Я (не) ведьма

Правильно делают, что берегут девиц до свадьбы. Чтобы не стала слишком опытной и умной, чтобы не сравнивала поцелуи одного с поцелуями другого. Чтобы не мечтала о несбыточном — о прекрасной любви, как в романах.

Меня некому было беречь, но я мысленно поздравила себя за стойкость. Какова была бы моя участь, если бы в черном шатре с красной полосой я уступила бы сэру Эдейлу?

Вот так я размышляла — волнуясь, распаляясь гневом, испытывая неуверенность перед будущим, а руки мои продолжали втыкать в канву иголку, словно единственное, что меня сейчас заботило — то, как лягут нитки на узор.

Ольрун вдруг перестала метаться по комнате и застыла, уставившись в стену, а потом медленно повернулась ко мне.

— Это все из-за ручья Феи, — сказала она, и глаза ее загорелись сумасшедшим огнем. — Ты искупалась в ручье Феи в полнолуние, а это верный способ удачно выйти замуж.

— По-моему, ты бредишь, — сказала я, продолжая вышивать.

— Все знают об этом поверье, — отрезала Ольрун. — Ты знаешь, Стелла?

— Да, так говорят, — ответила Стелла нараспев. — Раньше девушки бегали к ручью Феи, чтобы поскорее выйти замуж. Я читала об этом в хрониках Санлиса.

— Вперед, — ответила я ей в тон. — Идите и ныряйте. Пусть вам повезет и посватается сам король Альфред.

Но сестры не поддержали мою шутку. Стелла испуганно ойкнула, а Ольрун уставилась на меня с неприкрытой злобой.

— Король Альфред женат, — прошипела она. — А сегодня уже не полнолуние. Ждать следующего — это целый месяц!

— Не говори глупостей, — оборвала я ее. — Ты и плавать не умеешь. Полезешь в реку — и точно не будет никакой свадьбы.

— Ты сделала это нарочно! — заголосила вдруг Ольрун, подскочила и вцепилась мне в волосы. — Ты украла у меня мужа!

Стелла завизжала, я попыталась оттолкнуть Ольрун, но она как обезумела — принялась царапать мне щеки, а потом выхватила шпильку и попыталась ткнуть меня острием в глаз.

Это было уже слишком! Я дернулась, оставляя прядь волос в кулаке сестры, и ударила ее локтем в грудь, как учил меня конюший. Мне совсем не хотелось бить Ольрун, она была хоть и выше меня ростом, но не такая крепкая, и уж точно не держала в руке ничего тяжелее ложки. Но обида и тело ответили раньше разума.

Удар получился хорошим — Ольрун улетела на три шага и тяжело села на пол, тараща на меня глаза. Дыхание у нее сбилось, и когда в комнату ворвались служанки во главе с леди Готшем, Ольрун не могла произнести ни слова, только хрипела и указывала на меня пальцем.

— Что произошло? — резко спросила леди Готшем.

— Ваша дочь оступилась и упала, — сказала я с вызовом.

Трудно было не заметить моих расцарапанных щек и прядку рыжих волос, которую Ольрун поспешно бросила под строгим взглядом матери, но жаловаться матери на родную дочь — это было еще глупее, чем обвинять меня, что я очаровала короля из Норсдейла, нырнув при луне в лужу в саду.

Стелла уронила пяльцы и стояла, прижавшись к стене, глядя на нас всех с ужасом.

— Она ударила меня! — смогла, наконец, произнести Ольрун, по-прежнему сидя на полу. — Она еще и колдовала — ходила ночью к ручью Феи, чтобы получить короля!

Я была почти готова, чтобы мачеха приказала запереть меня или наказать строгим постом недели на полторы, но леди Готшем даже не ответила дочери.

— Причешите леди Кирию, — велела она служанкам, — припудрите ей щеки, а кошку, которая ее поцарапала, вышвырните вон.

Служанки скользнули ко мне бесшумно, как тени, держа наперевес гребни.

— Мама? — изумленно спросила Ольрун, глядя на мать, словно видела ее впервые.

Мне и самой хотелось точно так же вытаращиться на леди Готшем. Потому что кошек у нас не было — Стелла начинала дико чихать, едва поблизости оказывалась хоть одна полосатая и хвостатая красавица. И то, что мачеха решила списать все на кошку, означало только одно — происшествие решили замять, словно его и не было.

— Мама! — воскликнула Ольрун уже зло и пронзительно, но леди Готшем смотрела только на меня.

— Сюда надо ожерелье, — сказала она и поманила пальцем Стеллу. — Дай-ка Кирии свое.

Стелла — притихшая и такая же удивленная, как мы с Ольрун, тут же подошла и приподняла волосы, чтобы служанка расстегнула замочек.

Ожерелье перекочевало с шеи Стеллы на мою, и мачеха еще раз придирчиво оглядела меня, заставив повернуться во все стороны.

Осмотр ее удовлетворил, и она кивнула, показывая мне на дверь:

— Идем, тебя ждут.

— Мама… — прошептала Ольрун уже со слезами на глазах, но мы с леди Готшем уже покинули комнату.

Мачеха вела меня к большому залу, и я, глядя ей в спину, гадала, что это значит. То ли леди Готшем смирилась и решила отдать меня за короля в обход родной дочери, то ли замыслила какую-нибудь каверзу и ждет удобного момента, чтобы разделаться со мной раз и навсегда. В ее добрые намерения я не верила.

Слуги распахнули двери большого зала, и я, повинуясь непонятному порыву, оглянулась. В полутьме сводчатого коридора виднелись боковые ниши. Когда мы с сестрами были маленькими, то любили там прятаться. Можно было сейчас бросить все и укрыться в такой нише, и стоять тихонько, пока все будут искать меня. Или не будут, а быстро приведут Ольрун — и всё сложится к общему удовольствию.

Но я не бросилась прятаться, а сделала шаг вперед — в залитый светом факелов и светильников зал, где было жарко и шумно.

Три шага, поклон. Три шага, поклон. Потом три шага, три поклона.

Мы с мачехой прошли к креслу отца, стоявшему во главе стола, и застыли, ожидая дальнейших приказаний. Мы стояли, опустив глаза, как и подобает благородным леди, но я все равно не утерпела и быстро окинула зал взглядом.

За столом было человек двадцать, и все они встали при нашем с мачехой появлении.

Я знала из них лишь нескольких — первого советника и двух или трех рыцарей, которые чаще всего приезжали в замок. Остальные были, вероятно, джентри из числа вассалов отца, а посланников из Норсдейла было шестеро. Одного я уже знала — сэр Рэндел Эдейл. Он смотрел в столешницу, в то время как остальные мужчины смотрели на меня. Посланников короля Сомареца легко было узнать — у них были отличные от наших камзолы, отороченные мехом, и у каждого мужчины были усы или борода. Лишь у самого младшего лицо было гладким. Но не потому, что он побрился по столичной моде, а потому что борода и усы у него еще не росли. Ему было лет восемнадцать, хотя ростом он превосходил отцовских рыцарей. Что касается сэра Эдейла — он и вовсе выглядел великаном. А говорят, что на севере так холодно, что люди и деревья не вырастают, так и остаются до смерти почти карликами.

— А вот и виновница переполоха, — весело объявил отец. — Господа! Кирия Санлис — моя дочь и дочь леди Кандиды Рэйвин. Садитесь леди, — он указал на два кресла, свободных по левую от него руку.

Мачеха села рядом с отцом, а я — рядом с ней.

Папочка усиленно пестовал образ старшей любимой дочери, и это нравилось мне все меньше. Собственно, я уже знала, чем закончится сегодняшняя трапеза, и это — видят небеса! — было для меня самым лучшим поводом покинуть родной замок, но что-то вызывало протест. Вызывало ярость, негодование и… страх.

Моим соседом справа оказался самый молодой из посланников короля, а напротив, через стол — сидел сэр Эдейл.

Юноша сразу покраснел, как девушка на выданье, Эдейл остался безучастным, и сразу налил в бокал крепкого красного вина, выпив почти до дна.

Краем глаза разглядывала послов. Сущие варвары! Лица резкие, обветренные, и сразу видно, что прибыли они из сурового края — никакой миндальной нежности в облике. Донован часто говорил, что где живешь, на тот край и похож. Судя по тому, что все рыцари были темно-русыми, их край был такой же серый. Правда, у юного рыцаря справа от меня волосы лежали волной и были светло русого, почти пшеничного цвета. Он смущенно предложил мне тарелочку с хлебом, и я взяла белый воздушный ломоть, вежливо поблагодарив.

Интересно, есть здесь сам король? И вдруг король — это вот этот неприятный старик, самый старший на вид?