Противотанкист

Я подкрался к дощатой двери и легонько толкнул её. Видимо подпёртая изнутри дверь, подалась только на несколько сантиметров и во что-то упёрлась. Но нет такой преграды, которую не преодолели бы большевики. Поэтому, определив по звукам доносившейся из сарая возни, где находится «нофелет», со всей «силушки богатырской», ударяю по хлипкой на вид двери ногой. Направляю луч включенного фонарика, на шевелящиеся на земляном полу фигуры, крича при этом.

— Хенде хох!!!

— Нихт шиссен! — Почему-то слышу я ответ на немецком языке и различаю, в кажущемся ярким свете, лоснящуюся от пота красную ряху Ананидзе, а вот под ним…

Я ещё не успеваю додумать мысль, как моя нога, обутая в кирзовый сапог, уже летит в эту морду, и с хлюпающим звуком встречается с ней. И откуда только взялось столько силы, потому что хватаю за воротник и как пушинку сбрасываю с девушки неслабую такую свиную тушу, а дальше планка у меня падает окончательно, и я практически ничего не помню. Очнулся я только от Ольгиного крика, сидя на теле урода и втрамбовывая его голову в землю, нанося удары как с правой, так и с левой руки.

— Коля, Коленька, успокойся! — Кричала мне в самое ухо она и трясла сзади за воротник гимнастёрки. Я поднял, валяющийся неподалёку фонарик, и встал на ноги, ещё толком ничего не соображая.

— Быстро уходи отсюда, тебя здесь не было. — Твёрдым голосом говорит мне она.

— А как же ты? — Её взгляду, позавидовал бы любой следак из НКВД, а стальная уверенность в голосе заставила меня подчиниться без лишних слов.

— Я, сказала, быстро!!! — Прошипела Оля. Не теряя ни секунды времени, выскальзываю из сараюшки и «огородами» ухожу из деревни. Также «огородами» возвращаюсь к своей хате, уже с другой стороны и, поднявшись на крыльцо, вхожу внутрь.

— Ну, наконец-то, — поднимается из-за накрытого стола, улыбающийся Серёга, но увидев меня, так и замирает со стаканом в руке.

— Что случилось? Николай. — Сразу становится серьёзным он. За столом сидели все свои, поэтому без затей отвечаю.

— Я походу этого, гада, на тот свет спровадил. — Практически сразу поняв, про кого идёт речь, Серёга только спросил.

— А на кой?

— Он Ольгу изнасиловал.

— Где?

— Там, в сарае. — Махнул я рукой, в нужном направлении.

— Ясно. — Мне сразу наливают полный стакан самогона, который я выпиваю, не чувствуя ни вкуса ни запаха. А старший сержант Филатов начинает отдавать распоряжения.

— Петрович, ты форму на него найдёшь? Но не новую, а б/у.

— Найду, не вопрос, — отвечает старшина.

— Тогда «героя» раздеть, напоить и никуда не выпускать. Это на тебе Федя. А я пойду, разведаю, что там и как. Мне помогают раздеться до исподнего и, забрав мою форму, предварительно выложив всё из карманов, Стёпа уходит, а за ним и Серёга. Федя же, исполняя обязанности сиделки, наливает мне полстакана и заставляет выпить. Но пока ничего непонятно, я отказываюсь, потому что для принятия нужного решения, голова должна быть трезвой и соображать. Прятаться за женской спиной, было как-то не по-мужски, но и идти на заклание как баран, тоже не хотелось. Филатов вернулся минут через десять и расставил всё по местам.

— Этот, гад, оказался живучим, но морду ты ему начистил капитально, да и без сознания он, так что сотрясение тоже есть. Он точно тебя не узнает?

— Я сначала ослепил его светом фонарика, а потом кричал по-немецки, ну а вырубил я его практически сразу.

— Тогда уже лучше, потому что твоя утверждает, что её кто-то ударил сзади по голове, когда она шла по улице, а очнулась она только в сарае и сразу начала звать на помощь.

— Успокойся — упреждает он мой вопрос, — с Ольгой Анатольевной вроде как ничего страшного не произошло, так парочка синяков и шишка на голове, ну может быть небольшое сотрясение, вовремя ты успел.

— Основная версия, это нападение фашистских диверсантов, так что этому, гаду, может и орден ещё дадут, так что про свои выкрутасы он будет молчать. Тем более поползли слухи, что кто-то слышал немецкую речь и видел, уходящие в сторону леса тени. — Хитро улыбается Серёга. Ещё большую ясность внёс старшина, который прибежал к нам при полном вооружении, с карабином на плече.

— Ну и шороху вы наделали, говорит он, кидая мне на кровать свёрток с формой. Сейчас всех поднимают в ружьё, будем ближайший лесок прочёсывать, немецких парашютистов ловить, так что собирайтесь и на площадь.

— Петрович, ну ты понял? Мы все вчетвером сидели в доме и отмечали наш отъезд, а потом поднялась суматоха.

— Понял, чай не дитё. — Стёпа опрокидывает себе в рот, так и не выпитый мной самогон и, крякнув, закусывает. — Это для антуражу, — с набитым ртом говорит он. Пока я одеваюсь, мужики «для антуражу», быстро допивают вторую бутылку, и сначала уходит старшина, а потом и вся наша троица, прихватив свои пистолеты, идёт ловить неуловимых диверсантов.

Командовал сборным подразделением «волкодавов» начштаба батальона, и сначала мы окружили небольшой лесок, в котором должны были скрываться немецкие парашютисты, а с наступлением утра сводная рота приступила к прочёсыванию. Диверсантов мы не нашли, а вот следы от их пребывания в лесу обнаружили. Нашёл их наш разведчик, старший сержант Филатов (ещё бы он их не нашёл, если он же их и оставил), причём на глазах у начальства. Сначала он обнаружил свежий окурок от немецкой сигареты, потом прикопанную упаковку из под галет. Ну а смятую пустую пачку из-под трофейных сигарет, один из бойцов нашёл уже на опушке. Улики-то мы нашли, а вот все следы были успешно затоптаны стадом госпитальных «слонов», истоптавших лесок вдоль и поперёк. Поэтому приехавшие специально обученные люди, опросив пару десятков человек, слышавших шум моторов самолёта, занесли их показания в протокол. Допросили также и единственную пострадавшую (Ананидзе лежал в отключке), сняли с неё показания и убыли восвояси. В общем, всё произошедшее списали на немецких парашютистов, которых периодически видели в расположении дивизии и пытались ловить, но до сих пор никого не поймали.

Пока шло разбирательство, моих друзей оставили на месте, поэтому все вечера я вынужден был болтаться в одиночестве, либо проводить их в обществе Петровича или старого Лейбы. Оля всё-таки получила сотрясение и лежала у себя в хате. Я естественно её навещал, но только днём и ненадолго, потому что теперь уже её лечащий врач, не разрешала долгих посиделок. Любимая рассказала мне, как всё было, и я кусал локти, потому что этот гад остался жив, правда, нос и челюсть я ему сломал, и когда его увозили в армейский госпиталь, в сознание он ещё не пришёл, так что будем надеяться, что не придёт. Как пишут в милицейских протоколах: «умер, не приходя в сознание».

Ну а история была такая. Когда она шла ко мне, то недалеко от дома кто-то ударил её сзади по голове, а очнулась она только в сарае, оттого, что кто-то стаскивал с неё штаны. Почему она надела в тот раз обычную солдатскую форму, подаренную ей Петровичем, она и сама не знала, но видимо это её и спасло. Если бы на ней была юбка, то насильнику было бы проще, задрал вверх и всё, оставалось только расслабиться и «получать удовольствие». Но стянуть с упругой попы галифе, которые Оля сама с трудом натягивала, расстегнув все пуговицы на ширинке, был ещё тот квест. Поэтому пока Ананидзе боролся с бриджами, а потом и с кальсонами, пытаясь их сдёрнуть, его жертва пришла в себя. А когда он всё-таки справился, то во-первых, жертва начала сопротивляться, во-вторых, насильнику досталось по яйцам и возможно пропала эрекция. С первым он справился, залепив Ольге несколько оплеух и слегка придушив, а вот со вторым, вопрос.

— Когда он начал бить меня по лицу, я поплыла и перестала сопротивляться, желая собраться с силами — вспоминала любимая. — А потом вспыхнул яркий свет, раздались крики на немецком языке, и мне стало очень легко.

— Ещё бы не легко, когда с тебя стаскивают стокилограммовую тушу. — Подумал я про себя.

— А потом. А потом я увидела зверя. Коля, ты что, всегда такой?