По следу невидимки

Уокер так спешила проверить свою внезапно возникшую догадку, что не потрудилась обратиться к судье за ордером, но к её радости управляющий сразу согласился предоставить записи камер наблюдения.

— Пока меня интересует промежуток от 4 до 11 ноября включительно, — сказала Дженис, и управляющий с готовностью закивал, пообещав отправить материалы в ближайшее время.

Справившись с этим, Уокер спустилась на второй, в «Пенн Букс», узнать у хозяйки, не вспомнила ли она чего-либо, и поговорить со сменщицей Сандры. А затем отправилась в магазин мужской одежды, где Зои Хаббард за неделю до смерти покупала рубашку. Строгая с виду, но имеющая очень мягкий голос консультант узнала её по фото.

— Да, Зои наша частая гостья. Она забирает заказы своего босса или заносит его костюмы на ремонт.

— Она обычно приходила одна?

— Одна или с водителем своего босса, если вещей было много. Очень милый молодой человек.

— Были ли у Вас в последнее время странные посетители, которые наблюдали за другими клиентами? Особенно за Зои?

— Нет, не припомню…

С каждым таким ответом её уверенность в этой собственноручно натянутой между жертвами нити таяла. Оставалась надежда на камеры, хотя Уокер не совсем отчетливо представляла, что надеялась увидеть.

***

Версия детектива казалась вполне жизнеспособной. В местах вроде «Мейсиз» было легко затеряться, подолгу наблюдая за занятыми покупателями, а так, не замечающими никого вокруг. Тут было множество магазинов одежды с большими стеклянными витринами, сквозь которые можно было рассмотреть неосторожно выглядывающих из примерочных полуобнаженных женщин. Повсюду были кафе с расставленными в проходах и у балюстрад, открывающих обзор на другие этажи, столики, сидя за которыми можно было осматриваться часами, не привлекая ничьего внимания.

Рей бродил мимо них, задерживался у витрин и просто посреди проходов, оглядываясь на других покупателей, продавцов и официантов, но почти не замечал на себе взглядов. А те, которые ловил, были брошенными вскользь, расфокусированными, пустыми.

Многих посетителей он встречал снова и снова на разных этажах или возвращающимися в те же магазины. В этом было очевидное преимущество универмага над улицей или парком. Чтобы долго кого-то выслеживать, не нужно было преследовать, рискуя отстать или быть замеченным. Здесь, в замкнутом пространстве возможности всмотреться в то же лицо выпадали по несколько раз за час.

То, что он знал об убийствах Чейз и Хаббард, вписывалось в общую картину с «Мейсиз».

Убийца не нападал случайно, не выбирал жертвами тех, кто был легкодоступен и каждый день подвергал себя риску — бродяг и проституток, не убивал на улице или на своей территории. Это была тяжелая, не дрогнувшая, опытная рука. Убийца знал, когда его жертв не было дома, знал, когда они вернутся, и знал, что точно вернутся одни. Он не просто знал их адреса, он долго и тщательно наблюдал не только за женщинами, но и за их квартирами, тщательно просчитывая путь внутрь и наружу. С предположением детектива о том, что убийца пробирался через окна, Рей тоже был склонен согласиться. Всё в квартирах указывало на то, что жертвы считали, что были дома одни. Они не открывали убийце дверь, не приводили его с собой — он прятался, какое-то время себя не обнаруживая, и нападая только когда Чейз и Хаббард входили в спальни. Залезть в окно в обоих случаях было непросто, но не невозможно. Фернандесу казалось, была вероятность того, что убийца совершал своеобразные тренировочные вылазки, просто чтобы попробовать силы и удостовериться, что сможет воплотить задуманное.

В убийствах не было ничего от злости или безумия, только холодный расчет и отработанное, последовательное воплощение.

Специфика работы Фернандеса предполагала, что он не только помогал ловить серийных насильников и убийц, но и то, что он проводил тщательную работу после их поимки. Рею, как и остальным его коллегам криминальным психологам, доводилось собирать информацию о детстве и юности пойманных маньяков, а так, о их формировании как преступников, об их ментальных расстройствах, об их стиле жизни, о круге общения, о предпочтениях в жертвах, в средствах совершения преступлений, о поведении после нападений, изнасилований или убийств, о поведении при допросе и аресте. Те портреты, что Фернандес срисовывал, позже помогали прослеживать аналогии или аномалии в историях других насильников и убийц, составлять некоторую общую схему, относительно универсальную и надежную для её последующего использования уже в охоте на новых преступников.

И всё, что Рей знал прежде и сейчас видел в деле Сандры Чейз и Зои Хаббард, указывало на то, что полицию ждала непростая, возможно, невыполнимая работа. Их убийца знал, как всё работало изнутри, вероятно, потому что уже бывал в системе — его арестовывали или судили, а потому не совершал никаких оплошностей, которые могли привести его обратно за решетку.

История правоохранительных органов США знала много неутешительных примеров серийных убийц, терроризировавших общины годами и даже десятилетиями. Они так и не попадались полиции, хотя нередко с ней даже заигрывали — напрямую, через жертв или через прессу. И прекращали совершать преступления по неизвестным причинам: умирали, уставали, переезжали, оказывались недееспособными или арестованными за другие преступления, но так и не обвиненные за серию убийств. В некоторых из таких дел двадцатилетней давности и старше, существовали улики, способные указать на убийцу в условиях современного технического развития — например, образцы ДНК. Но в других делах и в 2019-м Рей не видел возможности возобновить и довести до логического завершения расследования.

И что-то ему подсказывало, что сейчас собираемые им и детективом Уокер материалы тоже отправятся в архив с пометкой не раскрытого преступления.

***

Когда Дженис, ничего значимого так и не узнав, вышла из «Мейсиз», у её припаркованного у тротуара перед главным входом крайслера возвышался Рей Фернандес. Он стоял, откинув края пальто и сунув руки в карманы брюк, запрокинув голову и рассматривая здания вокруг.

Заметив его, Уокер немного замедлила шаг. Её одолевало неприятное, с детства вызывающее жгучий дискомфорт ощущение: упрямое непонимание своей вины, нежелание её брать на себя, но безысходное принятие того, что сделать это всё же придется.

— Вот Вы где, — сказала Дженис в спину федералу, и тот обернулся. В детстве Уокер приходилось подолгу, путаясь в словах и до хруста в суставах выгибая пальцы, говорить в обижено повернутый к ней затылок матери. — Слушайте, ну извините. Я повела себя крайне некрасиво утром. Я не хотела показаться грубой, или расисткой, или…

— Всё в порядке, — подняв один край губ, негромко ответил Фернандес. Его манера говорить тихо и мало за несколько часов знакомства успела надоесть Дженис. Каждый раз она ловила себя на том, что безотчетно подавалась вперед и склоняла голову, чтобы расслышать его слова.

— Нет, правда. Я не хочу начинать нашу совместную работу с такого неприятного инцидента.

— Не было никакого инцидента, — повел он широкими, четко обозначенными острой линией пальто, плечами.

— Вы ведете себя, будто обижены. Просто ушли…

Рей Фернандес прервал её, достав из кармана руку и подняв её, выставив между ними широким щитом его открытой ладони.

— Детектив, каждый делает свою работу. Вы допрашивали охрану, я осматривал универмаг. То, что мы работаем вместе над делом, не значит, что мне нужно бесцельно за Вами таскаться, пока Вы занимаетесь своей частью работы, а Вам таскаться за мной.

То, чего она больше всего не любила, чего до сих пор не могла простить матери, особенно сама став мамой, чего в детстве пугалась больше всего — сухое молчание — было нарушено. И Дженис согласно кивнула.

— Ладно. Увидели что-то?

— Увидел.

— Поделитесь?

— Безусловно.

С момента, когда он возник у её стола, и до сейчас Уокер как-то не задумывалась над тем, зачем Фернандеса присоединили к делу и как она к этому относилась. Просто временно приняла факт его присутствия. Но обходя машину, решила, что, наверное, помощь ей не помешает. Если он и впредь будет держаться отдельно от неё, не встревая в её работу, она могла бы смириться. И если он действительно мог ей помочь. И если они выяснят рамки этого сотрудничества, чтобы она не ощущала себя так же нелепо.