась. В мире могло произойти что угодно, возможно, вселенная перевернётся однажды, но то, что Малфой всегда будет издеваться над Роном — константа. Утверждение, не требующее доказательств. — Поттера, кстати, это тоже касается. Он, конечно, делает вид, что носится за девчонкой Уизли, но я все равно ему не доверяю.

— С чего бы это? — Гермиона не могла перестать улыбаться, хотя и очень надеялась, что Малфой этого не заметит.

— С того, что мою девушку не смеют трогать всякие недоумки, — совершенно спокойно и предельно невозмутимо ответил Драко, будто это было чем-то, что он уже давно решил, но всё забывал озвучить.

Гермиона резко отстранилась, взглядываясь в лицо, черты которого она уже знала наизусть, пытаясь различить на нем хотя бы намек на шутку. Пыталась, но не могла. Малфой говорил абсолютно серьёзно, словно обдумывал этот шаг целую вечность, а ей казалось, что этого не могло произойти даже в параллельной вселенной.

«Ты его девушка, Гермиона. Мерлин, подумать только!»

— Если это первоапрельская шутка, то я убью тебя, Малфой, — не менее серьёзно ответила девушка, как никогда сильно желая немедленно проснуться или же не возвращаться в реальность уже никогда.

— Ты про Поттера и Уизли? Нет, в этих словах нет шутки ни на сикль, — слизеринец пожал плечами, будто бы в его жизни не было ничего более обыденного, чем обсуждение их… Отношений?

— То есть, мы теперь… Пара? — выговорить такое простое слово было сложнее, чем любое из когда-либо существовавших Непростительных.

Драко посмотрел на неё так, словно сомневался в наличии то ли слуховых, то ли умственных способностей. Он выглядел абсолютно спокойным, контролирующим ситуацию даже не на сто, а на все двести процентов, но все равно зачем-то уточнил:

— Или у тебя есть возражения?

И в этот момент Гермиона не смогла сдержать хохота. Потому что это была не ситуация, а одна большая сатира на то, как надо начинать отношения: они находились не в каком-то романтичном месте, а в бывшей уборной, Грейнджер стояла на в шикарном платье, а в мантии поверх пижамы, а чрезмерно самоуверенный Малфой, кажется, всерьёз предполагал, что она может не захотеть с ним встречаться. Мерлин милостивый, и это после всего, что между ними было! Неконтролируемый звонкий смех никак не унимался, а лишь отражался о стены и эхом разлетался среди кафеля.

«Это с самого начала не было нормальным».

— Знаешь, Грейнджер, половина девчонок Хогвартса могут только мечтать об этом, а ты стоишь и… Смеёшься?! — Малфой нарочито возмущенно взмахнул руками, не просто возвращая девушке её же слова, но и копируя поведение. Это было настолько же в его стиле, насколько и, скажем, прищуриваться, склоняя голову набок. — Так «да» или «нет»?

— Я подумаю, — уклончиво ответила гриффиндорка, целуя юношу в губы, и они оба знали, что это было «да».

***

Дверь в «Три Метлы» открылась, пропуская в помещение прохладный воздух и компанию волшебников. На вошедших никто не обратил особого внимания, ведь всем посетителям было совершенно не до них: излюбленный Хорватсом День Дурака находился в самом разгаре, а потому студенты веселились с друзьями, не заботясь больше совершенно ни о чем.

— Я рад, что Джинни в порядке, — негромко произнёс Гарри, наблюдая за тем, как девушка, отдав ему свое пальто, бодрым шагом направилась к свободному столику. — Ну, знаешь, этот день был любимым праздником Фреда…

Гермиона кивнула, избавив друга от необходимости объяснять свою мысль, за что тот благодарно улыбнулся. Джинни действительно тяжело переживала смерть старшего брата, что невозможно было не заметить. Безусловно, этот год выдался трудным для всех Уизли, но если старшие члены семьи, — как и Рон, выдержке которого в этой ситуации можно только позавидовать, — хотя бы пытались изображать видимость того, что всё нормально, то у Джинни это получалось из рук вон плохо. Гриффиндорка, конечно, большую часть времени держала себя в руках, но всё же иногда срывалась. В такие моменты Грейнджер становилось особенно больно за подругу. Гермиона никогда не осуждала её, — даже тогда, когда Уизли обвинила её в тайной связи с Малфоем в начале года, — и действительно переживала, а потому не без опасений отрывала календарные листы, поражаясь тому, как быстро время стремится к первому апреля — дню рождения близнецов и по совместительству их самому ожидаемому празднику. Теперь же Грейнджер видела, что пока она сама с головой погружалась в интриги, не замечая ничего вокруг, Джинни успела смириться со смертью брата и начать жить дальше. Очевидно, после поразительно долгого холода весна воцарилась не только за окном, но и в душах волшебников.