Страница 16 из 19
Впрочем, в то утро меня не слишком волновало местонахождение лорда: я решил не искушать судьбу. С аппетитом проглотив поданный лакеем завтрак, я, чуя родственную душу, спросил у него, нет ли в доме еще каких-нибудь шедевров мировой литературы. Откровенно говоря, мне захотелось полистать «Разбойников»; в голове крутились неточные цитаты, их нужно было вспомнить и, произнеся дословно, вычислить причину столь навязчивого рефрена.
Питерс выслушал мою просьбу, понимающе кивнул и повел в библиотеку. Осмотревшись кругом с видом заправского фокусника-шарлатана, Тим выдернул наугад пару томов физико-математического уклона и, сунув руку в пространство за ними, бережно достал потрепанный фолиант. Я недоуменно принял раритет, сдул пыль с переплета и забыл, как дышать. Вид книги не позволял усомниться в ее подлинности, но год! Год, оттиснутый блинтом на корешке, заставлял сердце биться возле самого горла и часто сглатывать, чтобы ненароком не забрызгать древние страницы. Мне было жаль разжимать кощунственные пальцы, но я с невольным стоном отдал книгу Питерсу, оправдавшись тем, что не силен в немецком. Но Боже милосердный, держать такие вещи на полке, задвинув в дальний угол, просто читать их за бутербродом или горстью соленых орешков, делая пометки на полях? Нашли себе чтиво на ночь!
Тим воспринял мое негодование как личный упрек самому себе, надулся индюком и достал с другой полки томик попроще, всего-то довоенное издание, картонный переплет, никакого тиснения. Перевод оказался сносным, и я взял очередной коллекционный экспонат, вежливо поблагодарив лакея за заботу. Тим, как мог, знаками показал мне, что на всех полках за научным хламом хранятся настоящие шедевры, и он готов предоставить их в мое распоряжение.
Вернувшийся Мак-Феникс застал меня за чтением; ради него я отложил книгу, мы отдали должное японской кухне и опять пошли купаться. Курт уговорил меня остаться еще на одну ночь, пообещав с утра подбросить в Лондон, и мы вновь посвятили вечер шахматам.
***
С этого уик-энда моя жизнь круто изменилась, набрав бешеные обороты, точно кто-то на небесах вдавил в пол педаль газа, напрочь забыв о тормозах.
Мы расстались в понедельник утром, едва пришедшие в себя после бессонной ночи за доской, а вечером в восемь Курт уже ломился в мой кабинет, вспугнув позднего клиента. Мне ничего не оставалось, как сдаться его напору, прельститься тройным гонораром и сесть в «Ягуар», скрывая в тайниках души намек на удовольствие. Курт становился моим постоянным пациентом и готов был платить баснословные деньги за возможность ежедневного общения.
Не поймите меня неправильно: гонорар я отрабатывал честно, хотя нагрузка на мою собственную психику возрастала в несколько раз. Психиатру необходим полноценный отдых, некое личное, не посвященное работе время, если хотите, хобби, исцеляющее и очищающее душу после откровений пациентов. Время реабилитации, пауза, позволяющая сбросить груз чужих психозов.
Курт был чертовски интересной, но весьма опасной нагрузкой на организм, подобно поздней тяжелой пище. Именно вечер, огни неона будили в нем алчного зверя, и замкнутый, холодный человек таял, будто призрак, с заходом солнца. Ночная жизнь манила его, дискотеки, истошный вой рок-музыкантов зажигали огонь безумия в глазах, он жаждал движения и секса, беспутного и бесконтрольного. Удержать его было сложно, точно затормозить экспресс на полном ходу, но ради меня он менял привычки: мы просто ехали в Кингсайд, гнали, выжимая все из мотора, создавали аварийные ситуации на дорогах и игнорировали посты автоинспекции. Он выкладывался в бесшабашной гонке так, что пот блестел на высоком, выдававшем породу лбу, иногда мне казалось, это он сам, не машина, несется по автостраде, он, Курт Мак-Феникс, является сложным набором механизмов, и его стартер работает на пределе, готовый сорваться. Тогда я искренне пугался за него, боясь, что однажды он устанет балансировать на грани и рухнет в пропасть, не справившись с управлением. Он играл с жизнью, как играют маленькие жестокие дети, еще не знающие, что такое беда; эти дети, как заклинатели змей, отводят боль от себя, причиняя ее тем, кто рядом; они стреляют в лучших друзей из игрушечных пистолетов, захлебываясь воплем «Ты убит!», и обижаются до слез, когда те отказываются падать и идут домой обедать. Многим из нас еще в детстве нужен психиатр, но, увы, родители почему-то считают нас героями.
Мне приходилось начинать с нуля. Если поначалу я мыслил себя продолжателем дела Дэвида Эшли, после откровений Мак-Феникса пришел к выводу, что этот всеми уважаемый врач лишь усугубил возникшую проблему, недостаточно внимательно относясь к болезни доверенного ему подростка. Я не стал принимать во внимание бред о наркотиках, Эшли мог вводить ему галлюциноген, применяемый ранее для лечения шизофрении, я не мог судить, все данные, наименование препарата, дозировки и эффективность методики, все было сожжено, но и фразу о психиатре, ставшем любовником мачехи, не смог списать на давнюю обиду избитого ребенка. Тот, в ком лорд должен был обрести защиту, верного друга, изгнавшего кошмары и видения, стал для него посланником ада, и подобные сравнения не оставили Мак-Феникса до сих пор.
Я начал с простейших тестов, ненавязчивых, но занятных. Они развлекали лорда, а мои выводы искренне веселили. Он быстро схватывал суть, интересовался деталями и порой вносил изменения в мои диаграммы, такие, что я смотрел на него в немом изумлении.
Самый странный результат дали пятна Роршаха. Вернее, только первое пятно, потому что дальше мы не продвинулись.
Я протянул ему карточку с изображением, и лорд буквально завис. Он долго смотрел на пятно, перестав реагировать на внешние раздражители, лишь слегка качал головой, когда хотел подтвердить, что он меня слышит. Тогда я отнял у него рисунок, и он очнулся, но взгляд остался вне фокуса, точно там, внутри себя, он еще ловил образы неведомых демонов и пытался их разгадать. Я спросил его о впечатлениях. – Я должен рассказать словами? – удивился лорд. – Это сложно. Я взялся объяснять, ведь ничего такого сложного, а он схватил карандаш, бумагу и буквально застрочил, взахлеб, судорожно, быстрей, быстрей, с какими-то стрелками и сносками, минута – и весь листок был покрыт формулами, я даже не понял, математика это или физика. Но, всматриваясь в его абракадабру, я четко видел внутренним взором пятно, это и была его летучая мышь, или бабочка, он увидел в нем нечто, доступное только ему. И когда, насладившись, я вспомнил о других пятнах Роршаха, Курт засмеялся и покачал головой. – С первым бы разобраться.
Больше мы в тот день не занимались. Даже не разговаривали. Курт думал.
Теперь я понимал, что привело в тупик прежнюю комиссию. Мак-Феникс щелкал задания как орешки, играючи находил взаимосвязи между предметами, казалось, несовместимыми, он запросто прошел все тесты на шизофрению, прошел с положительным результатом! Но ежедневно общаясь с ним, я знал, что дело не в болезни. Комиссия не учла двоякости тестов: они выявляли не только шизофрению, но и гениальность, задатки которой я увидел в своем пациенте. В Мак-Фениксе гиб ученый, он задыхался под грузом необузданных страстей, и я хотел ему помочь. Я научил его нескольким способам самоконтроля; он честно, будто школьник на уроке, повторял слово в слово бессмысленные на первый взгляд фразы и прислушивался к себе, к ощущениям. Похоже, он не подозревал, что простой набор звуков может приносить удовольствие, и скоро начал сам, добровольно, повторять незамысловатые мантры.
Гораздо трудней было исподволь, незаметно, на ощупь воздействовать на его сложную психику, направлять энергию, гнев в безобидное русло, внушать некие идеи как его собственные. Видит Бог, я не играл с его сознанием, но постепенно, шаг за шагом приоткрывал недоступные мне, темные слои и наводил в них подобие порядка. Я подводил его к осмыслению тех или иных вопросов, я давал легкий толчок, а дальше мозг Мак-Феникса брался за работу, довершая начатое, доводя до логического совершенства. Я все время наблюдал за ним и ставил плюсы и минусы в виртуальную таблицу сравнения, я выносил на обсуждение наиболее безобидные темы из Перечня, получал вполне ожидаемые результаты, но старался не терять оптимизма. Чем дольше и ближе я общался с лордом, тем неохотнее признавал в нем социопата и возможного убийцу. Тем интенсивнее работал, стремясь оттащить пациента подальше от края.