Страница 27 из 28
Мать, оставаясь в прихожей, кричала через открытую дверь:
– Так где ты был? Ты хоть это можешь нам сказать или нет?
– В милиции, – ответил он, посвежев. И закрыл кран.
Павел Федосеевич и Валентина ахнули.
XVII
Инну Валерьян увидел на следующий день. Она сама позвонила ему от соседей.
– Как ты? – обеспокоенно спросила она. – Сказали, ты приходил, но тебя увезли в милицию.
– Да в порядке всё, мурыжили недолго, – отбрехался Валерьян и, вздохнув, осторожно спросил сам. – Ты-то как?
– Я? С мамой была. Ей сегодня полегчало чуть-чуть.
После недолгого молчания, Инна глухо проговорила, дыша в трубку:
– Я… я хочу тебя видеть.
Они встретились возле центрального универмага и на счастье сумели быстро разыскать свободное, несмотря на праздничный день, кафе. Морозило ощутимо, и другого места для разговора им было не отыскать.
Инна, вопреки опасениям Валерьяна, не выглядела раздавленной горем, но взгляд её глаз был глубок.
– Посадят его теперь. Надолго, – сказала она, сухо и без слёз.
– Отца?
– Да.
Валерьян в задумчивости подпёр ладонью подбородок.
– Ты знаешь точно, как всё там было? Может тот человек сам на него в драку полез? Первым?
– Да сосед это наш. Видела я его даже тем вечером на лестнице, когда спускалась к тебе. Они с отцом моим уж сколько раз то пили, то дрались, то снова пили…
– Так это вам всё в милиции объяснить надо. В подробностях объяснить. Пусть запишут у себя, в свои протоколы.
Инна безнадёжно пожала плечами:
– Это что-нибудь изменит?
Валерьян ухватил её за предплечье, энергично потряс.
– Конечно, изменит. Для них, как я понял, каждая мелочь важна. Может, большого срока и не присудят.
Инна понуро опустила ресницы.
– Они вдвоём у нас были. Кто ж наверняка разберёт, с чего у них в этот раз всё началось? Сначала пили, потом задрались – соседи слышали крики, шум. Тот его вроде бутылкой огрел. Отец – за нож.
Инна прижала ладонь к глазам Малоподвижное лицо её вдруг, словно сведённое внезапной судорогой, скукожилось.
– Пил, пил, мучил нас, мучил… А теперь вот… человека убил, – утробно хрипя, зарыдала она. – Убил… Взял и убил!
Связный разговор их на том оборвался. Ни у него, ни у нее слова больше не шли с языка.
Валерьян привлёк Инну к себе, топя щёки в её длинных, лежащих по плечам волосах. Она, рыдая, содрогалась сведённым, одеревенелым телом в мучительном страдании…
Нелегко пришлось Валерьяну с домашними. Первоначальная оторопь родителей сменилась негодованием.
– Почему же ты столько времени всё от нас скрывал? Почему до сих пор ничего не рассказывал про эту девушку? – кипятилась мать. – Что, для этого надо было обязательно в грязную историю угодить?
Валерьян тёр пальцем переносицу, сердито сопел.
– Да никуда я не угодил. Записали показания – отвязались…
Павел Федосеевич, скрещивая руки на груди, недобро сужал глаз.
– А я знаю, почему он скрывал. Потому как знал: мы таких отношений не одобрим. Дочка каких-то пьянчуг, папашу за драку с поножовщиной арестовали…
– Неправда! У неё только отец алкоголик, а мать нормальная, непьющая. И сама Инна в нашем университете учиться, на химфаке.
Но Валентина наседала на него неугомонно:
– Лерик, послушай нас! Мы, родители, тебе только добра хотим. Ты на эту девицу не засматривайся. Из-за хороших девушек в милицию не попадают, знай!
– Не хватало только, чтобы тебя теперь ещё по судам таскать начали. Только этого не доставало, – поддавил отец.
Валерьян, внутренне кипя, ещё не оставлял надежды сгладить разговор.
– Я туда к ним поехал, потому что мать Инны нам звонила – сами же и рассказали. Кто мог заранее знать, что там случилось?
Родителей его аргументы не убеждали.
– А зачем ты ей понадобился вообще? Зачем она тебя в эти дрязги пьяные сразу впутала?
– Ничего она не впутала. Она просто дочку разыскать хотела.
– Ты эту семейку повыгораживай ещё! – бросил Павел Федосеевич, уже резче и грубее. – Такие и сами жить по-людски не способны, и другим испортить жизнь норовят.
Он шагнул к окну, быстрым, нервным движением отодвинул занавеску.
– Алкашичьи дети… В университеты ещё лезут, – процедил он, щеря небрежно выбритый рот. – Хоть циркуляр против таких принимай.
– Ты, Лерик, таким не верь, – подхватила Валентина. – Ты просто юн пока и жизни совсем не знаешь. Окрутить тебя хотят, простофилю.
Валерьян вскочил, сжал кулаки.
– Прекратите! Зачем вы так говорите о человеке, который мне дорог?! Которого я люблю!
Павел Федосеевич испустил долгий горестный выдох, а Валентина, собрав в болезненные морщины лицо, вскричала пронзительно:
– Да сам прекрати! Понял?! Любит он… Сил нет глупости твои слушать!
На побелевшей щеке Валерьян вылез, подрагивая, желвачок. Он ринулся из кухни прочь, толкая в сердцах дверь, заглушая гневным возгласом прущее наружу бранное слово.
– Вас, вас сил нет слушать! – восклицал он, мечась взбешенно по своей комнате.
Родители после ссоры с сыном занервничали всерьёз. В последующие дни они между собой не раз возвращались к прежнему разговору, уединившись в комнате или на кухне. Павел Федосеевич, будто стремясь оправдаться за былое благодушие, как правило затевал его первым.
– Нет, я, конечно, понимал, что у него появилась девушка, но что всё обстоит вот так… Дочь алкоголика, убийцы… – он в горьком недоумении выпячивал губу и поджимал плечи. – Не думал, никак не думал, что мой сын с такой свяжется.
– Вот чуяло моё сердце, что там неладно. Чуяло, – повторяла, гордясь и в печали своей прозорливостью Валентина. – Все эти его увёртки, отговорки мне с самого начала не нравились.
– Да я думал, он просто из застенчивости скрытничал с нами. Думал, потом всё сам расскажет. Позже.
– Мы, конечно, подупустили его. Внимательнее стоило быть – ведь восемнадцать лет, такой возраст…
Валентина вставала, садилась, снова вставала, не находя себе места.
– Ты учти, она ещё замуж его вовсю тащить станет. А Лерик ведь наш такой ещё неопытный…
Павел Федосеевич зажмурил на мгновенье глаза, содрогаясь.
– Ладно тебе каркать!
Валентина повторила с упорством:
– Я серьёзно тебе говорю. Эта девица так просто, сама, от него не отвяжется.
Павел Федосеевич откинулся на спинку стула.
– Что на него нашло? Ведь здравомыслящим, разумным парнем всегда был. Никогда прежде ни с какими люмпенами дружбы не водил. Думали, год-другой – и найдёт себе хорошую девушку из приличной, интеллигентной семьи. И вдруг такое…
Валентина уселась напротив мужа, прикусила ноготь мизинца.
– Разговаривать с ним надо. Только аккуратно, без скандалов. Постепенно всё объяснять. Я поняла: если так, прямо в лоб эту девицу ругать начинать, то лишь хуже сделаешь.
На старый Новый год Павел Федосеевич с Валентиной отправились в гости к Мироновым, но застольный разговор вдруг быстро соскользнул на болезненную для них тему. Оказалось, Ирина Миронова недавно видела в городе Валерьяна, но тот был не один, с Инной, и поглощённый ею, даже не глядел вокруг.
Миронова начала плести рассказ вкрадчиво, более норовя вывести на встречный рассказ самих Ештокиных. Но под конец, будто исподволь поддразнивая, самое неприятное для них расписала с откровенностью:
– Подхожу к остановке возле университета, смотрю – Валерьян. Да не один, с какой-то девицей. Забились под навес в самый угол, милуются. Он обнимает её и прямо такими влюблёнными глазами на неё смотрит…
Миронова подхихикнула:
– Вы не говорили прежде, что у сына вашего, оказывается, невеста есть.
Валентина резко вскричала, точно уколотая булавкой:
– Господи, да глаза б мои такой невесты не видели! Как прилепился он к ней, так прямо не знаем, что и делать…
Миронова, любопытствующее блеснув глазами, прикинулась удивлённой: