Страница 2 из 14
Катарина резко отбросила вуаль, оказавшись лицом к лицу с доном Хоэлем. Он замолчал на полуслове и уставился на женщину, которую только что обозвал матушкой и очень неуважительно просил убраться. Несомненно, это была самая красивая женщина во всем Арагоне. Мавританское племя, двести лет назад прокатившееся по местным землям, оставило ей высокие скулы и чуть раскосые глаза — темно-карие, опушенные ресницами такой густоты, что глаза казались подведенными кайалом. Но волосы у женщины были огненно-рыжие, а кожа — молочно-белой, еще более белой по сравнению с черным нарядом. Надменно стиснутые губы напрочь убивали нежность ее красоты, и донна выглядела как охотница, вздумавшая подстрелить совсем иную дичь, нежели олень или куропатка.
— Ух ты — выдохнул висельник. — Прошу прощения, а я-то принял вас за замшелую каргу, донья. Но только это ничего не меняет и
Он осекся, когда Катарина твердым шагом подошла к нему, взялась за шнурок с крестом, висевший у него на шее, дернула на себя сильно и резко, заставив приблизиться почти вплотную, и тихо сказала:
— Я спасу вас, чего бы мне это ни стоило. Даже если вы будете упираться, как старый осел!
Нет, он был такой же — совершенно такой же!
Катарина узнала каждую черточку его лица — шрам над правой бровью, нос с горбинкой, черные густые брови, придававшие мрачный, почти зловещий вид, упрямо выдающийся подбородок и губы — такого же четкого рисунка, твердые, но удивительно нежные, когда касаются в поцелуе
Серые глаза дона Хоэля удивленно расширились, а в следующее мгновение достойная вдова поцеловала убийцу прямо в губы — при всех, без стеснения!.. Зрители ахнули, как один, а Лусия спрятала лицо в ладонях, едва не застонав.
Поцелуй длился мгновение, не больше, а потом Катарина чопорно сказала:
— Обвенчайте нас немедленно, отец Жозеф, мне надоело ждать, — и теперь никто не посмел ей возразить.
Судья мрачно сопел, втягивая голову в плечи, а палач торжественно развязал преступника, показывая, что казнь не состоится. Сам виновник сих событий смотрел на рыжую вдову не отрываясь, словно она одним поцелуем не только лишила его дара речи, но и привязала к себе крепче, чем упавшими на помост веревками.
Обряд венчания не занял много времени — священник торопливо и испуганно зачитал молитву, и благословил новобрачных:
— Объявляю вас мужем и женой!
Катарина взяла новоявленного супруга под руку:
— Я помогу вам дойти до кареты, дон.
Но он отстранился:
— Благодарю, я и сам в силах до нее добраться.
Передернув плечами, Катарина пошла вперед, указывая дорогу, а он заковылял за ней. Палач услужливо подскочил и подставил плечо, и от его помощи убийца не отказался. Толпа расступилась перед ними, давая дорогу. Катарина шла очень прямо, не озаботившись опустить вуаль, и не смотрела ни вправо, ни влево. Лусия семенила рядом, а следом палач вел хромающего Хоэля Доминго, который забористо ругался сквозь зубы всякий раз, когда наступал на покалеченную ногу.
Кучер распахнул карету, из которой испуганно выглядывала Агапита, сразу же юркнувшая в уголок, когда страшный женоубийца подошел ближе.
Три женщины сели рядком на одной стороне, а на другой расположился счастливо спасенный дон. Он угрюмо посматривал на спутниц, пытаясь тыльной строной ладони откинуть с лица спутанные отросшие пряди. Катарина помогла ему, не побрезговав прикоснуться, и он счел нужным объяснить:
— Пальцы сломаны.
— Да, — ответила Катарина, опуская глаза. Конечно же, его пытали, и испанским сапожком дело не обошлось.
Глаза она опустила зря, потому что сразу же уперлась взглядом в мощные ляжки и в грязную тряпку, которой были обмотаны бедра дона Хоэля. Под тряпкой скрывалось нечто не менее мощное, и Катарина, напомнив себе о правилах приличия, перевела взгляд в окно.
— Мы вызовем врача, он позаботится о вас, — сказала она как можно мягче.
— Не надо врача, — тут же отмахнулся он. — Это все ерунда.
— Переломы — это опасно, — ответила Катарина, задетая его небрежным тоном.
— Ерунда, — последовал не менее оскорбительный в своей небрежности ответ.
Катарина поджала губы, решив, что сделает все по-своему.
В карете повисло напряженное молчание, во время которого спасенный преступник рассматривал женщин самым внимательным образом.
— Могу я узнать ваши имена, доньи? — нарушил он тишину. — Все три такие красотки, а я даже не знаю, как вас зовут.
Катарина закусила губу. Замечание, что красотки — все три, странным образом обидело ее. Агапита покраснела до корней волос, а Лусия, кашлянув, представила всех троих:
— Вам выпала честь ехать в карете герцогини дель Астра, — тут она сделала широкий, выверенный до дюйма, жест в сторону Катарины. — Я — ее компаньонка Лусия Фернандес Эстефан, Агапита — служанка, — в сторону служанки последовал не менее выверенный, но менее широкий жест — так, просто указать, даже не поворачивая головы.
— Ух, как у вас это ловко получается, — восхитился Хоэль, и в его голосе Катарине послышалась издевка. — Ручкой туда, ручкой сюда — и понятно, кто госпожа, а кто на побегушках. Наверное, долго учились делить людей по сорту?
— Прошу прощения! — возмущенно воскликнула Лусия, а Катарина покраснела от негодования.
Он еще сомневался, кто здесь благородная донна, а кто служанка?! Вслух она, разумеется, ничего не сказала, сделав вид, что болтовня дона Хоэля ее не касается.
Подождав, не заговорят ли с ним, и не дождавшись, Хоэль снова пустился в расспросы:
— А куда мы едем, благородные доньи?
Катарина посчитала, что этот вопрос стоит ответа и пояснила:
— Едем в мой дом, в Каса-Пелирохо. Там вы сможете отдохнуть и позаботиться о ранах.
— Ваш дом, — задумчиво повторил Хоэль. — Осмелюсь спросить еще, благородная донья
Катарина холодно посмотрела на него. Ей казалось, что каждым своим словом он попросту издевается над ней. Даже «донна» он произносил на по провинциальному, словно намеренно подчеркивая, насколько далек от хороших манер и элементарной благодарности за спасение жизни.
— коннетабль дель Астра кем вам приходится? — спросил дон Хоэль.
— Он мой отец, — последовал спокойный ответ.
— Ага, я и подумал, что для жены вы слишком молоденькая, — заявил он, рассматривая ее, как фарфоровую безделушку на витрине. — А вы, вроде как, вдова?
Агапита прыснула и сразу же сделала вид, что закашлялась. Хоэль немедленно посмотрел на нее, пытаясь угадать причину такого веселья, Лусия искоса глянула на Катарину, а Катарина уже с трудом сдерживала раздражение.
— Вроде как, я замужняя женщина, — ответила она саркастически. — И вроде как, вы даже мой муж.
— А, ну да, — припомнил он и ухмыльнулся. — Зачем же вам понадобилось меня спасать? Я вам так сильно понравился, донья? Осмелюсь сказать, сейчас я не в лучшем виде. Но если меня отмыть и побрить, — он почесал тыльной стороной ладони заросший подбородок, — то еще сгожусь вам. Обещаю даже стараться.
Лусия ахнула и закрылась веером, чтобы скрыть румянец, Агапита вытаращилась, позабыв закрыть рот, а Катарина призвала на помощь всю свою выдержку.
— Добрый дон, — сказала она, едва сдерживая злость, — я спасла вас по причинам, обсуждать которые не намерена. Но дело вовсе не в моей симпатии к вам. Боюсь, вы мне совершенно несимпатичны. И чем дальше заходит знакомство, тем больше
— То есть причин нет, — перебил он ее.
Катарина махнула веером, показывая, что он волен думать, как ему угодно.
— Тогда кто вас просил вмешиваться? — поинтересовался он грубо.
С треском захлопнув веер, Катарина посмотрела ему в глаза:
— Вместо благодарности, — сказала она, чеканя слова, — вы говорите какую-то ересь, добрый дон. Такое чувство, что вы хотели умереть.
— Может и хотел, — проворчал он, откидываясь на мягкое сиденье. — А насчет благодарности Я не просил вас меня спасать. Вы хоть соображаете своей рыжей головкой, что наделали? Вы взяли в мужья преступника, убийцу Вас за это точно не похвалят.