Страница 15 из 19
Я немного посидел на песке, с удовольствием вытянув ноги, откинувшись на руки, послушал море, подставляя лицо выглянувшему солнцу, брызгам, отдыхая от суеты мегаполиса. Мне было спокойно, как никогда раньше. Бог свидетель, я начинал любить Стоун-хаус, главное, чтоб туманы здесь не частили. Лениво поднявшись, я добрел до самой кромки моря, замочил туфли, нагнувшись, зачерпнул пригоршню воды, поднес к лицу, уронил в песок сквозь пальцы. Вода оказалась теплой, настолько, что я заподозрил Мак-Феникса с его бурной фантазией в сооружении гигантского термостата, даже представил на дне залива мощный котел, питаемый жаром, идущим из недр земных, эдакий подводный ад во плоти. Рассмеялся бредовым мыслям, хотя, если мне не изменяла память, в молодости лорд был с термодинамикой «на ты». Может, попросить его устроить в заливе джакузи? Не позволят, тут кругом заповедники, весь берег под охраной. Интересно, кто ему подписал переделку фермы?
Купаться в одиночестве мне не хотелось, хотя море ластилось и манило безмятежной синевой. Я тщательно отряхнул дорогущий пиджак Курта, накинул на плечи свой и побрел по тропинке к дому. Одолев крутой подъем и – городской житель, что уж там, – слегка сбив дыхание, я выбрался на скалы, почти сразу заметив Мак-Феникса: его мрачная фигура маячила в отдалении, будто демон возмездия. Я окликнул его и замахал пиджаком, точно флагом примирения, он расщедрился на отрицательный жест. День становился теплым, ветер стихал, и я решил не настаивать. Не маленький, сам разберется, пусть погуляет в одиночестве, поразмыслит над новой стратегией.
Мне и самому было над чем поразмыслить. Как быстро он все просчитал! Я придумал пару вполне правдоподобных версий, но их даже озвучивать не пришлось, потому что он уже знал. Открыл мне свое прошлое и сразу ткнул носом во врачебную тайну. Выведал мой секрет – и вложил информацию в готовую схему. Не зря его звали Стратегом!
Позиция на доске прояснилась, мы разменяли фигуры, но что же дальше? Что мне прикажете делать? Вне всякого сомнения, я имел дело с социопатом, хватило одного взгляда на лорда, когда он приехал за мной на Фолей-стрит, ни тени раскаяния, спокойная уверенность в своем превосходстве, в своем праве делать с людьми все, что в голову взбредет. В том, что я лягу под него, как только он извинится. Портрет, нарисованный его любовником и другом, был портретом психопата, его «истинной сущностью», по словам Роба Харли. Как он сказал? «Кто-то режет моих бывших баб, подозревают меня, сначала забавляло, теперь раздражает»… Ни намека на печаль или сочувствие к жертвам, полное отсутствие эмпатии. Потрясающее хладнокровие и притупленное чувство опасности, ему ведь по фигу, что я работаю с полицией, что я в него стрелял, это всего лишь «забавная ситуация»! Если мне удастся доказать, что Курт Мак-Феникс социопат, Слайт получит в руки мощное оружие, а я – медаль за поимку маньяка. Я думал о Контрольном перечне Хейра, об исследованиях Киля, об МРТ, как все это провернуть, не спугнув Мак-Феникса, он уже о многом догадался, и я должен действовать осторожно, шаг за шагом, я должен добиться более доверительных отношений между нами.
И все же на душе был осадок после всех моих слов о дружбе. Я приплел ее, чтоб успокоить пациента, но получилось искренне, настолько, что тронуло меня самого. Как будто он предложил всерьез. Как будто в принципе была возможна дружба между простым психиатром и миллионером, между насильником и жертвой. Чертов стокгольмский синдром.
Но если конкретизировать цели, я не хотел посадить Мак-Феникса, я хотел вычислить и обезвредить маньяка. Я не ставил пока знак равенства, а потому допускал, что Курт всего лишь травмированный в детстве человек, закрывшийся от остального мира, в нем чувствовалась инфантильность, в нем уцелела мальчишеская жестокость и максимализм, и, закрывая глаза на все убийства, я видел лишь подростка, капризного, упрямого и очень одинокого.
Я не хотел его подставить без вины. Я знал множество примеров, когда люди с неопасными отклонениями содержались в тюрьмах и больницах лишь оттого, что набирали высокий балл, и я смертельно боялся подобной ошибки. Портрет не был уликой, только фантазией, ассоциацией с литературным персонажем и его деяниями. В реальности Мак-Феникс дал мне слово и намеревался его держать вопреки своим желаниям, черт возьми, я только что видел, каких усилий ему это стоило, но он меня не тронул, а значит, все исправимо, он находится в промежуточной зоне и я смогу ему помочь. Мне очень хотелось ему помочь, хотелось с ним дружить, не смотря ни на что, он мне нравился.
Пройдя в дом, первым делом я переоделся. Потом, дотошно исследовав библиотеку Мак-Феникса и отыскав среди справочников и журналов чудом уцелевшего Байрона, прошел через сад к маленькой беседке на краю розария.
Тим Питерс трудился, с воодушевлением подкармливая колючих питомцев; лакей глянул на меня исподлобья, не слишком приветливо, но и без протеста, покивал, делая жесты, намекающие на отличную погоду. Я согласился, что погода удалась, сочувственно улыбнулся при виде клумбы с искалеченными цветами. Я не был специалистом в садоводстве, но то, что казненным розам выжить не удастся, понял как-то сразу. Впрочем, Тим не унывал: рядом с клумбой стояли горшочки с черенками, пустившими робкие листья, и контейнеры, куда он думал отсадить поврежденные кусты, чтобы выходить их в тепле и уюте.
Я предложил свою помощь, лакей отказался, без труда распознав во мне дилетанта; в атмосфере полного взаимопонимания я прошел в беседку, потеснил макеты Курта и часа на три погрузился в божественное царство поэзии, зачитывая вслух особо сильные строки к вящей радости лакея.
Пришедший с прогулки Курт обнаружил нас в беседке, упоенно листавших потрепанный томик, причем Питерс размахивал совком, пытаясь жестами воспроизвести любимые стансы. Довольно долго Мак-Феникс молча пялился на нас, судя по виду, размышляя, в какой дурдом ему звонить, потом не выдержал, расхохотался, до того заразительно, что мы с Тимом переглянулись и согнулись пополам от смеха.
После обеда пошли купаться. Море продолжало радовать, лорд разделся и нырнул в синеву, я колебался, но Курт иронично поднял бровь, и я быстро стянул с себя одежду. Море приняло меня в свои объятья, омывая и очищая, тело вполне уже оправилось от встряски, я рискнул поплыть брасом, Курт пристроился рядом, чуть впереди, и я немедленно ввязался в борьбу за первенство. Потом мы загорали и устроили шутливый поединок по бегу, подняли кучу брызг, покрасовались вольным стилем, снова упали в песок. Курт нырял, доставая со дна замысловатые раковины и окаменелости, я чувствовал, что ему нравится проводить время в моем обществе. И что он уже не зациклен на сексе. Это внушало оптимизм. Хороший выдался денек.
Заходящее солнце погнало нас в дом, в горячий душ; оголодавшие желудки требовали немедленного восполнения энергии. Поужинав и отпустив лакея, Курт достал шахматы, и мы с головой ушли в божественный мир игры. Я не слишком погрешу против истины, если скажу, что просидел за доской всю ночь, жмурясь от удовольствия. Это была не просто партия, состоящая из конечного числа комбинаций, это был поединок психологии и сухой математики, дуэль теории вероятности и интуиции на грани предвидения, мы ломали копья, сшибались лоб в лоб, мы часами раздумывали над атакой, пока банальная усталость не заставила нас пойти на мировую. Пошатываясь, часто смаргивая воспаленными глазами, мы поднялись в спальни, и Курт дружелюбно пожелал мне спокойного утра. Я улыбнулся и кивнул в ответ, стараясь, чтобы жест не выглядел пошлым приглашением; но Мак-Феникс слишком устал, чтобы ловить абстрактные намеки, и просто прошел к себе.
Я толкнул дверь, с трудом разделся и рухнул на кровать, мгновенно засыпая.
Воскресенье прошло спокойно.
С утра выяснилось, что Мак-Феникс успел встать, позавтракать и стартовать в направлении Лондона по каким-то неотложным делам. Я честно попытался представить «дела» богатого денди вроде Курта, но воображения не хватило. Как позднее рассказал всезнающий Слайт, лорд провел несколько часов в клубе, потом сделал заказ в любимом японском ресторане и, закинув в машину пакеты с суши, помчал обратно.