Время бусово

— Что ж, — отвечал Бус парламентеру, — любой мир лучше войны. Мы всегда готовы к миру. И, замечу, не мы затеяли эту вражду, а Гер-манарех, пришедший с мечом на нашу землю. Мы только обороняемся.

— Я не волен обсуждать с кем бы то ни было действия своего пове-лителя, — не теряя достоинство, ответил ярл.

— Похвально для слуги своего господина, — отметил такое поведе-ние ярла Бус. — Так что хочет от нас твой господин?..

Несмотря на то, что многие славянские князья были против мир-ных переговоров, предполагая полностью уничтожить в сече практиче-ски окруженных готов, Бус, не желая лишнего кровопролития, пошел на переговоры. Враждебные рати по-прежнему стояли напротив друг дру-га, но боевых действий не вели — находились в ожидании исхода пере-говоров.

Переговоры были трудные, долгие, однако, сколь долго они не шли, но завершились. Германарех обязывался навсегда покинуть Киев и освободить славянские земли на берегах Сурожского моря и Понта Эвк-синского, уже им занятые. А также оставить победителям взятый ими полон и добычу в виде стад коров и конских табунов. Русичи, со своей стороны, обещали не препятствовать отходу войск конунга. Стороны обязались жить в мире, а чтобы этот мир был крепче, решено было скрепить его брачными узами: Германарех попросил себе в жены сестру Буса Лебедь.

— Братец, — залилась горькими слезами Лебедь, когда узнала о предстоящей ей участи стать женой чужеплеменника, к тому же старого и достаточно потрепанного годами и сражениями — Германареху в ту пору шел восемьдесят седьмой год — не отдавай старцу, не губи живую душу! Ведь на смерть меня отдаешь, на погибель… Что я буду делать на чужбине одна-одинешенька?.. Если старец не забьет до смерти, то от тоски-кручины смерть приму!..

Слезы любимой сестры терзали сердце Буса, рвали душу. К тому же и супруга Эвлисия, по-видимому, вспомнив про свою участь идти в далекую неведомую сторону, к чужим людям, вступилась за свою зо-ловку:

— Князь, будь милосерден, убереги от участи такой сестру едино-кровную. Смотри, как убивается, бедная! Не принесет и ей, и нам сча-стья сей неравный брак!

— Не каркай! — нагрубил он супруге, которой раньше никогда гру-бого слова не говорил. — Девичьи слезы, что утренняя роса: солнышко выглянуло — и нет росы, улыбнулась — и нет слез…

— Отец… — заикнулся было и Боян в защиту тетки, которую ис-кренне любил, но Бус так на него взглянул, что у того все слова разом застряли в горле.

Сердце Буса разрывалось, но желание крепкого мира, тем более накануне возможной войны с гуннами, которые, прослышав про напа-дение готов на Русколань, в очередной раз переправились через Ра-реку и покатились по степным просторам Русколани, было выше сердечных мук. Надо было обезопасить себя хоть с одной стороны, чтобы не вое-вать на две разом.

— Пойми, сестра, — повторял он раз за разом на все мольбы Лебеди, — твое замужество — дело уже решенное. Не могу я идти на попятную, не могу! Пойми и смирись… Впрочем, есть еще время. Сваты от Герма-нареха не скоро прибудут. Может, он сам передумает… Видит Сварог, — признавался он сестре, — мне и самому не хочется отдавать тебя за ста-рика, но благополучие Русколани и других славянских земель того тре-бует! Прости меня…

Подобное, успокаивая сестру, говорил и брат-волхв Злат.

— Прости, сестра, прости, Лебедь! Ничего не поделаешь, такова жизнь, миропорядок и бабья доля… Интересы Русколани требуют… К тому же у тебя пример перед глазами уже имеется: княгиня Эвлисия также от родного очага оторвана, но не пропала же… Вон какой краса-вицей при брате нашем стала… позавидуешь!

— Так то Эвлисия… и за моим братом, который в ней души не чает и не обижает ее, а то я и… старый хрыч, Кощей Подземный!..

И снова заливалась слезами под угрюмое молчание остальных, младших, братьев. От чуть ли не постоянного плача Лебедь даже как-то подурнела. Не стало прежней голубоглазой и златовласой певуньи и попрыгуньи, красы и гордости русколан.

Войска готов, выторговав себе право беспрепятственного переме-щения до границ своих земель, потянулись в сторону Буга. Русколан-ские дружины, возглавленные на сей раз волхвом Златом, облаченным в светлый колонтарь и черный плащ, но без шлема, с длинными распу-щенными, начинающими седеть волосами, схваченными на лбу кожа-ным ремешком, чтобы не закрывали лицо, сопровождали их, держась на оговоренном расстоянии, чтобы «не мозолить глаза и не вызывать на-прасного раздражения».

Собранные со всей Руси, со всей Русской Земли дружины и опол-чения, окрыленные только что состоявшейся победой над готами (а в том, что победа над ними была одержана, ни один русич, ни один алан и ни один берендей не сомневался), постояв некоторое время лагерем под Киевом, отдохнув и набравшись новых сил, под руководством князя Буса, прежде чем уйти в родные края, повернули на юг, навстречу гун-нам. Недалеко от устья Днепра они перехватили гуннские орды и в ко-роткой сече разбили их в пух и прах. Повернули вспять и гнали их без передышки до самой Калки. И только за Малой Калкой преследование гуннов, рассеявшихся по степи, прекратилось. Пора была подумать о доме. Зов домашнего очага требовал того, чтобы вои возвращались в родные края, да к тому же подходила пора страдных работ и сбора уро-жая. А это требовало сильных мужских рук. И дружины славян были отпущены восвояси.

— Спасибо, братья, — объезжая каждую дружину того или иного славянского племени, прощался Бус. — Пусть Сварог хранит вас от вся-кого лиха и от всех бед! Спасибо вам. И помните, — напутствовал он, — только в единстве наша сила! В единстве. Много легло в сечах наших братьев, много нашей святой крови пролито. Но не напрасны жертвы эти. Не праздны. Мы защитили с вами Русскую землю, и души павших, следуя по Ирию, видят это и радуются вместе с нами. Слава им, не по-жалевшим за Русь живота своего!

— Слава! Слава! Слава!

— Слава вам!

— Слава! Слава! Слава!

— Слава храброму князю Бусу! — Выкрикивал кто-нибудь в порыве чувств восторга. И катилось по степи:

— Слава! Слава! Слава!

Вместе со всеми «Славу» кричали и оставшиеся в живых дружин-ники курского воеводы Яруна, несмотря на то, что поредели их ряды. Да как им не поредеть, когда в одно лето объединенные славянские рати разгромили двух завоевателей, отбросив их за пределы своих земель. Это не могло не радовать как рядовых русичей, так и их вождей. Каза-лось, что вновь на долгие времена на просторах Русколани и других славянских земель воцарится мир и покой. Кричал «Слава!» и сам кур-ский воевода Ярун — как не кричать, если с него берут пример рядовые ратники. Но почернел лицом и душой курский воевода, лишившись в сечах с ворогом братьев и сына, нет радости в его сердце. Омертвело оно. Сделалось черным, как горюч-камень. Если и раньше на лице у Яруна улыбка — редкий гость, то теперь ей там и места не нашлось!

По возвращении в Кияр волхв Злат и его племянник Боян в честь побед славянского оружия над воинственным и сильным врагом сочи-нили гимны, прославляющие как самих русичей и их союзников, муд-рых и храбрых военачальников, так и светлых богов, незримо участво-вавших в тех кровавых сечах и помогавших русам добыть победу. Эти гимны тут же подхватили певцы-сказители и разнесли по всей Руси. Запомнили эти гимны и куряне, воздававшие хвалу своим собратьям по оружию. Ярун не стал дожидаться, когда к нему в воеводские палаты пожалует батюшка, сам пришел в родительский дом, чтобы поведать о павших братьях и сыновьях.

— Что, воевода, — сурово встретил его старый Бродич пуще прежне-го согнувшийся под тяжестью лет и горечью утрат — худые вести быст-ро доходят, — не уберег братьев своих? Не защитил? А я ведь просил тебя младшенького нашего, Родимушку, нашу с матерью опору и наде-жу оставить, не брать с собой в сей злополучный поход. Не послушал, воевода, старика, взял… Взял — и не уберег! Как не сберег сыновей сво-их и племянников… Осиротил родителей и детишек малых!..