Шемячичъ

Князь Василий хоть и юн, — ему только осьмнадцатый годок пошел, — но с головушкой ладит. Грамоте и цифири обучен святыми отцами сызмальства. А еще — литовскому языку. Хоть вся деловая переписка ведется на русском, но и литовский может пригодиться. Зная грамоту, любит читать. Евангелие и Псалтырь. Книги мудрые и нужные. Часто засиживается и за русскими летописными сводами, чтобы знать: кто, когда и где на Руси правил да ратоборствовал. Без этого князю никак нельзя.

Радуется и строящемуся монастырю — русскому православному ответу на притязания Литвы и Польши, и прикорнувшей возле него слободке. Она небольшая — всего несколько избушек, крытых камышом. Но это только начало. Со временем разрастется — вот и будут новые податные людишки у князей Шемякиных, а православию — новая паства. Разве это плохо? Нет, не плохо. Даже очень хорошо! От мыслей таких глаза юного князя, черные как агаты, маслянистой пленкой покрылись. На душе благость.

Налюбовавшись заречными лугами, озерами и куртинами далеких рощ, княжич все тем же неспешным шагом, словно пересчитывая дубовые плахи под ногами (а может, и в самом деле пересчитывал — кто его знает), перебирается с восточной стены на северную. Отсюда можно и монастырь с его окрестностями более пристально разглядеть и другими красотами полюбоваться. Хотя бы березовыми рощами, что, как грибы-свинухи, то тут, то там кучковато приютились на взгорках и холмах вдоль дороги, убегающей к Крупцу, Севску и Новгородку Северскому.

«Монастырь крепко обосновался, — подвел князь итог созерцанию. — Надо настоятелю, игумену Ефимию, напомнить, что пора его стеной обнести. На первых порах хотя бы деревянной… А там и о каменной не грех подумать… по примеру Путивля-града». С год тому назад случилось Василию Ивановичу вместе с батюшкой, князем Иваном Дмитриевичем, в Путивле бывать. Так там и детинец — из камня, и монастырь — в каменной ограде, как вой в доспехах, стоит. Не подступишься.

О стене вокруг монастыря князь уже говорил настоятелю, но тот то ли забыл, то ли мимо ушей пропустил, то ли руки пока не доходят…

«Надо обязательно напомнить, — повторил про себя Василий Иванович и, пошире распахнув полы нарядного кунтуша, двинулся к западной стороне замковой стены. Наблюдавшее за ним с земли шляхетство, обходя всевозможные преграды, двинулось следом. Двинулось в молчании, чтобы не мешать юному властелину в созерцании и размышлениях.

Василий Иванович, конечно же, князь. Еще бы — он ведь Рюрикович в шестнадцатом колене, прямой потомок Дмитрия Ивановича Донского. Он князь, но пока что безудельный, так как под батюшкой ходит. Батюшка, Иван Дмитриевич, владеет уделом Северским и Рыльским. Вот он-то и есть удельный князь в Руси Литовской. А Василий при батюшке пока что роль наместника исполняет. «Поезжай, чадо, в Рыльск, — два года тому назад, призвав Василия к себе в княжеские хоромы Новгорода Северского, молвил батюшка, благословляя на наместничество. — Хоть и юн годами, да кровь своя. И за градом присмотришь, и ума-разума поднаберешься. Наставников хороших дам, — пообещал милостиво. Нам незачем чужие рты кормить-прикармливать да потом и следить за ними, чтобы не заворовывались без княжеского догляду… Так что, сын, поезжай». Вот Василий Иванович и наместничает в этом удивительном городе. Приходится — и уму-разуму учится хотя бы у воеводы местного или того же игумена Ефимия, и прислушивается к духовнику, отцу Никодиму. Но случается — и сам уже слово веское имеет. Князь же!

Вот и сегодня он вроде бы просто так окрестности с замковой стены озирает. Да, смотрит; да, любуется. Но попутно проверяет и надежность замкового укрепления, и пригодность окрестностей для защиты города от нападений. Если с полудня острожек на Синайке-горе град блюдет, то с полуночи к этому делу стоит Волынский монастырь приспособить. А для этого монастырь необходимо крепкой стеной обнести да башенки по углам и прочим местам поставить. Вот и будет ворогу предостережение, а граду подмога. Пренебрежет ворог монастырской силой, станет ломиться в град, оставив божью обитель у себя за спиной, а оттуда дружина и ударит его в затылок. Получи, «друг непрошеный, друг незваный!» А уж если в башенках по пушечке, как в острожке, поставить, то вообще лучше некуда. Никому мало не покажется…

Размышляя, князь Василий Иванович, до середины западной стены дошел. Остановился недалеко от воротной башни, чем-то неуловимо похожей на посадскую разбитную бабенку по зимней поре: такую же кряжистую, такую же необъятную в своем зипуне. Отсюда и град с посадом как на ладони, и речка Дублянка с заросшими ивняком берегами, и дубовый лес с дубами-великанами. В граде не только избы простых рыльчан, но и двухъярусные терема торговых гостей, как местных, та и заезжих из Путивля, Чернигова либо самого Киева, и несколько маковок церквей. А за торжищем, разместившимся в полусотне саженей от путивльской дороги, на пологом взгорке, по велению князя Ивана Дмитриевича строятся новые княжеские хоромы. Одни из древа, другие — из камня. Хоромы будут не только обширными да высокими, но и с просторными глубокими подвалами — так князь распорядился. Потому землекопы и надрывают пупы, словно кроты, вгрызаясь в глинисто-известняковую твердь. Готовят котлованы. Не всем, а некоторым из них, кроме рытья котлованов, предстоит еще и тайные подземные ходы-переходы из подвалов прокопать до потаенных мест где-нибудь в окрестных оврагах-яругах. Так все умные князья делают на случай какой туги-нужды. Вдруг ворог нежданно-негаданно к граду подскачет да и возьмет его с наскока — тогда как быть? Не сдаваться же на милость ирода… И пока ворог будет врата-двери сбивать, тут шасть в подвал — и поминай, как звали! А выбравшись за посад, можно и о дальнейшем подумать, куда стопы направить, к кому голову приклонить…

Большие, словно спелые сливы, глаза князя Василия вновь подернулись благостной дымкой: приятно зрить родительскую заботу. К тому же заботу не только о себе, но и о нем, юном князе. Ибо ему, Василию, наследовать все то, что успеет создать батюшка. Батюшка, Иван Дмитриевич, конечно, еще и сам в полном соку — только сорок три годочка минуло. Даст Бог — еще поживет на земле-матушке… Но сколько бы он ни прожил, век человеческий все одно имеет предел. Вот тогда и ему, Василию Ивановичу, володеть всем этим придется. Володеть и распоряжаться…

Но вот взгляд князя метнулся к дороге, полого сбегавшей в две тележные колеи по лощине между Синайкой и безымянным пригорком, примыкающим противоположным краем к Лоточку. Задержавшись на широком, с перильцами мосточке, перекинутом через Дублянку, взор побежал далее. К развилке.

Здесь к главному пути примыкала узкая, в одну тележную колею, дорожка, от берега речки круто поднимавшаяся в гору Ивана Рыльского. По этой дорожке-стежке, легко простреливаемой как с замковой стены, так и с воротной башни, в замок ежедневно доставлялись свежие продукты. Не каждый день, но время от времени по ней завозились нужные товары, материалы для ремонта помещений и стены. Иногда поднимались всадники на конях. Самому же Василию Ивановичу и сопровождавшим его детям боярским да служивым дворянам по несколько раз в сутки приходилось подниматься и спускаться по ней же. Причем — и комонно, и пеше. Это как доведется, какая нужда позовет…

Не задерживаясь на развилке, взгляд князя скользнул по дороге к ее верху, к холму-шеломяню. А там, едва различимые на ее серо-коричневом фоне, с пропрядьями и пестринами пыльной да жухлой дорожной зелени, обнаружились всадники.

«Раз пушки острожка молчат, значит, свои, — пристально вглядываясь в приближающихся всадников, подумал князь. — Свои-то — свои, но кто именно?.. Неужто батюшка собственнолично решил пожаловать?.. Недаром кровь ночью снилась — вроде бы руку случайно порезал…»

Частые набеги ногаев да крымчаков, а то и разбойных людишек с польской земли, заставили рылян всегда быть настороже. Если с острожка замечали приближение значительного числа всадников, то встречь им тут же направлялась конная сторожа. При обнаружении опасности сторожа бешеным наметом возвращалась назад. Из острожка тут же палила пушка-пищаль, подавая сигнал горожанам о приближении беды. И те по сигналу, схватив в руки первое попавшееся оружие, а то и просто увесистый кол, спешили к городской защитной стене, окружавшей град и посад по всему периметру. Исполчалась и княжеская дружина, надев бронь: кольчуги, панцири, шеломы, вооружившись копьями, мечами, боевыми топорами да луками со стрелами. И тоже спешила к стенам и валам. Туда же направлялись воевода и наместник с вооруженной дворней и прочим служивым людом. Эти имели не только луки и копья, но и пищали, стрелявшие с помощью огненного зелья — пороха.