Your Mistake

Это было трудно. Невероятно, мне казалось, я догораю, он словно высасывал мои силы в обмен на собственное спокойствие и покорность, и я прекрасно видел, что он по-прежнему идет к своей таинственной цели, считая меня подпунктом далеких планов.

У Курта было много, слишком много типичных психопатических черт характера, чтобы закрывать на них глаза. Но были и положительные моменты. Та самая целеустремленность, что так пугала меня, играла на его стороне. Он хотел вернуть себе титул и не скрывал этого, но вместо того, чтобы пойти и убить всех обидчиков, сидел рядом со мной и старательно учился самоконтролю, чтобы произвести хорошее впечатление на комиссию. Он искал безопасный путь, а значит, принимал в расчет возможные последствия.

Он умел держать слово; когда он что-то обещал, старался выполнить обязательство, даже если ситуация была неприятна; в этом была его логика аристократа, он всегда отвечал за свои слова. Таким образом, хотя бы один сдерживающий фактор был налицо, и я им открыто пользовался. Он любил порисоваться, похвалиться, был до одури самоуверен, но он никогда не бахвалился впустую и не пускал пыль в глаза.

Это был отнюдь не поверхностный, нет, глубокий, блистательный разум, с потрясающей воображение способностью к анализу, его трудолюбие и фанатичная тяга к самообразованию вызывали у меня уважение и трепетный восторг. А то, что в этом мире не нашлось применения его талантам, искренне огорчало. Получивший тяжелую психологическую травму в детстве, он как бы оказался за бортом этой жизни, отгородился от всего, выстроил мощные стены и вырыл ров с крокодилами; он жил сам с собой, для себя, во имя себя.

Пока не решил, что хочет со мной подружиться.

Вскоре Курту оказалось мало вечеров. Он завел скверную привычку звонить мне из своего невозможного клуба просто потому, что захотелось услышать мой голос. Это угнетало, просто выводило из себя, я был вынужден извиняться перед пациентом и выслушивать, что бы он хотел съесть на ужин. Однажды Курт сообщил, что находится перед новым стильным салоном и раздумывает, не изменить ли прическу. Сгоряча я посоветовал ему побриться наголо и отключил мобильник.

Сидевший напротив Френсис Слайт укорил меня за нетерпимость.

Увы, я вынужден признать, что заработал себе еще одного постоянного клиента. Старина Слайт приходил ко мне ежедневно, занимал часа полтора драгоценного времени, требуя полнейшего отчета о «дорсетском» деле. Я даже завел на него тетрадь, обозначив в истории болезни особую манию: засадить за решетку Курта Габриеля Эдуарда Мак-Феникса.

Они оба распоряжались мной, как собственностью, но если лорд оплачивал мои услуги, инспектор требовал трудов ради идеи. И злился, слыша о врачебной этике.

Узнав об абсурдном решении лорда, Слайт встрепенулся и спешно отзвонил кому-то, воспользовавшись городским телефоном. Положив трубку, он сел в кресло; лицо его не выражало решительно ничего, но я был уверен: Слайта распирает от азарта, как собаку, поймавшую утерянный след.

– Ты не помнишь, из какого салона он звонил?

– Милорд не назвал салона, – пожал я плечами. – Более того, я не уверен, что он находится в салоне. Последнее время ему нравится доставать меня, только и всего.

– Все дело в том, Патерсон, что по моим данным Курт Мак-Феникс не покидал «Тристан» с самого утра. Дело сдвинулось, дьявол его побери, сдвинулось, наконец! Если наш клиент хотя бы побреется, мы его вычислим, зафиксируем, на суде у нас будет неопровержимое доказательство того, что он может покидать свой клуб, когда ему заблагорассудится!

– До суда вам еще очень далеко, – осадил я, чувствуя себя неловко до крайности.

Мак-Феникс приехал в восемь. Я знал, что ему нелегко оставлять «Тристан» раньше девяти, но принял как данность более чем странное решение, как некую жертву нашим сложным отношениям. Первым делом я с тревогой осмотрел его и невольно улыбнулся: Курт не побрился наголо, но и бесцельно прогуляться по салону не смог. Его голову украшала сногсшибательная сверхмодная укладка; завитые неестественной спиралью волосы не растрепала даже гонка в открытом «Ягуаре»: они казались каменными от обилия лака. Сам же Мак-Феникс, при всем уважении к талантам стилиста и личной несомненной красоте, походил на моллюска, выглянувшего из раковины.

Героических полминуты я отчаянно боролся с лицевыми мускулами, приказывая им окаменеть, потом не выдержал и расхохотался самым неприличным образом.

– Кто тебя так разукрасил? – выдавил я сквозь слезы.

– Честно? – фыркнул и он, нимало не смущенный моим весельем. – Роб Харли притащил какой-то навороченный лак сверхпрочной фиксации – незаменимая вещь в работе, по его словам, – ну я и напросился на укладку. Ребята тоже развлеклись, такие идеи выдавали, жаль, длины не хватило.

– Я так и знал, что ты звонишь не из салона! – я покачал головой.

– Зато твой чокнутый инспектор клюнул, – невозмутимо парировал Курт, падая в кресло. – Я нарочно проехал мимо Скотланд-Ярда, уверен, Френсис Слайт сотоварищи сейчас рыщет по салонам Лондона. Знаешь, сколько салонов в этом веселом городке? И сколько в нем стилистов, давно разъехавшихся по домам? Бессонная ночь им обеспечена.

– Ты в курсе, что живешь «под колпаком»? – не слишком удивившись, спросил я.

– Ну, я же не слепой, – пожал плечами лорд. – Твой приятель самого Господа достанет.

– Слайт – мой пациент, – мягко возразил я.

Курт скептически дернул плечом, но тему развивать не стал.

– Рад, что повеселил тебя, Патерсон, последнее время ты как выжатый лимон, кислый и вялый. Знаешь, что… – он выдержал паузу, просчитывая варианты новой затеи. – Пошли сегодня в сауну. И тебе на пользу, и мне: не могу же я в таком виде ехать в Кингсайд, меня мой собственный лакей освищет! Давай, хватай куртку и рванули.

Я прикрыл глаза и представил себя и Курта в сауне, сначала в полотенцах, потом без них, распаренных и томных, отчетливо нарисовал себе последствия и вскинул голову, чтобы ответить решительным отказом, но замер под холодным взглядом Мак-Феникса.

– Еще раз посмеешь усомниться во мне, двину в челюсть, – скупо пообещал лорд.

– А если я усомнился в себе? – тихо уточнил я, стараясь успокоить колотящееся сердце.

Мак-Феникс резко встал, как-то сразу оказавшись вплотную, впритык, его руки легли на столешницу, почти вдавливая меня в стол, заставляя прогнуться.

– Тогда зачем нам сауна, Джеймс? – так же тихо спросил он.

Я стоял, боясь пошевелиться; в темных зрачках лорда плавилась насмешка и что-то еще, неясный гипнотический призыв, от которого сладко щемило ниже пояса, и он это знал, придвигаясь все ближе, его дыхание согревало мне шею, его колено слегка раздвинуло мне ноги, это было бесстыдно до головокружения, при том, что он не тронул меня и пальцем. Я не знаю, чем все могло бы кончиться, я уже плыл, я готов был позволить, но вдруг от ощущения его твердеющего члена у своего бедра я испугался, и Мак-Феникс это увидел. Волна бесконтрольного ужаса захлестнула меня, на краткий миг заболели фантомной болью давно зажившие ссадины и засосы, перехватило криком горло, я сжался и закусил губу, клянусь, почти сразу я овладел собой и успокоился, и устыдился, но было поздно. Или вовремя? Не знаю.

Курт озадаченно смотрел на меня, глаза в глаза, ни страсти, ни напора, лишь пытливое внимание. Отступил на несколько шагов, подняв руки, словно сдавался полиции:

– Ты что, док? Я же пошутил, я не трону тебя, не бойся.

Он хотел еще что-то сказать, о чем-то спросить, но досадливо поморщился и промолчал.

– Извини, – смущенно попросил я. – Глупо получилось.

И он, и даже я только теперь, пожалуй, смогли в полной мере оценить всю глубину нанесенной мне раны. Странно, я считал, что отлично справился с проблемой и вытащил сам себя из болота, но реальность оказалась сильнее.

– Действительно, глупо, – вздохнул Мак-Феникс. – Неврастеник ты чертов.

– Сам такой! Послушай, все в порядке, я с этим разберусь и снова буду в норме.