Семейные традиции

Да уж, мамуля вообще любительница дуть на воду. Хотя, если ей так спокойнее, пусть уж лучше на такси или пассажиром, чего лишний раз нервничать.

— Гондон, — выкинув и свой окурок, я встал, — бесит, когда они начинают думать, что все можно.

— Вот-вот, ага, — тоже поднявшись, батя потянулся и зевнул, — короче, я поеду, ещё за мамой же, а ты забирай свою девочку и тоже езжай давай.

Я вдруг занервничал. Там прибабахнутый Влад, да и вообще, этот ебучий новый этап в жизни надвигается неумолимо, даже пугает. Если что-то будет не так, я же, блять, всю жизнь буду мучиться, но не смогу обидеть Нику и расстаться с ней.

— Я… — ухватив отца за запястье, я сглотнул. — Я не знаю, правильно ли это. Как понять, что она мне подходит?

Вздохнув, он с силой потёр ёжик и опустился обратно на лавочку.

— Ну, могу только сказать, как у меня с мамой было, — почесав небритую щеку, он улыбнулся, — до нее даже мысли не было с кем-то жить, даже с клевыми девочками, а с ней все как-то само вышло, понимаешь? Я плыл по течению и только осознавал — о, влюбился, о, она ночует у меня, о, уже шмотки перетащила. Понимаешь? Само собой все происходит, а ты и рад — видимо, вот тогда все как надо, — почесывая затылок, я кусал губы. Ну да, вроде, все само собой, а мне и хорошо. Наверное, все правильно, — и насчёт босса. Ну-ка, сделай так, — он чуть оскалился, и я неуверенно повторил, не понимая, что за хуйня, — вот, зубы есть. Так не стесняйся ими клацать.

Похлопав меня по плечу, батя подмигнул и потопал к машине. Проводив его взглядом, я хмыкнул и пошел в противоположном направлении, в подъезд.

Раньше “клацать” на ВВС мне воспрещалось. Да и Влад сам безапелляционно пресекал излишнее панибратство. Видимо, теперь он сменил статус с моего крестного отца на отца моей девушки, так что получено официальное разрешение огрызаться, это хорошо. В конце концов, мне же надо как-то защищать нашу личную жизнь.

Расставание с родителями сгладило присутствие Насти, она мешала Владу выбеситься и все нахер отменить. Ника явно понимала, что надо бы быстрее свалить, пока чудесное влияние мадам Владлен не иссякло, так что быстренько всех обняла, подхватила сумочку и выскочила из родного гнезда. Как будто, блять, не двадцать минут до меня ехать отсюда, а двое суток на поезде, блять, прощание славянки устроили. Она же явно будет периодически наведываться сюда — к сестрам, к маме, даже к отцу.

— Вадим уже уехал? — удивилась Ника, но без лишнего промедления села в машину, когда я открыл ей дверь.

— Он за мамой поехал, она поможет тебе все разложить, — сообщил я.

Господи, блять, мне теперь это все ещё вытаскивать и к себе носить, су-ука…

Когда мы приехали, батя с огромным удовольствием и широкой лыбой сообщил мне, что оба лифта не работают, а лифтеры приедут только через пару часов. Пришлось чисто символически поплевать на ладони и воплощать пресловутое “на все готов”, благо, на четвертом этаже живу, а не на девятом.

Батя сидел на лавочке и угорал надо мной, даже не думая помогать, но тут он в своем праве, моя же девушка. Для своей он носит все, включая ее полупустые рюкзаки с двумя тетрадками. Дамы обосновались в спальне, что-то раскладывали, что-то сразу гладили и вешали. Я старался поменьше туда к ним заглядывать, потому что сразу начинал взглядом искать в ворохах пакетов белое пятно. Макс обожал с ними играться, да и со всем шуршащим, или прятаться там и вероломно нападать на ноги.

Спустя полтора часа я чувствовал себя, как после хорошей такой силовой тренировки, но зато все было затащено. Мама привезла с собой обед на всех, пока они возились на кухне, я заглянул в ванную помыть руки и присвистнул. Все горизонтальные поверхности оказались плотно заставлены баночками и флакончиками, включая широкие бортики ванны.

— Надо ещё полочки повесить, — пробормотал я под нос, с трудом отыскав среди пришельцев свое несчастное жидкое мыло.

После обеда родичи откланялись. Пока батя шнуровал кроссовки, я обхватил Нику поперек живота и закинул на плечо.

— Пойду это вот тоже на место положу, в спальне как раз, — поделился планами я.

Хорошо хоть, что Влада тут нет, он бы мне точно ещё раз прописал.

— Он точно твоя копия, — с улыбкой покачала головой мама, но ее было почти не слышно за батиным гоготом.

Я прекрасно знал, что они и сами могут захлопнуть дверь, так что понес смеющуюся Веронику в комнату, бережно сгрузил на кровать. Дождался тихого щелчка замка и набросился с поцелуями.

Все тело за сегодня отработало, плечи и руки ныли, так что я малодушно порадовался ее месячным. Сил ещё и трахаться у меня сейчас точно нет. А вот лежать, обнимаясь, и глубоко целовать ее, перебирая мягонькие волосы — самое то.

— Ну что, начинаем новую жизнь с понедельника, — прошептала девушка, поглаживая меня по затылку.

Я кивнул, улыбаясь в поцелуй. Разве мог я мечтать, что когда-нибудь буду жить с ней? Целовать, обнимать, трахнуть — всегда мечтал. Но чтобы вместе жить?

Наверное, я сплю.

========== Часть 6 ==========

После пар пришлось поехать выкатывать новичка. Русик попросил, как уж ему откажешь. Сам он ехал впереди, его младший брат на его старом мотоцикле за ним, а я сзади и по бокам отсекал всякое ненужное движение. В свое время по городу я тоже ездил сорок километров в час, но только первую неделю, пока принюхивался к происходящему, потому что я-то слез с пита, на котором отмахал больше тридцати тысяч по бездорожью на гонках, и сел на покладистый небольшой нейкед, а тут сразу спорт, пусть и всего шестисотка. Это дело надо постепенно наращивать, а не вот так с нуля рвать.

Конечно, пацан пару раз душевно наебнулся в поворотах, но за счёт небольшой скорости и слайдеров пластик не пострадал, а ручки у Русика и так были исцарапаны и побиты. Когда он раскладывался, я останавливался немного позади наискосок, почти поперек полосы, чтобы никто ещё и не наехал. Пизды малец тоже получал, потому что ошибки ну реально тупые. Войти в поворот на передачу выше, чем надо, испугаться доклонить мот и хвататься сразу за передний тормоз — верная дорога на бок. С другой стороны, когда я только начинал ездить, тоже было и страшно наклоняться, не говоря уже о свешивании, и тормоза путал, и передачу неверно выбирал, валялся только так.

В один из таких моментов, приподняв визор, чтобы легче дышалось, я вспомнил свое неебическое падение и невольно передернулся, холодные липкие мурашки прошлись по спине. Когда ехал, было не страшно; когда уворачивался от слепого еблана, высунувшегося на встречку, было не страшно; когда видел, почти замедленно, что не успеваю, и его бампер цепляет вилку, было не страшно; когда летел, херачился плечом и спиной, наблюдал, как воющий мотоцикл пролетает надо мной и чудом не придавливает ногу, было не страшно. Страшно стало только когда приехал батя. Он тогда вышел из машины с таким лицом, что я мысленно начал с жизнью прощаться. Как сейчас помню, он первым делом, подходя ко мне, с размаху въебал мне в дыхало, не постеснявшись виновника, ментов и свидетелей. Спросил, какая была скорость. У меня сердце замирало, когда я честно признавался — девяносто пять. Ещё под три злых, но не слишком сильных удара он мне объяснял, что если разрешено шестьдесят, то можно ехать не больше восьмидесяти. Ткнул пальцем в мотоцикл с вывороченным рулём и протекшим баком, сказал, что вот они, эти “блядские пятнадцать километров”, а потом спросил, что ему надо было бы сказать маме, если бы меня тут по асфальту размазало. Слепому и наглому долбоебу, из-за которого это все и случилось, он тогда ничего не сделал. Правда, потом уже, когда этот пидар отрихтовал себе бампер, кто-то нахер изрубил ему топором всю машину по периметру до реальных дыр, разбил все стекла, оторвал зеркала и оставил этот самый топор торчащим из консоли. Город небольшой, человек был не самый маленький, так что новости ещё долго мусолили эту тему. Отпечатков и свидетелей не было, но, конечно, все, кто был в курсе об аварии, знали, кто это сделал. Ну а я на следующую же днюху, чуть больше года назад, получил новую, только из салона, но перекрашенную в черный литровую CBR-ку, о которой всегда мечтал.