Станция

Зимами мать всегда оставляет стопку еловых дров и плошку меда к ее приходу.

Дорога Элис каждое утро и каждый вечер лежит мимо Станции, как и у многих других.

Утром она идет с теми, кто спешит на работу в другую часть деревни, и в детстве мать всегда провожала её половину пути – до Станции, чтобы скрыться в её стенах. Обратно – особенно, если задержаться после уроков – Элис обычно ходит одна. В их классе никто не живет так далеко к югу, но Элис не против одиноких прогулок. Иногда Майк увязывается с ней.

Уборщики Станции не самые главные её работники, но, всё же – почетные работники Станции, и Элис каждый раз вежливо кланяется, проходя мимо. Подростки и пьяницы могут испортить многое, но никогда – её белые стены. Работа уборщиков не самая умная, но и нельзя назвать её простой – они расчищают площадку вокруг Станции от снега и осенних листьев, латают мелкие трещины и счищают налет с узоров, обрабатывают её стены от плесени и непогоды.

Станция всегда должна выглядеть безупречно, и ранней весной уборщики в двойную смену очищают камень после сошедших сугробов. Это тяжелое для них время, и по полной бригаде трудится над каждой из стен. Элис наблюдает за одним из уборщиков, проходя мимо – весной ей не хочется спешить, и в воздухе уже разливается сладковатый запах предстоящего лета.

Ей интересны все профессии, и после девятого класса уже пора будет выбирать.

Уборщик – почти старик, наверняка ему осталось не больше года до пенсии – оттирает верхнюю ступень лестницы. Он трет старательно, сложившись пополам, куртка его скинута, и Элис видит, как жгутами вздымаются мышцы на дряблых руках. Тряпку он полощет в ведре, обрабатывает специальным раствором камни и трет снова, взяв губку уже из второго ведра. Учитель инженерии упоминал как-то – инструкции любого работника Станции не терпят интерпретаций, но инструкции уборщиков строже прочих, и каждое действие выверено, прописано и должно соблюдаться до самой последней точки. Лишь половина сдает экзамен.

Закончив со своей частью, старый уборщик устало вытирает лоб ладонью и вздыхает, поднимая голову к солнцу. Элис уже было отводит взгляд – обошедшая Станцию, ей давно пора оставить её за спиной – но оборачивается на металлический звук удара. Ведро опрокидывается, заливая только очищенные ступени, и грязная жижа течет вниз, пачкая белизну камня. Оборачиваются и все остальные, но она не слышит ни криков, ни ругани, ни сочувствия – никто не спешит к старику.

Он в ужасе сам, и Элис позвонками чувствует его ступор. Им обоим нужно несколько секунд, чтобы осознать случившееся, несколько секунд перед тем, как уборщик бросается вниз, бормоча. Дёргано, он принимается заново вытирать расплывающуюся грязь, будто надеясь, что его неуклюжесть можно было не заметить.

Элис знает, что он бормочет. Он просит прощения.

Она отводит глаза и спешит дальше.

Элис надеется, что ничего плохого не случится с бедолагой – ничего хуже выключенного на день света или ржавой воды в кране; ничего кроме того, что он заслужил. Невнимательность к самому ценному в их деревне, тому, что дает им жизнь. Станция видит всё. Станция знает всё.

Элис уже достаточно взрослая, чтобы понимать.

Станция может разозлиться.

***

Элис скорее любит школу, чем нет, но – предпочитает переменам уроки.

Ей нравится узнавать мир – увлекательным, конечным процессом, до завершения которого еще слишком много уроков и книг; загадкой, просящей разрешения. У неё в порядке с оценками, достаточно для очень многих профессий, включая инженера, и мать может по праву гордиться ей. Отец гордится ей не за оценки, ожидаемо для охотника – его выбрала Станция, исполнителем своей воли; волей важнее любого закона физики, который только можно изучить.

Истиной, которую посреди ночи может повторить даже самый нерадивый из учеников.

Совсем скоро они смогут понять всё о мире в пределах Станции, усвоив самое главное – без Станции не существует мира. Элис лишь нужно время, чтобы подумать, и над зараженным она думает уже много лет, так и не найдя точного ответа. Она чаще молчит, и её учатся не трогать. Только Майк всё время болтает с ней, даже если не отвечать – это его лучшее и его худшее качество вместе, и иногда Элис дышит потоком его слов, а иногда хочет ударить.

Она учится ценить его – потом, ближе к тридцати.

Майку нравится гулять с ней после школы, и раньше он увязывался до самой Станции и даже дальше – почти до самого леса. Леса Майк боится тоже, и совсем маленькой Элис смеялась над ним и специально убегала в чащу, оставляя его у дороги. Майк стоял каждый раз, и – со временем– Элис стала возвращаться. Он научился не плакать сам, как она научилась садиться рядом, вытирая его краснеющие глаза. Одной из величайших сил – Элис к нему привыкла.

Майк – её лучший друг еще с детского сада.

Отец Майка тоже охотник, но Элис догадывается, что дело не только в этом – в чем бы оно ни было еще. Как и все с первого звука гонга, Майк мечтает стать работником Станции, и Элис не говорит ему – на её взгляд, у него вряд ли получится. Майк слишком мягкий мальчишка.Ему пошло бы пасти скот, сажать хлеб, латать крыши домов или растить детей– совсем не то, о чем принято мечтать с детства. Майк красиво рисует, но на Станции нет такой работы.

Любой мечтает работать на Станции.

Станция – сама жизнь, и – спроси Элис – может, она бы тоже выбрала другую работу; но обряды инженерии удаются ей лучше всех в классе. Она лучшая в этом предмете, вторая по биологии и точно в пятерке по всем остальным предметам – как и хотела бы мать. Как вышло у нее самой.

Отец плохо учился в школе, но это не главное – и в один из дней в раздевалке работников Станции появился спец костюм с его именем на бирке. Станция выбрала его. Несмотря на оценки, усердную работу, соблюдение ритуалов – самых главных людей Станция всегда выбирает сама.

Выбирает охотников, инженеров реактора и администраторов, пытающихся угадать Её волю.

Отец уверен – у Элис есть шансы.

Летом их уроки заканчиваются засветло, и после седьмого класса одноклассники бегают купаться к озеру или красть яблоки с восточных садов. Детей никогда не было много в деревне, оставляя место для мелких ссор, но не оставляя выбора – и Элис ходит с ними и остается сидеть на берегу.

С каждым годом она всё больше становится обычной– так думает она, как зараженный, должно быть, считает себя человеком. Он реже приходит с теплом.

Может, без него Элис молчит больше обычного. Может, меньше.

Ей нравится сидеть на берегу и не нравится опускаться в воду – неясным чувством тревоги, отсутствием границы между этим воздухом и тем – за оградой; но нравится, как играют на солнце блики, нравится чувство травы под ладонями и смех.

– Ты стала странной, – говорит Майк, садясь с ней рядом, и уточняет. – Страннее обычного.

Он знает, о чем говорит, но и не знает тоже – Элис все еще не может рассказать ему о зараженном или об олене. Больше, чем невозможным – тайной, которую она никак не может разгадать. Поражением, отсутствием смысла. Элис улыбается и качает головой, не отвечая.

Она уже решила – она непременно расскажет ему, как только поймет сама.

Слишком взрослая для детских фантазий, слишком умная для суеверий;

Вот-вот готовой раскрыться загадкой.

Становясь взрослее, она ждет зараженного только сильней.

***

В первый раз мать берет её с собой на Станцию в шестнадцатый день рождения – раньше, чем большинство оказывается в её стенах, и позже, чем некоторые работники Станции показывают её изнутри своим детям – в классе Элис уже двое были на Станции до неё. Мать не спешила, оттягивая, как обязательную, лишающую детства необходимость; отец не торопил – отсутствием спешки там, где ты не волен выбирать. Некоторые работники приводят своих детей на Станцию, едва те учатся соблюдать приличия в её стенах – молчать, кланяться и повторять ритуалы за взрослыми; Станция знает все и не требует от детей абсолютно верных движений.