Моя профессия спаситель

— Как это? — вскинула брови маменька.

— Ну, в доме, который ему принадлежит. Так вот у нее тоже большая любовь случилась, из дома сбежала. Вернее, она сначала из родительского дома с любимым сбежала, а потом от возлюбленного с котом, потому как если она бутылку ему не находила, мордовал безбожно.

— Нехороший кот, — серьезно покивала старшая Сатор.

— Да ну что ты… — обиделась дочь. — Я про другое. Ты мне вот можешь сказать, что такое любовь? Это когда крышу сносит так, что за ножи хватаешься? Когда жизнь свою в помойку выкидываешь, зато на старости лет перед камином дуэтом книжки читаешь? Самоотречение до тупизма? Ну что?

— А тебе обязательно точные формулировки нужны? — улыбнулась мать — на этот раз она улыбнулась тонко.

— Да что с тобой говорить! — в сердцах выпалила Ани, правда, тут же язык и прикусила. — Прости, я не хотела хамить.

— Ну почему же хамить? Я и вправду немного понимаю. Откуда бы? Всю жизнь прожила в достатке и спокойствии, за мужниной спиной. В любви, между прочим. И мечты у меня были маленькие, потому и исполнились.

— Ну мама, это же все так…

— Узколобо?

— Однобоко! Просто взгляд всего лишь с одной стороны. Вот, прости, но ты, например, уверена, что папа тебе никогда не изменял?

— Не уверена, — абсолютно спокойно отозвалась старшая Сатор.

— Чего? — вытаращилась младшая, ожидавшая за эдакую наглость как минимум пощечины, но никак не такого вот ответа.

— Твой отец никогда не давал мне повода подозревать его в измене. Поэтому я уверена: он меня любит. Он заботится о моих чувствах, потому вопросов и не возникает. В жизни бывает всякое и не всегда можно судить: вот это предательство, а вот это… случайность. Но если мужчина — или женщина, в данном случае это особой роли не играет — позволяет своей супруге что-то заподозрить, то ему попросту плевать. Любящий всеми силами старается оградить от… неприятностей.

— Да с чего бы папе!..

— А почему бы и нет? — пожала плечами Сатор. — Мы вместе сколько лет? Я старею, а он до сих пор импозантный и, главное, известный мужчина. Вокруг него вечно должны виться какие-нибудь студентки-аспирантки. А плоть, как говорит твоя бабушка, слаба.

— И вот это ты любовью называешь? Сиди и думай!

— В кого ты у меня такая упрямая? Как раз думать о таком и не надо! Ты же не переживаешь постоянно, что бабушка с дедушкой, да и дядя твой, пожилые люди. И с ними в любой момент что-то случиться может. Да, когда такое произойдет, будет очень больно. Но это же еще не причина для ежеминутного беспокойства, верно? Конечно, если тебе дали повод, тогда совсем другое дело.

— К чему ты ведешь?

Ани потянулась было растрепать себе волосы, но отдернула руку, сцепила пальцы.

— Ну, положим, ты первой задала вопрос. А я просто хотела сказать, что никаких определений тебе никто не даст. Есть только… как это у вас, у врачей? Симптомы? Вот как раз один из них — это боязнь причинить другому боль. Впрочем, их еще много и у каждого свои. Но, кажется, для медицины это типично?

— Выходит, я никого не люблю, — поскучнела Ани.

— Разве? — удивилась матушка. — Впрочем, тебе, наверное, виднее. А что этот молодой человек? Саши, кажется? Вы больше не встречаетесь?

— Нет, — буркнула Ани. — Погоди, а ты откуда о нем знаешь?

— Так Лангер рассказывал, — пожала плечом мать. — Говорил, что очень порядочный мужчина, брату он понравился.

— Точно, дядюшка не помолодел, а поглупел, — проворчала Анет, — язык распустил.

— Ну ты же со мной делиться не спешишь, — улыбнулась мать. Сейчас она просто улыбалась, без всяких двойных смыслов, — и советов не спрашиваешь. А я все-таки дам. Как правило, жизнь в глубоких размышлениях не нуждается, она на самом деле довольно простая штука. Особенно, если ее специально не усложнять.

— Ну а это ты к чему? — не слишком дружелюбно спросила Ани.

— Да ни к чему, — легкомысленно отмахнулась маменька, поправляя меховой воротник жакетки, которую старшая Сатор так и не сняла. — Просто наблюдения счастливой домохозяйки. А посуду ты все-таки побрей.

— Обязательно, — хмуро пообещала дочь. — Мам, а если б я вдруг забеременела невесть от кого, чтобы вы с папой сделали?

— А ты беременна?

— Я гипотетически.

— Ну что ж, ситуация, конечно, малоприятная, — госпожа Сатор глянула в зеркало, поправила пальчиком помаду, — но случается и хуже.

— Чтобы вы сделали? — уперлась Анет. — Отказались меня знать? Выгнали бы из дома?

— Так что с тобой? — нахмурилась матушка, протянула руку, тронула прохладными пальцами лоб дочери. — У тебя лихорадка?

— Мам, ответь, — младшая Сатор перехватила материно запястье, тонко пахнущее духами.

— Я не понимаю, откуда эта дичь в твоей голове взялась. Но если ты настаиваешь… Естественно, никуда бы мы тебя не выгнали, Ани. Ну, может, отругали бы. Бабушка бы точно.

— Бабушка бы плешь проела, — улыбнулась теперь и Анет.

— Не говори глупостей, — строго посоветовала мать, — Ну все, мне пора идти. И помни, пожалуйста: мы тебя любим.

— Я тоже вас очень люблю, — протянула младшая Сатор, старательно загоняя не слишком уместные слезы обратно в горло.

А вот зачем мать к ней заходила, Ани так и не поняла.

В этом районе Анет очутилась совершенно случайно. Хотя ситуация, конечно, вышла вполне себе стандартной: начальник велел отвезти документы в департамент; разговор услышал референт, сообразил, что Сатор по пути будет «в одно место заскочить», ну и попросил, понятно, «заскочить»; это еще кто-то услышал и понял: Ани может сделать ма-аленький крючок, завести письмо, которое, по хорошему, стоило отправить позавчера…

В общем, в этом районе она очутилась совершенно случайно.

Тем удивительнее было увидеть здесь Саши. Он стоял неподалеку от конторы, откуда Сатор вышла, и стояние его носило совершенно определенный характер: гоблинолог ее ждал. И вот что с этим делать, Анет понятия не имела. Поэтому просто кивнула, да пошла медленнее, вроде как предлагая ему рядом пристроиться. Кремнер все понял правильно и, наплевав на молчаливое сопротивление, отобрал довольно тяжелую папку, которую Ани к груди прижимала.

— Как ты? — спросила Сатор шагов так через сто.

Просто так спросила, лишь бы что-нибудь сказать.

— Нормально, — отозвался Саши точно таким же, ничего не значащим тоном. — А ты как?

— У меня все хорошо.

— Нравится новая работа?

— Что в ней может нравиться? — фыркнула Ани. — Карьера секретарши меня никогда не прельщала.

— Так вернись на СЭП. Или не возьмут?

— Понятия не имею. Но и возвращаться не собираюсь. Все с чего-то начинали. Вот и секретарство — это такое… начало, понимаешь? Конечно, можно было отца попросить, у него связей много, но, думаю, с прилепленным ярлыком «папина дочка» я далеко не уйду. Нет, лучше самой лапками побить, а там, потихоньку-полегоньку, и отца можно подключать.

Саши кивнул, будто на самом деле что-то в ее лепете разобрал.

Прошли еще немного.

— Как Нелдер? — спросил Кремнер.

— Не знаю. Я его с того раза, ну, когда в больнице осталась, не видела, — ответила Ани, понимая, что краснее и ничего с этим сделать не способна.

Впрочем, румянец можно было смело списывать на холодную погоду, которая и вправду бодрила. А вот с чего ей краснеть вздумалось — непонятно. Во всем, что касалось Кайрена, вины за собой Ани не чувствовала.

— Поругались? — почти сочувственно спросил Саши.

— Да нет, наоборот. Помирились. Просто никакой необходимости видеться нет.

— Тогда я совсем ничего не понимаю, — признался гоблинолог. Тон у него был жестковатый и вовсе не ласковый.

А еще он остановился, и Сатор тоже пришлось встать, разглядывая папку, которую Кремнер подмышкой зажал. Просто смотреть ему в лицо было неудобно — капюшон бы свалился, а уши и так пощипывало.

— Что ты не понимаешь? — спросила невесть зачем.

— Почему ты ко мне не пришла.

— Ну что здесь непонятного? — тяжко вздохнула Анет. — Кое-что действительно исправить нельзя. Кое-что исправлять бывает просто поздно. Я ведь тоже в свое время ждала: вот что-то поймет, вернется, скажет… А потом стало поздно. Он вроде и пришел, да только уже и не нужно ничего было. Нет, я сейчас это не к тому говорю, чтобы вас сравнивать, — встрепенулась Сатор. — Просто, по себе знаю. И мне… Не хотелось усложнять.