Your Mistake

– Значит, дело того стоило, – пожал плечами Курт, не ставя под сомнение оправданность поступка. – Тебя начинает трясти, Патерсон, пойдем отсюда. Знаешь, даже я не могу смотреть в глаза этому психу, такой ад просыпается в душе. А сжечь к чертовой матери – Роб обидится.

Мы вышли, Курт тщательно запер дверь, неторопливо закурил, исподлобья наблюдая за мной, покачал головой и повел на свежий воздух, к морю.

Я, признаться, снова был напряжен и готов к защите; связав факты, я предположил на миг, что картина Роберта Харли превращает Курта в убийственную машину, безумного зверя, рвущего в клочья некогда близких людей, оставляя их по ту сторону залива, сжигая свои корабли.

«Что вы сделаете с кораблями, когда их станет слишком много, милорд?»

«Сожгу. И начну все с начала».

Истинная сущность лорда, насильника и маньяка. Портрет кисти лучшего друга.

– Снова приступ, Патерсон? – голос Курта привел меня в чувство, а долетавшие до нас брызги выбили из головы опасный бред, достойный романа Уайльда. – Между прочим, это ты врач, а я всего лишь пациент со сдвигами, я не могу постоянно ждать, когда тебя прижмет твое прошлое и ты начнешь палить из пистолета. Может, ты мне исповедуешься, чтобы я знал, с чем имею дело? И потихоньку вылечим друг друга? Я знаю, в вашей среде используют метод круговой поруки пациентов.

Я невольно улыбнулся столь образному описанию групповых занятий и какое-то время просто бездумно смотрел на море, на волны, бьющие о скальный берег, тщетно норовящие догнать одна другую. «Вряд ли сегодня удастся поплавать», – мелькнула посторонняя мысль, оставив облачко нелепого сожаления. Но повинуясь ей, я кивнул Курту и пошел к знакомому пляжу.

Там, укрывшись от пронизывающего ветра, мы скинули пиджаки и уселись прямо в песок. Курт напомнил о себе, швырнув в воду камень. Голыш отлетел от поверхности раза четыре, потом с глухим бульканьем ушел на дно.

– Все это, конечно, мило, – недовольно буркнул Мак-Феникс. – Мы посидим, поболтаем. Искупаемся, если позволит погода. А вечером тебя прижмет, ты психанешь и продолжишь меня убивать. И может быть, даже убьешь, а, Джеймс? Потом очнешься, конечно, но будет поздно.

– Ладно, – сдался я, понимая, что, если промолчу, Курт захлопнется, как раковина моллюска, и ради будущих его откровений нужно раскрыться самому. – Дай мне время, я соберусь с духом. Все это крайне неприятно и тяжело.

– У тебя есть пять минут, – непреклонно заявил лорд и снова швырнул камень.

Отпущенные мне минуты я просидел, тупо пялясь на воду. Наконец, решившись, спросил напрямик:

– Что ты знаешь о дорсетском маньяке?

Курт посмотрел с подозрением и недовольством:

– Ого! Его уже назвали дорсетским? Ловко. Какой-то придурок режет моих бывших баб, а полиция подозревает меня. Поначалу забавляло, теперь раздражает безмерно. К чему ты клонишь?

– В детстве я жил недалеко от Уэймута.

Сопоставлял и делал выводы Мак-Феникс быстро; на миг мне представилось даже, что в его мозг вмонтирован особый микрочип с подборкой преступлений прошлого тысячелетия.

– Портлендский Моряк? – осторожно назвал он имя, долгие годы не дававшее мне покоя. – Каким краем тебя-то зацепило?

Я прикрыл глаза, чувствуя, как меня уносит временным потоком, вот я снова маленький беспечный мальчишка, убежавший от строгой сестры на улицу, прошмыгнувший обратно через заднюю дверь и затаившийся на кухне. Сюрприз! Мери любила меня, несмотря на проказы, кинулась искать в тумане по дворам. И наткнулась на Зверя в матросской форме. От бессилия и боли, от нахлынувшего ужаса, от смрада придавившего прошлого я тихонько заскулил, кусая губы, чуть слышно, как скулил под кухонным столом, напрасно дожидаясь сестрицу. Ночь была особенно тихая, чуткая, в ушах нарастал, ни на миг не смолкая, ее отчаянный крик…

– Мне жаль, – сказал Мак-Феникс, осторожно касаясь моей руки. В его скупой заботе было что-то жутко сентиментальное, полузабытое, учитель так меня касался, когда я выходил из кризиса. – Знаешь, по тебе ведь не скажешь, что такие проблемы. Что они вообще у тебя есть. На что ты реагируешь? Что активирует твой психоз?

– Туман.

– Любой?

– Нет, слава Богу, не любой. Но те две ночи был похожий. Последствия ты видел. Мне не закрыться от приступа, Курт, это всегда паника. Прости.

– Ты меня прости. Это ведь я привез тебя в Дорсет.

– Все нормально. От прошлого не убежишь. Здесь часто бывает туман?

– Нет. Обычно здесь ветрено.

Мы помолчали. Понемногу я приходил в себя, возвращая душу в реальность, я думал о том, что цель моего приезда в Стоун-хаус, наконец, прояснилась окончательно. Я полагал, что двадцать лет жизни стерли из моей памяти кошмар похорон, слезы матери, раннюю седину отца. Нет! Я снова встал на тропу войны, я приехал ловить маньяка, – дорсетского маньяка! Я приехал мстить настоящему за прошлое, и даже если Курт невиновен, нити все равно ведут к нему.

– Сколько тебе было?

– Восемь. Почти девять. На самом деле, я не помню тот период, как будто вырвали лет пять из жизни. И до, и после гибели сестры.

– Психологическая травма? Даже так? Странную ты выбрал профессию, Патерсон.

– Я захотел изучить проблему изнутри, – криво усмехнувшись, ответил я. – И потом – мне достался хороший врач, я почуял призвание, не такая уж редкая история.

– Но маньяков ты по-прежнему боишься, – невыразительно пробормотал лорд, задумчиво изучая скалистый берег. – Не хотел бы я оказаться на твоем месте, скажу откровенно.

Я вопросительно посмотрел на него, требуя объяснений и понимая, что отчаянно балансирую где-то на грани дозволенного. Возможно, этот козырь, мое проклятое прошлое, и держал в рукаве Слайт, посылая меня в Стоун-хаус?

– Ты ведь и раньше знал, что в творимых зверствах подозревают меня, – улыбнулся Мак-Феникс, и в глазах его был холод. – Ты приехал меня ловить, ловить, а не лечить, такая у нас забавная ситуация. Ты все ждешь моих расспросов, но их не будет, зачем мне твое вранье? В мастерскую ты полез за уликами, и коллекцию оружия изучил, от портрета тебя трясет до одури. Жаль, о прошлом твоем не знал, ошибся, вообразил невесть что. Бедный Джеймс, ты и теперь не уверен, что сможешь уехать отсюда живым, но говоришь мне о дружбе. Смешно, – подытожил Курт уже без намека на улыбку, спокойно, будто подвел черту под уравнением.

Какое-то время мы сидели молча, избегая смотреть друг на друга. Я не оправдывался и не юлил; намеренно открывшись, я ждал результата, как ждут финала химической реакции – с лакмусовой бумагой в кулаке.

– Что же дальше? – первым не выдержал Мак-Феникс. – Портрет я уберу, но что это меняет? Я рассказал тебе достаточно, чтоб сделать выводы, нужные следствию.

«Недостаточно!» – подумал я, отдавая должное его талантам, а вслух сказал:

– Ну, если ты меня не придушишь и не вышвырнешь из поместья, – тут я позволил себе насмешливую паузу, Курт непроизвольно дернулся, косясь на мое горло, а я придвинулся вплотную, так, что мы почти касались друг друга, – то мы пройдемся по берегу, пообедаем и, скорее всего, решимся на купание. Если тебя колышет, что я чувствовал и думал в свой первый приезд, ты угадал. Я не знал, что ты предложишь мне дружбу, не говоря уже об остальном. Но я согласился, я захотел с тобой дружить! И ради этого сумел пусть не принять, но простить все, что ты сделал со мной, Курт Мак-Феникс. Постарайся поступить также. Сейчас я приехал, чтобы помочь тебе, зафиксируй это в своих потрясающих мозгах, я твой друг, твой врач, я приехал помочь!

Я смотрел в его расширенные, похожие на дальние галактики зрачки, за которыми почти не видна была серая радужка, и повторял раз за разом, как заклинание, голосом, интонацией, всем своим даром внушения, я пропечатывал в его голове простую формулу, аксиому, не требующую доказательств. От моей близости Курта затрясло, я видел, как его тянет ко мне, он хотел меня, безумно, он стиснул кулаки, усилие воли грозило взорвать жилы на его шее, но я не спешил отпрянуть. Я рисковал, я шел ва-банк, откровенно нарываясь, но Курт прорычал черное ругательство и вскочил на ноги. Забыв пиджак, он быстро зашагал прочь, выкрикивая что-то про место, где он видел подобных друзей, и еще какие-то гадости про врачей-шпионов. Я пропустил эту чушь мимо ушей и улыбнулся, зная наверняка: игра продолжается. Побесится, все взвесит хорошенько и пойдет обедать. Потому что так интереснее. Упрямые нынче винтики пошли, одна морока!