Страница 11 из 79
— Ты не переживай, уже совсем скоро он вернётся, и вы начнёте готовиться к предстоящей свадьбе. Ведь об этом мечтают все девушки после помолвки?
— Ага. О чём же ещё. Буду мучить Рона выбором цвета скатерти и салфеток.
— О, Мерлин, я уже сочувствую Рону!
Как легко было разговаривать с Гарри — после душного дня, который был полон переживаниями и разочарованиями. Шутить о своей жизни, не вспоминая о трудностях. Строить планы на ближайшие выходные, разрешая себе просто жить, и не думать о том, кто сейчас неизбежно наблюдает за её разговором незримым свидетелем.
***
Раскрасневшаяся Гермиона не торопясь протирала запотевшее стекло в ванной комнате. Основательно завернувшись в длинный махровый халат, она приводила себя в порядок, стараясь максимально отдалить приближавшийся сон. Это всё срыв, это всё нервный срыв. Этим она успокаивала себя, лёжа в наполненной ванне с цветной пеной. Миндаль и бергамот, окутавшие её ароматом с головы до пят, заставляли напряжение, скопившееся в мышцах, уступить место покою и умиротворению. Невероятно, как сильно она истосковалась по крепким, надёжным, ласковым рукам Рона. Она вновь, как и много лет подряд, взвалила всю ответственность на себя, не поделившись ею ни с кем. Даже с любимым. Даже с лучшими друзьями. И вновь, как было уже не раз, пучина забот унесла её в душный водоворот проблем, сковывая мышцы страхом и стрессом.
Так было уже не раз после окончания войны и школы. Но каждый раз, почуяв в Гермионе большую загруженность, чем обычно, Рон в ближайшие выходные уводил её от проблем самыми разными способами. Порт-ключом в богом забытую деревушку в Шотландии или в Париж, организовывая мини-посиделки с бывшими сокурсниками дома Гриффиндор; блокируя камин и предаваясь любви и ласкам весь день, не впуская даже сов — он делал всё, чтобы заставить её чувствовать и жить. Отрывая Гермиону от привычного мира заумных книг, в которых сам не смыслил ни кната, Рон дарил ей мир, полный ощущений, впечатлений и доверия. Он вытаскивал на свет любознательную, приветливую девушку, которую она периодически хоронила под кипами свитков и книжной пыли. К концу такого уик-энда, а иногда и гораздо раньше, затёкшая от постоянного чтения шея вновь становилась подвижной, мир обретал краски и непосильные задачи не казались уже столь необъятными.
Не было ничего предосудительного в том, чтобы расслабиться без посторонней помощи. Рука скользнула под воду и ниже, поглаживая полушария груди, спускаясь лёгкими прикосновениями по животу. «Он не сможет меня увидеть, — уговаривала она сама себя, невольно заливаясь румянцем, — не сможет увидеть, но поймёт, почувствовав твои эмоции». Ладонь вернулась на край ванны. Гермиона разочарованно выдохнула и закрыла глаза. Совершенно невозможно расслабиться, зная, что за тобой подсматривают. И не только подсматривают, но и ощущают то же, что и ты.
Выбираясь из ванны, она, как и все эти дни, специально обходила стороной зеркало, пока не удостоверялась, что её тело надёжно скрыто под объёмной материей. Каждый день она старалась не смотреть на своё отражение, пока переодевалась или принимала душ. Каждый раз после сна, открывая створки шкафа с зеркальной дверцей изнутри, она с силой зажмуривала глаза и на ощупь искала халат. Лишь после, облачившись в него, она могла спокойно продолжать свой утренний моцион и выбирать одежду на день.
Все эти неудобства… накапливались. Она действительно устала думать только о самой насущной проблеме. Несмотря на то, что Малфой больше не вёл себя как скотина и вообще ни словом, ни взглядом не давал понять, что его что-то смущает, она всё равно ощущала напряжение, которое скапливалось в воздухе вокруг неё. Напряжение, которое витало словно маленький дементор, высасывая из её жизни краски и радости, заключая в леденящую стужу скованности и невесёлых дум.
Ей определённо не помешало бы взять перерыв. Выпить зелье сна-без-сновидений и выспаться впервые за несколько недель, оставляя неразрешённые вопросы до следующей ночи, но Гермиона не может этого решить единолично. Был бы тут Рон, он бы… Гермиона встряхнула влажными волосами и стремительно вышла из ванной комнаты. Слишком хорошо она представляла, что именно сделал бы Рон, будь он тут. И эти мысли, и фантазии никак не могли ей помочь поскорее уснуть.
***
— Может, тебе будет легче написать письмо?
Гермиона устало подняла голову с подлокотника кресла и привычным движением убрала волосы с лица.
— Он ведь успешный бизнесмен, ты говорил. Его почту наверняка проверяют задолго до того, как она появляется у него на столе.
— Никогда не поверю, что ты не найдёшь способ зашифровать послание так, чтобы его не смог прочесть никто, кроме получателя.
— Почему ты вообще решил, что письма будут эффективнее?
— Потому что помню, что писать длинные эссе тебе удавалось всегда лучше, чем импровизация. — Драко хмурился, уже не в первый раз тасуя факты о Блейзе в своей памяти. — Вряд ли я чем-то смогу помочь тебе при встрече с ним. Я ведь не думал, что от его красоты у тебя так сильно замкнёт мозг, что ты огорошишь его совершенно не теми фактами, которыми следует.
Гермиона одарила его хмурым взглядом и вновь улеглась поглубже в кресло.
— Я знаю, в какой книге искать про чары шифровки. — Она мысленно вызвала книгу из памяти, и та упала ей на колени. Смахнув пыль с тяжёлого тома, девушка задумчиво начала листать страницы. Она совсем не замечала, как Малфой пристально вглядывался в её хрупкую фигурку, так уютно обосновавшуюся в кресле напротив. — Сейчас ничего не получится, — сказала Гермиона, захлопнув том. Пыль взвилась к потолку, Грейнджер смешно зажмурилась и нахмурила брови, собираясь, видимо, чихнуть. Но в последний момент будто что-то пошло не так, и она открыла глаза. — Видимо, я не очень внимательно изучила эту книгу. Или очень давно. Текст сливается, удалось понять лишь общие фразы. Кажется, эта книга из дома на площади Гриммо…
— Отлично. Поттер ведь дал тебе туда доступ в любое время дня и ночи, значит, завтра сразу туда?
— Я подумаю, — ответила Гермиона тихо и отвернулась.
Не сказать, что он удивился. Драко определённо ждал чего-то подобного после всех волнений с её стороны. Было ли ему обидно? Да, часть его сознания злилась, ощущая тщетность и бесполезность своего положения. Эта часть рвалась на свободу и каждую минуту промедления, каждую ошибку воспринимала как личное оскорбление. Как посягательство на свою жизнь и благополучие. Как нечто мешающее и отвратительное, как зудящее насекомое, которое хочется уничтожить одним хлопком.
Но другая, человечная сторона Малфоя, определённо понимала. Понимала сомнения и ошибки, понимала даже желание сбавить темп и отвлечься, попробовать что-то иное. И даже желание остановиться и сесть у обочины отдохнуть — он тоже понимал.
Вряд ли сам, будучи в таком же положении, он смог бы перелопатить такой пласт информации в очень короткий срок. И только это уже должно было вызывать его уважение и благодарность, но…
Оставалась та самая часть, которая готова была плеваться ядом из-за крохотной заминки. Чтобы не выдать собственного разочарования, Драко отвернулся к камину, позволив белоснежной чёлке упасть на глаза и скулы, скрывая его противоречивые чувства. Погрузившись в собственные переживания, он не услышал, как Гермиона, еле слышно ступая по мягкому ковру, подошла к нему и нерешительно положила руку на его плечо. Вздохнув чуть глубже обычного, Малфой ощутил, как заразительное тепло от её мягкой ладони пробегает волнами по его позвоночнику и дарует чувство безопасности и спокойствия. Всё его существо отозвалось на этот более чем невинный жест вполне дружеской поддержки, и он вновь прикрыл глаза, позволяя себе наслаждаться умиротворением, которое так неожиданно успокоило его внутренних демонов. Ему показалось, что прошло всего несколько минут, когда Гермиона аккуратно присела на подлокотник его кресла и рука её не сдвинулась ни на дюйм.
— Мне нужен перерыв, Драко. Поверь, я ощущаю то же самое, если не большее. Желание охватить необъятное как можно скорее всегда было во мне, а теперь… теперь прибавилось острое ощущение неполноценности и болезненная тревожность из-за нашей связи. Будто какую-то важную часть меня уничтожили, извратили без моего ведома, и я не вижу пути, как её вернуть себе обратно. Будто предо мной тысячи дверей и лишь один ключ. Я мечусь меж этими дверьми, которые, как назло, ещё и меняются местами, запутывая, уводя всё дальше и дальше от меня самой.