В Киеве всё спокойно

Глава 5

Закончился еще один длинный день.

Наступил наполненный серой грустью вечер. Когда и на третьем к ряду канале Альбина увидела президента Кучму, она с раздражением выключила телевизор. «Гарант» конституции со всех каналов телевидения призывал своих граждан «унеможливити можливість фальшування виборів»[15]. Известно, кто громче всех кричит: «Держи вора!» Она бы вообще никогда не включала телевизор, но в интересах бизнеса приходилось держать руку на пульсе общественной жизни. Наблюдая за ней в динамике, Альбина пришла к заключению, что те, кто пролез к власти после коммунистов, в гораздо большей степени одиозны, чем их предшественники. Однако она никогда не высказывала свое мнение об этом вслух, считая это ниже своего достоинства. Она не сомневалась в том, что на Украине зреет революционная ситуация. Хотя это ее совершенно не интересовало. Если что-то и начнется, то нескоро, и воспользоваться этим не удастся. За это время ее могут трижды посадить.

Другие, более серьезные мысли занимали Альбину. Перед ней стояла непростая дилемма: либо вывезти коллекцию, воспользовавшись услугами Напхпнюка, либо попытаться переправить ее с дипломатической почтой представительства одной африканской страны. Этот канал она уже один раз использовала, но тогда придется все перевозить по частям. Первый вариант дешевый и быстрый, второй — дорогой и долгий. Оба, малонадежные. Одно утешало, что в любом случае для вывоза коллекции не надо будет тратить время, деньги и силы на получение официального разрешения Главного управления культуры Киевской горгосадминистрации.

Как же поступить: доверить ценности местному хаму или бесхвостой обезьяне. А может, хвост у него как раз и на месте, он только обмотал его вокруг пояса, когда вручал свои верительные грамоты?.. Альбина не считала себя расистской и была согласна с Джефферсоном и той самоочевидной истиной, что все люди рождаются свободными и равными в своих правах и достоинствах, но принимать негров такими же людьми, как все, для нее было чертовски трудно. Она считала, что у них не только другой цвет кожи, но даже мысли и пороки у них другие, недоступные ее пониманию.

Напханюк вызывал у нее какие-то смутные подозрения, которые, она была уверена в этом, рано или поздно подтвердятся. Но, не обращая внимания на предчувствия, будто ей кто-то это запретил, в своем всевозрастающем ослеплении она упорно отказывалась следовать здравому рассудку. А ее рассудок и опыт подсказывали ей простое правило, всегда подтверждающееся при незаконных сделках: «Если есть сомнение — готовься к обману». При этом ей было известно, что при помощи дистанционного воздействия (одной из модификаций внушения), человеку можно не только задать нужную интерпретацию происходящих событий, но и навязать мнение о них, ‒ в нужном русле направляя внимание. Но она была уверена, что подобные манипуляции с нею невозможны. Отемненная собственным успехом, она потеряла свою пресловутую бдительность. Весьма вероятно, что это только со стороны все выглядело так прозрачно. Ведь каждого человека можно заставить поверить в обман, если ему хочется в него верить.

Так как же поступить? Кто бы подсказал, озарил советом истины. Сложные вопросы имеют простые, легкие для понимания, неправильные ответы… Бывает, искомое решение приходит само, но зачастую оно навязано обстоятельствами либо чьей-то волей. Будучи реализованным, оно чаще всего, не распутывает узлы, а затягивает их еще туже, удавкой на шее. Всю партию можно продать и здесь, покупатели найдутся. Но топовой цены за нее не взять, выручишь менее десяти процентов от ее стоимости, зато приобретешь сильную головную боль. Как ни старайся, все равно будет известно, откуда дровишки…

Переправлять картины и антиквариат по своим каналам, через трех наиболее надежных проводников международных поездов она не хотела. Во-первых, не такие-то они и надежные. Во-вторых, это будет слишком хлопотно, дорого и опасно. Вся Украина, а теперь уже и Европа, знает о краже в Черниговском художественном музее. Придется расчленить коллекцию и перевозить ее по частям, обеспечивать отправление и прием груза, при этом будет увеличиваться кратность таможенных досмотров, а соответственно, и риск провала. Об этом, последнем пункте, она не хотела думать, поскольку при обнаружении картин обязательно выйдут на нее. Она не боялась, через границу уже вывезли и продали половину Украины, но она не была в числе тех, кому это разрешалось. И даже сейчас, когда каждый день увеличивал вероятность ее ареста, если бы ей предложили, она бы не присоединилась к тем, кому здесь все было дозволено. Это было равносильно тому, как если бы ей, человеку, предложили присоединиться к стае собак.

В своем воображении она уже не раз воссоздавала цепь шатких, скользких камней, по которым ей предстоит перейти опасную бурную реку. Но в последнее время у нее не было уверенности, удастся ли ей это, хоть она и запрещала себе сомневаться в успехе. Свою перманентную войну с миром она вела на победу, а не на поражение. Кто думает о проигрыше, тот проиграет. Однако предощущение опасности не покидало ее.

Готовясь к отъезду, она никоим образом не хотела ни лишних хлопот, ни затрат. Когда она приобретала картины, она знала, что будет и то и другое. Несмотря на это, отбросив осторожность, она решилась. Ее жизненный опыт подсказывал ей, что счастливый случай бывает раз в жизни, и тот, кто медлит, уйдет с пустыми руками. Взвесив свои возможности и сопоставив их с потенциальной степенью риска, Альбина вышла на результат: восемьдесят пять процентов против пятнадцати за то, что все пройдет гладко. Она приняла решение рискнуть и купила краденые картины. Теперь появились предпосылки, указывающие на то, что она откусила кусок не по зубам. Жадность подвела. Как бы им теперь не подавиться. Эта мысль, как говорится, была в руку. На столе в гостиной уже давно по возрастающей, пронзительно пищал мобильный телефон.

— Я вскрыл квартиру, его не было дома около суток, — сказал Склянский.

Альбина вспомнила, что последний раз она разговаривала с Мишей в ее магазине утром, накануне званого ужина.

— В квартире все на месте, ничего не пропало. Мы его ищем, — Склянский как-то замялся и добавил:

— Есть информация, что задержали тех, кто ограбил художественный музей в Чернигове, — больше он ничего не сказал.

— Благодарю вас, — подождав, не скажет ли он что-то еще, коротко ответила Альбина и дала отбой.

Ей сделалось неуютно в любимом халате, под весом легкой шелковой ткани ей стало трудно дышать. Склянский не мог знать о приобретении краденых картин. В его обязанности входило обеспечение безопасности, но от Склянского ничего не скроешь. Он все знал и понимал, этот Склянский…

Глава 6

Оперативная группа Хоменко вышла на задание.

В этот день, который больше походил на затянувшийся вечер, рано стемнело. Долго не включали фонари. В предчувствии чего-то неизбежного, черная ночь спустилась на Город. Наконец фонари зажгли, и проспект Правды вскрылся желтыми гнойниками огней.

В соответствии с приказом, в восемь часов вечера группа Хоменко собралась возле дома Розенцвайг. Пока Цуркан и Сахно определялись на местности, где им предстояло вести наружное наблюдение, Хоменко куда-то пропал. Он только что был здесь, жевал свою булку, и будто сквозь землю провалился. Когда Хоменко не спал, он ел, предпочитая всем остальным продуктам, сало со свежим батоном. Добрый шмат сала и батон всегда были при нем, как табельное оружие и наручники. Если же рефлексирующие коллеги предлагали ему прекратить обжираться, он отвечал, что сало помогает ему думать, и продолжал жевать.

Когда Цуркан и Сахно уже начали беспокоиться, неожиданно появился Хоменко в сопровождении двух пьяных проституток. Большую, пышнотелую и флегматичную он называл Аля, ей было лет двадцать, маленькой и егозливой было не более шестнадцати, он звал ее Юлой, хотя Аля называла ее Юля. На Але была расстегнутая синяя куртка из болоньи, слегка прикрывавшая то место, где должны были быть трусы, но самих трусов на ней не было. Она была в прозрачных колготках, через которые видна была густая черная шерсть, покрывающая не только лобок, но и внутреннюю поверхность толстых ляжек. Юля была одета в короткий громко скрипящий плащик из ядовито-зеленой пластмассы. Она, не умолкая, хохотала, на ее маленьком, почти детском, бледном лице ярко блестели глаза. А глазки-то у тебя блестят характерно, заметил Цуркан, отличающийся быстрой реакцией и цепкой хваткой. Он невзначай приблизился к Юле и принюхался. От нее исходил специфический кисловатый запах. Накурилась конопли оттого и веселится, обнаружил причину ее дурашливого настроения Цуркан. Также незаметно он обнюхал и Алю, но, сколько ни принюхивался, никаких других запахов, кроме запаха алкогольного перегара, табака и не чищеных зубов не унюхал.

15

«Сделать невозможным возможность фальсификации выборов» (укр.).