Змеиное гнездо

Темнота.

В следующий раз Гермиона открыла глаза уже в лазарете у Поппи Помфри. Школьная медсестра тут же побежала, видимо, услышав тяжёлый вздох, но гриффиндорку в тот момент волновало не это. В добрых голубых глазах Поппи отражалось не только сочувствие, но и вина. Очевидная настолько, что становилось больно. Дальше были какие-то глупые, бесполезные слова, коридоры и лестницы, ведущие прямо к кабинету директора, тяжёлый взгляд Минервы и железобетонная констатация факта: огромный обломок камня пробил Малфою ребро, а из-за переломанных костей открылось внутреннее кровотечение. Грейнджер помнила, как кричала, помнила, какой обманутой почувствовала себя, когда поняла, что её намеренно положили в разные залы лазарета с ним, и, разумеется, не могла забыть, как задыхалась от понимания, что Драко в любой момент может просто не стать. Что есть такой вариант, где он исчезнет раз и навсегда, а в память о нем останется лишь памятник из белого мрамора на окраине Уилтшира.

Именно с того момента всё вокруг окрасилось в серый и потеряло цвет, запах и вкус.

Это были самые страшные три дня в жизни Гермионы Грейнджер, и впервые за многие годы она молилась по ночам, умоляя всех Богов и волшебников, чтобы он выжил. Ухмыльнулся ещё хотя бы раз, наклонняя голову в сторону и лукаво щурясь. Чтобы услышать снова «Грейнджер», звучащее из его уст каждый раз по-разному, а лучше — «Гермиона», нежное настолько, что это чувство рвало на куски её грудную клетку. Ни Помфри, ни другие врачи не давали совершенно никаких гарантий, а потому в Больничное крыло не впускали вообще никого. Гермионе оставалось лишь плюнуть на гордость и принципы, на коленях умоляя всех, кто только мог её услышать, помочь Драко. Позволить ему жить, пусть даже в суете его будней больше не будет её.

И где-то наверху её, кажется, услышали.

Утром первого марта Малфой впервые за трое суток пришёл в себя, и только тогда Грейнджер смогла сделать нормальный вдох. Кажется, до этого она не дышала вовсе. В тот момент она сидела у себя в комнате, перебитовывая обожженное ядом аконита бедро, — спасибо Гарри, за то что под свою ответственность уговорил Помфри не задерживать гриффиндорку в лазарете, где она точно сошла бы с ума, находясь через стену с ним и считая каждый его вздох, — когда Макгонагалл постучала и вошла в спальню. Гермиона отбросила бинты в сторону, приготовившись услышать худшее и силясь понять по лицу профессора, что та хочет сказать, и, узнав, что Драко пришёл в сознание, просто кивнула. Слов не нашлось, да и что можно было бы сказать в такой ситуации? Макгонагалл кивнула в ответ, молча удалившись, и только когда за женщиной захлопнулась в дверь, Гермиона заплакала. Не кричала или билась в истерике, как все три дня до этого, когда больше походила на сумасшедшую, нежели на просто напуганную, не впадала в апатию, смахивая так на новую пациентку Мунго ещё больше, а просто плакала, позволяя себе отпустить, наконец, это тяжёлое бремя страха и вины, перемешанное с ответственностью за чужую жизнь. Слезы катились по щекам, робко соскальзывая с подбородка, и девушка чувствовала, как с каждой новой каплей ей становится легче.

Утром первого марта Гермиона Грейнджер впервые искренне улыбалась, хотя в её глазах всё ещё стояли слезы.

На следующий день гриффиндорка приступила к учёбе, убедив мальчишек в том, что с ней всё в полном порядке, и выпросив у Минервы разрешение вновь посещать занятия и не продлевать этот формальный «больничный», а спустя три недели из лазарета выписался и Драко. Хогвартс впервые после февральской катастрофы увидел слизеринца за завтраком. Волшебник вошёл в Большой зал, сопровождаевый, как и всегда, Блейзом и Пенси, и когда платиновое трио проходило мимо гриффиндорцев, Гарри Поттер поднялся из-за стола и протянул Драко руку. Малфой усмехнулся, явно находя особую иронию в том, что на первом курсе то же самое сделал он сам, но пожал предложенную ладонь в ответ. Студенты аплодидировали стоя, а Гермиона сидела и не могла поверить в то, что видела своими глазами.

Драко выглядел так, будто не его ребро совсем недавно собирали по кусочкам, он был почти полностью здоров и, главное, жив. Только вот Грейнджер в его жизни больше не было. Проходя мимо неё, слизеринец лишь молча кивнул, глядя ей прямо в глаза, и гриффиндорке показалось, что по её позвоночнику ударили высоковольтным разрядом, но она не сказала ничего, лишь кивнув в ответ.

За те три недели, которые Драко провел под пристальным вниманием мадам Помфри, Министр Магии и главный аврор Британии успели дать официальные заявления о том, что последние сбежавшие Пожиратели Смерти были пойманы и убиты из-за взрыва опасного артефакта во время проведения операции. С особой речью выступила и Макгонагалл, объявив на всю школу о том, какой «незаменимый вклад в поимку преступников внесли студенты Школы Чародейства и Волшебства — мистер Малфой и мисс Грейнджер». Гермиона не видела реакции студентов, так как в это время пыталась бороться с животным ужасом в собственной спальне, но могла догадаться о том, какой она была, потому что второго марта, стоило ей войти в класс, вопросы посыпались на неё со всех сторон. Гарри и Рон помогали ей, что было вполне ожидаемо, но того, что к диалогу присоединятся Паркинсон и Забини, не предвидел никто. К всеобщему удивлению, за ними последовал и весь факультет. Впервые за многие годы «змеи» и «львы» не просто мирно сосуществовали на одной территории, подчеркнуто игнорируя присутствие друг друга, а спокойно говорили, делясь друг с другом мнениями и мыслями по поводу всего произошедшего.

Глядя на то, как Джинни Уизли что-то рассказывает Астории Гринграсс, а та внимательно и с интересом слушает, в то время как Теодор Нотт пожимает руку Невиллу Долгопупсу, Гермиона пришла к выводу, что как раньше действительно больше не будет.

***

Драко Малфой выиграл, но ему всё равно почему-то казалось, что потерял он куда больше.

Это ощущение появилось ровно в тот момент, когда он очнулся в школьном лазарете, обнаружив себя с перебинтованным боком в окружении подобий маггловских капельниц, и длилось до сих пор, когда он стоял в коридоре, ожидая появления профессора Синистры, чтобы она открыла кабинет Астрономии. Грейнджер стояла недалеко от двери, окружённая своей вечной компанией и ещё несколькими студентами Гриффиндора, и созерцание того, как она постоянно заправляет за ухо непослушную прядь, наверняка чувствуя его взгляд, а потому и кусая губы, делало ожидание чуть более терпимым.

— Ты можешь к ней подойти, — будто прочитав его мысли, негромко предложила Пенси, глядя в том же направлении. Не надо было называть имён, чтобы догадаться, о ком именно говорила слизеринка.

— Боюсь, у меня больше нет на это права.

Обсуждать эту до тошноты неправильную ситуацию не было никакого желания. Тем более, с друзьями. Это слишком странно. Почти неловко. Безусловно, Драко доверял Паркинсон и считал слизеринку одной из самых здравомыслящих на их факультете. Он по-настоящему дружил с ней с первого курса, как и с Забини, но сейчас… Пожалуй, проблема состояла не в Пенси и не в Блейзе, а в нём самом. Даже после войны и всех пережитых вместе потрясений Драко казалось чем-то противоестественным делиться с кем-то чувствами, а именно они оказались вскрытыми, словно карты после партии в покер, о чём он узнал по возвращении в свою спальню из лазарета. Все эти месяцы слизеринец предпочитал не задумываться о том, что будет, если Пенси и Блейз узнают об его с Гермионой «связи», если их авантюру вообще можно так назвать. Когда же параноидальные мысли брали верх, юноша лишь убеждался в том, что друзья не поймут. Никто не поймёт.

Именно поэтому это нужно поскорее закончить.

Именно поэтому он был готов спасти её ценой своей жизни, лишь бы это не заканчивалось никогда.

— Брось, Драко, ты же Малфой, забыл? Тебе не нужно ни право, ни чьё-либо разрешение, чтобы сделать что-то.

Теперь же, когда выяснилось, что друзья, мало того, что в курсе и их сговора, и общения через свитки, и шкатулки, и всего того, о чем они вообще никогда не должны были узнать, так ещё и давно подозревали о том, что между «слизеринским принцем» и «золотой девочкой» нет былой ненависти, Драко был в полном замешательстве. Что ему следовало делать? Оправдываться? Притворяться, что на самом деле он просто использовал Гермиону? Все варианты звучали крайне глупо и наивно, а после всего, что все они пережили, среди них уже не осталось детей. Поэтому на следующий день после лазарета, когда у Малфоя была целая ночь на то, чтобы переварить то, что друзья действительно всё знают, он просто впервые и для себя, и для них признал реальность произошедшего. Признал, приготовившись к чему угодно, но не к тому, что Блейз лишь похлопает его по плечу, высказывая понимание и одобрение, а Пенси по-дружески обнимет, окутывая поддержкой. На Слизерине подобное поведение было не принято, а потому в тот момент Драко как никогда ясно ощутил, что змеиное гнездо действительно рухнуло.