Страница 5 из 7
– ЛЮБ…
И тут появляется Влад:
– Привет, жмурики!
Что поделать с человеком, у которого родители – зоотехники, а он сам подрабатывает санитаром на неотложке, куда, между прочим, его устроил я. Досадный промах с моей стороны.
Петляя между столиков, как заяц, он подлетает к нам и развязно бросает на стол тарелку со свёрнутыми, обречёнными блинами:
– Что, хонорики, уже перекусили? – Господи, когда он научится звать людей по-человечески?
Влад уплетает блины, и мне кажется, что они пищат у него на зубах, как устрицы деда Щукаря. Рита заметно оживилась:
– Стрик, ты будто хотел что-то сказать?
– Я хотел сказать, что ЛЮБлю блинчики со сметаной.
– Серьёзное открытие, – отзывается Влад, раскусив последний блин.
Как я его ненавижу! Взять бы и шлёпнуть мордой в тарелку с остатками сметаны. Но вместо этого я спрашиваю:
– А ты билеты взял?
– Брось глюков гнать, перестраховщик. Возьмём, – весело откликается он.
И мне почему-то становится спокойней. Наверное, потому, что Рита опять ушла в свою вечную грусть и не обращает на колкости Влада никакого внимания. И только когда мы встаём из-за стола, она, как бы стряхнув оцепенение, медленно приподнимается и идёт к гардеробу. Влад торопливо семенит за ней, бросая на ходу:
– Морской закон.
Как обычно, я уношу грязную посуду и толкаю её в дырку раздатки, над которой красуются стихи безымянного поэта:
Посуду принимает сухенькая женщина в высоком колпаке и халате, которые когда-то должны были иметь белый цвет. Влад галантно накидывает на Риту шубку. Опять он меня опередил.
Идём в снег. До кинотеатра всего две остановки, и Рита предложила пройтись пешком. Я согласился, хотя пальцы в ботинках вновь обросли мелкими иголочками. Влад рассказывает что-то весёлое. Рита отвечает, как всегда, рассудительно, я молчу.
– Давно пора вводить матриархат, – она тут же логически подтверждает своё заявление: – Мужики совсем хлипкими стали. Только пьют и воюют. Если бы женщины были у власти, не было бы никаких войн и жизнь шла бы нормально, без кризисов.
– Не скажи, – огрызается Влад, – народная мудрость гласит, – он цитирует как из учебника, – «две бабы – базар, три бабы – ярмарка» и «два мужика всегда найдут общий язык, хотя бы за бутылкой, а две хозяйки на одной кухне не уживутся». Стрик, чего молчишь? Поддержи сильную половину человечества!
– Если бы вдруг тебя выбрали президентом, что бы ты стала делать? – лениво обратился я.
– Уничтожила бы всех этих подонков и козлов, что мешают жить нормальным людям, – спокойно отвечает Рита.
Этого я ожидал, поэтому завёлся:
– Это по-нашему они козлы, а с их точки зрения – мы. И если бы ты управляла такой огромной страной, то как бы отличила нормальных людей от подонков? Для этого тебе нужны будут люди, занимающиеся специально только этим, то есть аппарат. НКВД, ОГПУ, ЧК – аббревиатура не имеет значения. А у каждого из них своё, предвзятое отношение к окружающим…
– Ритка всех бы перессорила, – подмигнул Влад.
Рита, кажется, уже давно не слушает нас, задумчиво вышагивает, оставшись при своём мнении. А я смотрю на неё: живи она века четыре назад, была бы самой смиренной монахиней или Жанной д'Арк. Столько в ней кротости, но внутри чувствуется какая-то низвергающая всё сила. Именно этой силы я боюсь, она манит меня и одновременно пугает.
Чем-то холодным брызнуло в лицо. Это Влад кинул снежком. Я наклоняюсь и разрывающими белизну руками сгребаю снег и мну его, пока снежинки не спрессуются в плотный побуревший комок. Потом я кидаю его во Влада и промахиваюсь, а он вновь попадает точно в грудь. Тупая жажда мести и желание не быть в глазах Риты неповоротливым барсуком заставляют наклоняться ещё и ещё… ещё и ещё. Прохожие невольно улыбаются, глядя на то, как два здоровых восемнадцатилетних болвана играют в дуэль. А Рита равнодушна, а ведь этот спектакль Влад затеял именно для неё. Наконец она произносит:
– Хватит, мальчишки. Что вы как маленькие?
И мы сразу успокаиваемся и шагаем, разгорячённые игрой, рядом. Влад раскраснелся, раздвинул на шее лохматый шарф, и мне его немножко жаль: так стараться и не получить в ответ даже захудалой улыбки.
У кинотеатра, словно пингвины на айсберге, толкутся люди, и я уже знаю, что билетов нам не достать. Афиша втягивает в себя даже одним именем – Маргарет Митчелл. А об остальном уже и говорить нечего – Голливуд. Унесённый ветром, а вернее, своей кипучей энергией и поздним осознанием вины, Влад скрывается в километровой очереди у касс. Пошёл снег. Рита напоминает Снегурочку, и только чёрные глазки блестят, отражая хоровод снежинок. Она вся в белой фате зимы. Мы топчемся чуть в сторонке от здания кинотеатра, и я изредка отвечаю на один и тот же вопрос шальных фанатов и фанаток.
– Нет. Лишних билетов нет, – и умалчиваю о том, что у нас совсем нет никаких билетов, даже на трамвай.
Подлетает Влад:
– Что, хонорики? Кина не будет. Продают только на завтра.
Рита уверенно поднимает глаза:
– Кто-то клялся и божился, что купит?
– Но, крошка?!
– Иди и найди.
– Ну и чёрт с вами. Что я – клоун? Ни у кого нет, я спрашивал. Тот, кто купил, уже в зале сидит. Через пятнадцать минут сеанс начинается.
– Ну тогда Стрик найдёт. Правда, Женя?
Какие у неё волшебные глаза! В следующее воскресенье фильма уже не будет, а ей так хотелось его посмотреть!
– …А я его поцелую, – вдруг слышу как из пропасти.
– Авансом, – возбуждается Влад. – А если не купит, то ставит нам пузырь, идёт?
– Ну пожалуйста, Жень!
Девочка! Ты обратила на меня внимание, ты пробудилась. Может быть, впервые за шесть лет нашего знакомства. Когда я первый раз вошёл в пропахший мелом класс и стареющая учительница литературы представила: «Принимайте новенького!» – ты даже не посмотрела в мою сторону. И только с задней парты выскользнул, сопровождаемый смешком, бойкий голосок Влада: «Хоп-хоп, уноси готовенького!» Девочка! Отзвенел последний звонок. Инфаркт унёс не успевшую постареть учительницу. Наш 10 «А» разлетелся, как взорвавшийся одуванчик: парни примерили сапоги и пилотки, Саня нюхает ночами застывшее зловоние тюремной камеры, девчонки, наверное, уже пооканчивали училища и работают кто где, надеясь поскорее выйти замуж, а кто замужем – поскорее развестись. И только нас троих столкнула судьба в этом большом незнакомом городе. Будущий хирург, будущий журналист и будущий учитель физики. Я не верю – но это возможно, что когда-нибудь твоими последними словами будут «Прости, Стрик» и мой скальпель будет бессилен против могучего лба КамАЗа, а Владислав Бурых невольно обронит слезу над некрологом в верстающемся номере городской газеты. Девочка! Твоё лицо спокойно, и лишь чёрные огоньки глаз смотрят упрямо, но требовательно.
– Хорошо. Я попробую, – и меня уже нет, я устало плетусь, смешиваясь с озябшей толпой, и глазами ищу лицо подобрее лишь затем, чтобы, получив отказ, ещё больше устать.
– Мальчик, тебе надо три билета? – внезапно слышу и не верю в волшебство этих слов.
Предо мной строгое чернобровое лицо сорокапятилетней женщины, которую кольцом окружил парад красавиц. И я знаю эту женщину! Энергично щёлкая ножницами, осыпая меня моими же волосами, она разговаривала с другими парикмахерами, жалуясь на золовку и низкую зарплату, и говорила, что ей предлагают место мастера-наставника в училище. Видимо, там зарплата оказалась больше.
– Мы всей группой в кино собрались, а три девочки не пришли, – как-то жалобно добавила женщина.
Красавицы зашушукались. А я, с трудом ворочая озябшими пальцами, достаю из кармана деньги. И когда три заветных кусочка бумаги оказываются у меня в руке, я начинаю наполняться счастьем и кричу вслед удаляющейся группе:
– Спасибо!
– Пожалуйста, – злорадно сморщив носик, бросает одна из красавиц.