Моя драгоценная гнома

— Вашему высочеству что-нибудь нужно? — любезно спросила служанка.

Дагобер покачал головой и махнул в сторону двери, чтобы эльфийка уходила.

— Если что-нибудь понадобится, я оставила колокольчик, — служанка поклонилась и вышла, а Дагобер снова занялся письмом.

Как много надо сказать, но почему-то не находишь слов.

Он задумчиво отложил перо, а потом достал из кошелька цветок сирени. Странным образом цветок завалился в его карман — счастливый цветок, с пятью лепестками. Он обнаружил его, когда переодевался в салоне красоты, и положил в карман новой одежды, сам не зная почему. Цветок ничуть не увял и пах так же, как когда был сорван в волшебном саду феи Сирени. Не лучше ли было схватить Эрмель в охапку и сбежать ото всех? Поселиться с ней где-нибудь на лесном хуторе, разводить пчел и розы? Как Чокнутый Эльф со своей человеческой женой?.. Но нет, Эрмель никогда не согласилась бы на подобное. Она хотела спасти отца, она бы не стала прятаться. Да и ему было бы зазорно жить на жемчуг, который появлялся от смеха его жены. Его жены… Дагобер закусил губу, досадуя, что истина открылась так поздно. Каким самовлюбленным, тупым идиотом он был, рыская по стране в поисках самой красивой красавицы! Трижды идиот, десять раз идиот. Фея не говорила о самой красивой, она сказала, чтобы он женился на самой прекрасной. Какая женщина самая прекрасная? Та, что любима. Он был слепцом, не замечал очевидного — не разглядел девушку в одежде парня, не понял, для чего им повстречались Чокнутый Эльф с Маэль. А теперь уже поздно, слишком поздно пытаться что-то изменить. Но он, хотя бы, смог вернуть своей любимой отца и ту жизнь, которой она была достойна.

Цветок сирени словно ожил в его пальцах, и аромат волшебных садов чувствовался, как наяву.

«Дорогая Эрмель…» — перечитал Дагобер, собираясь с мыслями, как вдруг дверь распахнулась настежь. Пламя свечей затрепетало, и точно так же затрепетало сердце — боясь поверить, что все происходящее не сон.

На пороге стояла Эрмель. Его драгоценная малютка-гнома. Растрепанная, с перепачканными щеками, но глаза горели по-прежнему — ярко, как полуночные звезды.

Цветок сирени легко, как бабочка, опустился на недописанное письмо, а Дагобер уже держал в объятиях самую прекрасную девушку на свете. И не только держал, но и целовал, целовал так, что голова кружилась, как у мальчишки, впервые поцеловавшего подружку весенней ночью в цветущем саду.

— Ты зачем здесь? — только и сказал он, оторвавшись от нее, но ответить не позволил и снова запечатал ей рот поцелуем. Надо было сделать это раньше, сто раз сделать раньше, чтобы жизнь наполнилась смыслом, чтобы сердце разгорелось…

Сердце не успело разгореться, потому что Дагобер получил весомый удар кулаком в живот и охнул, отступив. Его самая прекрасная гнома спрыгнула со стула, и теперь звезды в ее глазах горели грозно.

— Почему ты обманул меня? Почему не сказал, что заклятье снято, и что… что догадался, кто я?.. — она покраснела так жарко, что было заметно даже при свечах.

— Не обманул, а скрыл правду, — проворчал Дагобер, потирая живот. — Зачем было бить так больно, Эрм?! Ты же девушка!

— Я тебе еще и нос сломаю, когда разберусь во всем! — губы ее вдруг задрожали, и из глаз брызнули слезы.

Гнома резко отвернулась и подбежала к столу:

— Фу! Напал на меня — я испугалась! — заговорила она нарочито бодрым голосом, поспешно смахивая слезы. — Перепутал меня со своей невестой, что ли?

Но обмануть принца ей уже не удалось. Дагобер только усмехнулся наивным попыткам представить все так, будто и не было никакого поцелуя.

— Ты как здесь оказалась? — спросил он, подходя к ней сзади и намереваясь обнять и продолжить поцелуи. Пусть хоть один вечер, но Эрмель должна быть рядом, а потом…

— Сирень, — она взяла цветок сирени со стола. — Я шла на запах сирени и нашла твою комнату. Это чудо, правда?

— Самое настоящее, — подтвердил Дагобер, осторожно положив руки ей на плечи и держась наготове, если ей вздумается драться.

— А это что?..

Он запоздало вспомнил про недописанное письмо, но спрятать его уже не успел. Эрмель схватила пергамент первой, пробежалась глазами по строчкам и… набросилась на Дагобера с кулаками, осыпая ударами, куда попало.

— Дурак! Идиот! Ты что задумал?! — она наседала на принца так, словно опять превратилась в забияку Эрма.

Дагобер не без труда прихватил ее за локти и притиснул к себе. Она еще сколько-то трепыхалась, пытаясь вырваться, а потом уткнулась лбом ему в грудь, и всхлипнула.

— Эй, плакать не надо, — принц слегка разжал пальцы, проверяя — не повторит ли атаку его воинственная подруга, но Эрмель обхватила его за пояс, прижимаясь теснее, и заревела.

— Зачем ты? Зачем?!. — повторяла она, а слезы лились и уже промочили камзол у него на груди.

— Тише, — шепнул ей Дагобер и подхватил на руки, закрыл пинком дверь и унес в смежную комнату, где стояла кровать — широкая, с ворохом подушек и пуховых одеял.

Он положил Эрмель на постель и сел рядом. В спальне не горели свечи, и в алькове был таинственный полумрак. Эрмель вдруг затаилась и даже перестала всхлипывать.

— Вот это уже лучше, — похвалил ее Дагобер, большим пальцем стирая слезы с пухлых щечек гномы. — С чего это бесстрашный Эрм решил устроить водопад из слез? Ну-ка, успокаивайся.

— Ты решил пожертвовать собой, ослиная башка? — прошептала она. — Ты решил умереть? Отказаться от свадьбы? Зачем?!

Дагобер не ответил. Она лежала перед ним такая близкая, пылающая от гнева, такая милая и такая… желанная. Он не смог сдержаться и снова поцеловал ее. Гнома задрожала, словно в лихорадке и ответила на поцелуй так робко и неумело, что выдала себя с головой.

— Маленький Эрм никогда не целовался, — прошептал Дагобер ей на ухо, когда она отвернулась, порывисто дыша. — Мне все больше и больше нравится этот парень…

— Ты же знаешь, что я не парень, — сказала она жалобно.

— Знаю, — подтвердил он. — С того самого дня, когда ты согрела меня после купания

Она слабо вскрикнула и попыталась спрятать лицо в ладонях, но Дагобер отвел ее руки.

— Я тогда чуть не умер от потрясения, увидев чудесные грудки, — признался он, касаясь губами щек Эрмель. — Наверное, тогда и засомневался, что не там ищу самую прекрасную девушку на свете. А теперь уверен, что нашел ее, и ради этой девушки все не страшно. Главное, чтобы ты была свободна и счастлива.

— Свободна и счастлива? — прошептала она потрясенно. — Ты о чем говоришь?! Как я могу быть счастлива, если ты умрешь?! Да я… я умру вместе с тобой!

— А вот это — крайности, — сказал Дагобер строго и отстранился от нее. — Я уже все решил, и если совершишь глупость, то все будет напрасно. Я велел дядюшке позаботиться о тебе, оставил ему завещание, там тебе полагается…

Она подскочила резво, как будто ее подпнули в спину, и схватила Дагобера за отвороты камзола:

— Видят небеса, — прошипела она сквозь зубы, — сейчас я точно тебя отделаю, как отбивную! Ты женишься на дочери маркграфини и будешь жить! Иначе… иначе… — она запнулась, потому что не смогла придумать, какой страшной каре его подвергнет.

Дагобер засмеялся и обнял ее, наслаждаясь каждым мгновением этой близости.

— Я никогда не женюсь на дочери маркграфини, — произнес он мечтательно. — Потому что это было бы хуже смерти. Неужели ты не понимаешь, Эрмель? Я полюбил тебя, только тебя, и этого не изменить.

58

Все это казалось сном еще более нереальным, чем посещение «Сада фей». Эльфийский принц держал меня в объятиях и говорил о любви — тут было от чего сойти с ума.

Я зажмурилась, убеждая себя, что всего лишь сплю, и сейчас проснусь в собственной постели, но пробуждения не последовало. Дагобер шептал слова любви и утешения, и гладил меня все требовательнее, все жарче… От этого кружилась голова и хотелось упасть на подушки и забыть обо всем и обо всех, кроме… него.

Он приспустил платье с моего плеча, скользнул пальцами по шее — от подбородка и ниже, и коснулся бархатного мешочка на шнурке, что вручила мне фея Сирени. Это отрезвило и прогнало головокружительную негу.