Страница 26 из 28
Валерьяна, не дав оглянуться, провели в кухню, тесную и неопрятную, усадили за стол, закрыли дверь. Спросили документы, даже карманы прощупали для верности. Вытащив студенческий билет, раскрыли, прочли вслух фамилию, имя. Штатский, который явно был старшим, уселся напротив. Кладя его документ перед собой, на несвежую, в разводах, скатерть, он начал допрашивать.
– Студент, значит. А прописаны где?
Валерьян назвал адрес.
– Кого из проживающих в этой квартире знаете?
Валерьян понял, что если не станет отвечать обстоятельно и честно, то недоверчивость к нему лишь усилится. Потому подробно, насколько мог, рассказал про новогодний праздник на квартире однокурсника, про то, как проводил утром Инну до автобусной остановки, как по приезде домой родители поведали о странном ночном звонке…
Штатский слушал, иногда чиркая ручкой в блокнот. Переспросил, в котором часу, со слов родителей, звонили по телефону, снова сделал пометку, даже что-то у себя подчеркнул.
– Из семьи Чупраковых, кроме этой Инны, с кем ещё знакомы? – спросил он, когда Валерьян завершил рассказ.
– Ни с кем.
Штатский приобнажил в скептической улыбке прокуренные зубы:
– В квартиру рвались, будто невесту из огня спасать – и ни с кем не знакомы?
Валерьян мотнул головой:
– Нет, не знаком.
– А прежде здесь часто бывали?
– Не бывал.
– И номера своего не давали?
– Номер давал Инне. А как он к матери её попал – не знаю. Наверное, Инна сама ей однажды сказала.
Штатский ухмыльнулся вновь, развязнее в мелочном торжестве.
– Не знакомы…не бывали… А как же в таком случае квартиру нашли?
Валерьян, ёжась под расчётливыми, каверзными вопросами оперативного работника, осознавал, что ночью здесь произошло что-то очень тяжкое.
– Так что здесь случилось? Можете мне сказать? – нервозно воскликнул он.
Штатский поедал его взглядом, впиваясь поочерёдно то ему в лицо, то в руки.
– Здесь тоже Новый год отмечали, – неприятно осклабился он. – Только переборщили чуток.
– Пьяная драка… поножовщина… убийство, – суховато и буднично сообщил человек с погонами офицера, за минуту до того заглянувший на кухню.
– Кого? – голос Валерьян сделался внятен, но тих.
– Соседа, гражданина Павла Карпенко, жильца шестьдесят седьмой квартиры.
Валерьян несколько секунд молчал, устремив взгляд на блокнот оперативника. Потом, превозмогая гнетущее оцепенение, спросил:
– А Инна? Где она?
– Мать к родне провожать поехала, – сказал офицер, словно бы даже с сочувствием. – Та в обморок падала. Уводили – была чуть жива.
Валерьян постепенно начинал угадывать, что же именно произошло в квартире. Скорее всего, отец Инны, сильно перебрав, повздорил с собутыльником. Они разодрались…
Валерьяну вторично за это утро пришёл на ум вчерашний пьяница.
“Не тот ли самый этим Карпенко и был?” – подумал он.
– Вчера, когда Инну во дворе ждал, то видел какого-то… поддатого. Спрашивал закурить. Он, кажется, к ним в квартиру, к отцу её собирался подняться, – сказал Валерьян, смутно ощущая, что может таким признанием чем-то родным Инны помочь.
Штатский и офицер разом вскинули брови.
– Про то, что, оказывается, и вчера сюда приходили, вы нам не говорили, – процедил оперативник, вновь засверлив Валерьяна взглядом. – Почему?
Валерьян почувствовал, что потеет лицом.
– Да я только во дворе был, говорю. В квартиру не заходил.
Оперативник потребовал от него описать внешность встреченного мужичка, его одежду, выпытывал, в котором часу произошла их встреча, заставил слово в слово повторить, что тот сказал.
– А девушка ваша, Инна – она тоже видела этого человека?
Валерьян, тушуясь ещё сильнее, замямлил совсем уж несуразно:
– Инна? Нет… Нет. Я стоял там один… Она дома была, у себя…
Оперативник, учуяв фальшь, выдавливал из него признания, будто зубную пасту из тюбика:
– Но вы же сказали, что этот человек пошёл в подъезд. Значит, она могла встретиться с ним в квартире.
– Не знаю… нет. Она ничего про это не говорила.
– Но может быть, они тогда столкнулись на лестнице?
Валерьян растерянно бормотал, уже не соображая, как лучше и безопаснее для Инны представить дело. Мысль, что этот въедливый, придирчивый тип, усадив Инну напротив себя, примется вот так же выпытывать из неё всякую мелочь, жгла его, заставляя заикаться и отвечать невпопад.
“И чего про того пьяницу сболтнул? Дурак! Вот дурак!” – корил он себя.
– Так, – определил штатский, закрывая блокнот. – Поедете с нами в отделение. Там повторите всё под протокол.
– Зачем? – недоверчиво отстранился Валерьян.
– Полагается, – он встал. – А потом, думаю, проведём опознание. Внешность убитого Карпенко вы описали точно.
Когда Валерьян выходил из кухни, то увидел, как двое, один в форме, другой в обычной, гражданской одежде, продолжают возиться в раскрытой настежь комнате, что-то замеряя, сосредоточено наводя фотообъектив на прилегающий к стене край затёртого, в проплешинах, ковра. На ковре были отчётливо различимы обильные багровые пятна.
Валерьян приостановился, повёл взгляд по густому кровяному следу, прокраплённому через всю комнату к прихожей. Пятна почти все были вытянутой, продольной формы, иные размазанные, будто кляксы, как будто кто-то, истекая кровью, упорно полз к выходу. Дверь с внутренней стороны, до самой ручки, тоже была вымазана красным.
– Не сразу он умер, да? – спросил он, отворачиваясь от залитой кровью комнаты.
– Забирала “скорая” – дышал. А потом позвонили – всё, концы отдал, – всё так же негромко и буднично сказал офицер и тут же, вытянув шею, заворчал на фотографа. – Ты ракурс, ракурс лучше подбирай. А то вечно: принесут снимки – и ни хрена на них не разобрать.
Валерьяна усадили в жёлтый УАЗ, на заднее сидение, в затылок водителю. Забираясь в машину, он сразу наткнулся взором на маленькое зарешёченное оконце камеры, отгороженной от салона металлической стенкой. Вид решётки заставил его отвернуть лицо – он догадался, что в той камере перевозят арестантов.
Отделение в праздничный день было пустынно, только дежурная смена смурно сидела при входе. Валерьяна сразу провели на второй этаж, завели в кабинет, к следователю. Скребя пятернёй всё хуже соображавшую чугунную голову, Валерьян повторил рассказ. Следователь, как и оперативник в штатском, выспрашивал всё в подробностях, фиксируя в протоколе всякую деталь. От казавшихся нескончаемыми дотошных расспросов, от однообразного стука клавиш печатной машинки Валерьян совершенно отупел, и когда следователь, в конце концов, исчерпав все вопросы, протянул ему отпечатанные листы, он расписался, не вникая.
– А теперь на опознание – в морг, – распорядился следователь, укладывая бумаги в папку.
Валерьян попытался вяло отнекиваться, но следователь напористо произнёс:
– Не спорьте – таков порядок. Вы – свидетель. Обязаны.
Он, выходя из-за стола, властным жестом повелел Валерьяну встать, но глянув ему пристальнее в лицо, смягчился:
– Это недолго. Проведём процедуру – и всё, свободны.
В морге действительно всё завершилось достаточно быстро. Труп, покрытый светлой клеёнкой, лежал на столе, и свет ламп отбликовывал от её гладкой матовой поверхности. Понятыми привлекли двух медработников. Следователь сдёрнул клеёнку, обнажая неживое, обнажённое тело до груди. Валерьян всматривался несколько мгновений, сопоставляя в уме подточенные смертью черты осунувшегося лица с теми, что заприметил у мужичка накануне.
– Он, – уверенно подтвердил Валерьян. – Он. Точно.
Домой он вернулся далеко за полдень. Встретили его скандалом.
– Тебя где носило столько времени, а? Убежал, ничего не сказав, точно помешанный! – разгневанно кричала мать.
Отец отчитывал, сердито супя брови:
– Нет, ну кто так поступает? Сидим, как дураки, ждём, нервничаем. Не знаем, что уже и думать!
Валерьян, совершенно разбитый, прошагал в ванну. Тщательно вымыв руки прохладной водой, он низко наклонился над раковиной и, изогнув шею, подставил лицо под струю. Вода растекались по его щекам, скулам, подбородку, заливаясь за воротник, скользя вниз по плечам и груди, но он не ёжился и не вздрагивал в ознобе.