Безымянное проклятье

Нотт, явно ничего не заметивший, меж тем продолжал:

— Да, твоё поведение явно… выходило за рамки. И как я сразу не догадался…

— Бинго! — Гермиона заставила себя невесело рассмеяться, но вышло хриплое карканье вместо смеха. Теодор непонимающе на неё взглянул.

— Что, прости?

— Это магловская игра. Забудь. — И она вернула своё внимание уже остывшему ужину. Она хотела бы убраться отсюда подальше и не разговаривать с Ноттом больше никогда. И с Блейзом. И с Малфоем. Не видеть и не знать об их существовании. Как просто было бы забыть обо всём с ними связанном. Если бы Джинни была хороша в ментальной магии, возможно, Гермиона бы и попросила её об обливиэйте. Это был бы дар милосердия для её истерзанного сердца и воспалённого мозга.

— А я-то наивно предполагал, что ты переживаешь из-за расторжения помолвки с Уизли.

Гермиона могла бы простить Нотту многое. Его повторное появление в своей жизни. Приглашение на нелепое свидание. Даже препарирование её пребывания в проклятье, как и само напоминание об этом. Она могла бы всё это понять и простить, ведь он был явно обделён эмпатией, а ещё Драко Малфой был его другом, и Теодор, явно по-своему, о нём беспокоился. Возможно, он даже беспокоился о ней тоже — очень своеобразно и совсем капельку. Она могла бы простить всё это и даже то, что последует за этой специфической встречей. Невольно он напоминал ей о Малфое, ворошил плотно утрамбованные в дальних углах мысли, пытался растопить тот лёд, в который она сама заковала собственные чувства. Всё это можно было простить. Но не упоминание о Роне и семье Уизли.

— Хватит! — зло крикнула она, краем сознания отмечая, что никто из присутствующих в ресторане маглов не обратил на них никакого внимания. Видимо, Теодор позаботился о конфиденциальности и соответствующих чарах. — Теодор Нотт, — зло прошипела она, — ты понятия не имеешь, как именно это проклятье на мне отразилось. Твой заскорузлый мозг вряд ли способен оценить, что именно мне пришлось пережить за это время и не раз. И уж тем более тебе не понять, что из-за его влияния я лишилась всего. И даже большего.

Гермиона выскочила из ресторана, не позаботившись даже о собственном пальто. Она бежала в неизвестном направлении. Злые слёзы холодили щёки и мешали видеть дорогу перед собой, но она не собиралась останавливаться или оглядываться. Плотину спокойствия снесло лавиной, загнанной в глубину боли. Она бежала и плакала, плакала и бежала, пока не столкнулась с кем-то, кто стоял на её пути.

В то же мгновение она ощутила аромат своего пальто и чужие мужские руки на своей спине. Теодор с помощью аппарации обогнал её и позволил влететь в себя на всей скорости. Он устоял и даже поддержал Гермиону, когда она по инерции начала заваливаться назад, одновременно поскальзываясь на заснеженном тротуаре. Внезапное тепло подействовало расслабляюще.

Не было никого, кто мог бы её выслушать за это время. Она дистанцировалась ото всех, ни с кем не встречалась и уж тем более не виделась с теми, кто знал историю и мог бы спросить, «как она». Такой простой вопрос мог бы привести к непредсказуемым последствиям. Идя на встречу с Ноттом, она наивно надеялась, что выдержит. Наивно полагала, что одного предупреждения для Теодора будет достаточно. Она хотела, чтобы он понял и не говорил о нём. Но вместо того, чтобы поддерживать иллюзию свидания, пусть и паршивого, он прошёлся по всем её болевым точкам и теперь неловко её утешал посреди холодной улицы, обняв одной рукой, а второй неумело приглаживая взлохмаченные волосы.

Гермиона закусила собственную руку и завыла, зарываясь глубже в ощущение человеческого тепла рядом с ней. Никто не знал, что она была на грани самоубийства несколько дней подряд после снятия проклятья. Никто не догадывался, что она уже давно пьёт магловское снотворное, чтобы не видеть снов. И каждый раз она боится, что выпьет больше таблеток, чем требуется, и не проснётся следующим утром…

Труба аппарации ненадолго вернула её в реальность. Нотт, не сумев попасть внутрь её квартиры и врезавшись в антиаппарационный барьер, накренился, но устоял. Гермиона даже различила едва слышимые ругательства, прежде чем почувствовала, как кто-то настойчиво вкладывает её волшебную палочку ей же в ладонь.

— Открой дверь, Гермиона, — тихо попросил Нотт. Гермиона привычным движением взмахнула палочкой, снимая невидимые преграды и отворяя хитрые замки. Теодор подхватил её на руки, внёс в квартиру и ногой захлопнул дверь.

Последующий за этим разговор она помнила смутно. Кажется, она сидела в коконе из его рук на своём диване. Они смотрели на идущий за окном снег, и она говорила, говорила, говорила… Нескончаемым потоком через слова из неё выходила боль и отчаянье, оставляя внутри себя приятную пустоту. В какой-то момент Нотт поднялся и направился за барную стойку. Он исследовал шкафчики и гремел посудой, пока Гермиона, давясь слезами, рассказывала о зелёном платье и танце. И о том, как узнала, что её магия иссякает. О надеждах, терзаниях, страхах, отрицании. Ей в руки легла большая чашка ароматного чая с неведомым набором трав. Тео сел рядом, приобнял её за плечи и отпил такой же чай из своей кружки. Слёзы ударялись о гладь чая, оставляя после себя круги на воде.

— Рон хоро-о-о-ши-и-и-й, — всхлипывая, протянула она и наконец-то отпила чай. Гермиона искренне удивилась тому, что он не стал солёным. — Он отпустил меня, а я… я… — Ещё один глоток. — Оказалось, не знаю, что делать с этой свободой.

Чай явно был волшебным. На её кухне хранились только безопасные ингредиенты, и Гермиона была спокойна. Она не могла определить аромат сбора и его состав — нос был безнадёжно заложен. Непонятным образом за этот вечер она прониклась доверием к Теодору и теперь, успокаиваясь, не могла определить внутри себя — рада она этому или нет.

— Так, значит, ты не хочешь затащить меня в постель? — Голос после такого обилия слёз звучал тонко и жалко. Но это было неважно.

Впервые за долгое время ей было спокойно и почти хорошо. Боль растворилась в тумане, сквозь который Гермиона смогла пройти. В груди ещё неприятно ныло, но, как оказалось, путешествие сквозь боль не было таким страшным. Как и не оказалось страшным доверие к кому-либо. Терпеливое молчание Нотта подействовало на неё лучше всего. Никогда прежде у неё не было такого друга, который не бросался бы в бой при малейшем намёке на её боль. Гарри и Рон отдали бы за неё свои жизни, но никто из них не смог бы выслушать эту историю до конца. Как и Джинни. Особенно Джинни. Сегодня Теодор стал для неё практически другом.

Услышав её вопрос, тот хмыкнул.

— Нет. Особенно меня… пугают твои волосы.

Она сонно улыбнулась и впервые за время, проведённое у себя в квартире, подняла на него взгляд.

— Пугают?

Нотт серьёзно кивнул.

— Руки. Они могут в них легко запутаться.

И тогда она засмеялась. Громко и легко, как не смеялась уже очень долгое время. Даже с Малфоем её смех хоть и был лёгок, но являлся сдержанным из-за неизвестности будущего. Сейчас же все карты были раскрыты, все пути ясны и оставалось лишь сделать шаг. Отважиться и ступить вперёд, отпустить прошлое, оставив его за порогом.

Она вздохнула и прижалась к Нотту плотнее. Гермиону откровенно разморило, и она изо всех сил надеялась, что это не побочное действие чая. Она хотела верить, что спокойствие и лёгкость останутся с ней даже тогда, когда эта ночь пройдёт, и Нотт уйдёт в наполненный волшебством мир.

— Грейнджер, — тихо позвал Нотт. Ему явно было не совсем уютно, но Гермионе сейчас было наплевать.

— М-м-м? — вопросительно промычала она, уже будучи на границе сна.

— Кто мы теперь, Грейнджер? — осторожно спросил он.

— Наверное, друзья. Подойдёт?

Кажется, он вздохнул с облегчением.

— Подойдёт.

***

Гермиона познакомила Тео и Эйми на следующих выходных. Хватило лишь одного письма, чтобы та согласилась на встречу. Конечно, Гермиона не сказала о цели встречи — Эйми была категорически против отношений с противоположным полом из-за отсутствия у последних серого вещества в головах.