Страница 24 из 55
Тем временем Хоменко на багажнике чьей-то «Волги», поставленной поперек тротуара, расстелил газету, нарезал сала и остатки батона. Он успел уже раскрутить подруг на две бутылки водки, которые молниеносно закупил в рядом стоящем ларьке, не дав при этом от себя ни копейки. Выпив по второй, он начал уговаривать Алю показать в ближайшем подъезде, что она умеет. Она охотно согласилась, но потребовала за это двадцать гривен. Хоменко с сожалением сказал, что столько у него нет, и предложил ей пятьдесят копеек.
— Оставь себе на троллейбус, — великодушно отказалась Аля. — Раз денег нет, давай часы. Он, часы-то у тебя есть, — проявила свою алчную сущность Аля. — Мне есть надо, ам-ам… Понимаешь? — втолковывала она непонятливому Хоменко.
— Так я ж тэбэ накормыв! — удивился ее ненасытности Хоменко.
— А на водку кто тебе деньги дал? — веско осведомилась Аля.
Хоменко оставил ее вопрос без внимания. Юля не принимала участия в дискуссии, а только покатывалась со смеху. Цуркан и Сахно стояли рядом, не пили и не ели, с интересом наблюдая за своим командиром.
— Ты чего это, водку сам булькаешь, а дружбанам своим не предлагаешь? — игриво поглядывая на Сахно, с осуждением спросила у Хоменко Аля.
Хоменко и этот вопрос пропустил мимо ушей. Не хватало еще поить своих подчиненных. По его соображениям, все должно быть наоборот. Сахно в это время лихорадочно припоминал, как действовать в этой штатной ситуации. В ходе, так называемых «стрессовых семинаров» на спецкурсах, с ними не раз разбиралась тактика оперативных сотрудников при возникновении непредвиденных контактов с женщинами и спиртным.
— Понимаешь, я б тебе подарыл часы, — прочувствовано убеждал Алю Хоменко, — Так воны ж мэни нужны.
— Зачем они тебе? — стояла на своем корыстолюбивая и судя по комплекции, прожорливая Аля. Попробуй такую накорми…
— Ну, как это зачэм?.. — удивился Хоменко, — Как я без часов буду руководить?
Против этого довода возразить было трудно, и они налили по третьей. И все уже было на мази, но тут неожиданно пронзительно закричала Юля. Она начала подпрыгивать на месте, хлопать в ладоши и указывать на притормозивший неподалеку, мигающий фарами огромный десятиколесный авторефрижератор.
— Смотри! Наши, молдаване! — пропищала Юля. Оказывается, она умела говорить.
Одарив всех на прощанье прелестной улыбкой, Аля одной рукой взяла недопитую бутылку, другой, схватила за руку Юлю, и через миг они укатили.
— От, гадэня! Як жэ цэ вона их углэдила? — сокрушался Хоменко, допивая третью.
— Зачем ты их сюда притащил? — недовольно осведомился у Хоменко Цуркан.
— А чого́? Хороши дивчата… — удивился Хоменко.
— У тебя хоть презерватив есть? — не унимался опытный Цуркан.
— Навищо? У ных свои е, оны их теперь з собою носять, бо СПИДу бояться, — ответил более многоопытный Хоменко. — Такэ выдумал, гроши на прэзэрвативы переводить…
Сахно обратил внимание на то, что модные туфли Хоменко с открытым верхом (он называл их «концертными»), сильно испачканы глиной. Как он умудрился отыскать мокрую глину среди сухого асфальта, оставалось загадкой.
— Дивчат з фуры шоферня выкынула, я за ними погнався, та й вскочив у болото, — дал отгадку Хоменко. — Оперативно надо действовать, а то б воны другу фуру остановили. Ладно, мать их черт, нехай! Зараз подсобку в гастрономе навещу, там и помою, — наметил план дальнейших действий Хоменко.
Он снова начал пересказывать, где и при каких обстоятельствах повстречал, вылетевших на промысел двух ночных бабочек. Болтливый от природы, выпив, он вообще лишился тормозов, и все рассказывал, перебивая самого себя, с увлечением расписывая ничтожные подробности, повторяясь и не замечая этого.
— Так, ближе к телу, как говорил Бальзак, — остановил его Цуркан. — Мы приступаем или продолжим совещание?
— Это какой же Бальзак? Который, Оноре де́?.. — невинно переспросил его Хоменко.
Сахно непроизвольно приоткрыл рот, что не прошло незамеченным у Хоменко. Он был не так прост, каким прикидывался.
— Раз разговор пошел про тело, сейчас дам стиснутую справку, а после пойдем и тогда вжэ поработаем. Ото ж, шоб больше мне не было никаких прений! — окончательно и бесповоротно заявил Хоменко и, набив полный рот батоном, продолжил с неумолимостью пьяного рассказчика.
— Моя теща, Аврора Варфоломеевна, в диспансере венерическом регистратурой руководит. Така вжэ добра людына, хочь до раны прикладай. Думаю ей памятник при жизни поставить — зарыть в землю по пояс и бронзовой краской покрасить… Рассказывала, им в диспансер на днях ментовские опера проститутку с Кольцевой дороги привезли на обследование. Она сама немая, руками щось такое показует, молчит, и хоть ты тресни! На шее у нее висит табличка, а на ней все расценки за услуги написаны, вся что ни есть разблюдовка и всё в извращенной форме… Ну, ничего, они там всякого навидались, особенно моя теща… Взяли они у нее кровь на анализ, а там — четыре креста!..
— А, что это за кресты? — не выдержав, спросил Сахно с округлившимися от удивления глазами.
— Ну, они показывают… Шо она никакая, не немая, — на миг задумавшись, пояснил Хоменко. — Как только они ей об этом сказали, она сразу й заговорила. Говорит, шо она сама з села, и то мать ее ро́дная в город послала, шоб она отак денег на коняку заработала, «бо трэба ж зорать, а потим заволочыть». А так, воны удвох з матерью сами в плуг впрягаються и таскають его по полю. Тут все кругом начали ее жалеть, пряники давали, но недолго… Оказалось, она сама з Киева, дочка одного здешнего владельца ресторана, кстати, на Крещатике находится, можем зайти познакомиться, и в селе никогда не была, даже проездом. Просто полюбляет это дело, и все тут…
То ли дармовая водка была паленной, то ли на халяву Хоменко наливал себе больше, чем остальным, но его сильно развезло. Цуркан, хорошо изучивший повадки своего командира, склонялся к мнению, что, скорее всего, имело место и то, и другое. Внезапно Хоменко замолк и, сняв туфли, начал внимательно их изучать, стоя на асфальте в небесно-голубых, светящихся в темноте фосфорическим светом носках. Этими носками Хоменко до чрезвычайности гордился, он дал торжественный зарок, что будет их носить, не снимая до победы на выборах Януковича, кандидата от правящего президента. Это была довольно самоотверженная клятва, поскольку его знаменитые носки в темноте светились, как гнилушки на болоте. Когда он вечером шел по улице, они привлекали внимание всех проходящих мимо собак, из-за чего ему уже не раз пришлось зашивать свои штаны.
— Смертельно спать хочется, — громко зевнув, сказал Хоменко, — Но не с кем…
Неожиданно Хоменко захотелось курить.
— Так, внимание, господа подчиненные! Давайте закурим, — с пьяной требовательностью призвал он.
Но, ни Цуркан, ни Сахно не курили, хотя из уважения к своему командующему могли бы на всякий случай иметь при себе сигареты, о чем он сделал им вполне обоснованное, замечание. Хоменко никогда не упускал случая подчеркнуть, что он здесь начальник, а они его подчиненные. Неудовлетворительно соблюдавший субординацию Цуркан, внимательно посмотрел на него, покачал головой и сказал:
— Мы пойдем, осмотрим подходы к ее подъезду, а ты, догоняй, — и Цуркан вместе с Сахно направились в сторону арки, ведущей во двор к Розенцвайг.
Но идти на боевое задание, не покурив, Хоменко не мог. Поставив свои туфли на импровизированный стол, накрытый на багажнике «Волги», он погнался за каким-то прохожим, категорически требуя закурить. Коварная «Волга», будто только этого и дожидалась. К тому времени, когда Хоменко вернулся, довольно попыхивая сигаретой, она укатила в неизвестном направлении с его туфлями на багажнике. По уважительной причине Хоменко был вынужден выбыть из операции.
Глава 7
Терпению Альбины пришел конец.
Каждая минута растягивалась на час, а час — на целые сутки. Не дождавшись условленного времени, она связалась по мобильному телефону со Склянским.