Ветер перемен

— Слышь, недомерок, петуха верни, — почти дружелюбно посоветовали мне. Вот только глаза у них были недобрые… мягко говоря.

Я упрямо мотнула головой.

— Да на кой он тебе? — полюбопытствовал другой голос.

На этот вопрос я и себе ответить не могла, не то что кому-то другому.

Я с тоской посмотрела на их довольные рожи с щербатыми улыбками (в предвкушении новой забавы, в простонародье именуемой мордобоем), еще раз повинилась перед своими хранителями, мимоходом отметила, что начал дергаться левый глаз, и мысленно совершила уже три самоубийства, причем все разными способами. Петух безмолвствовал.

— Ты чего, немой, что ли? — во второй раз за этот день спросили меня.

Я радостно закивала, втайне надеясь, что убогого бить не будут. А если и будут, то не так сильно.

— Мужики, да чего мы с ним разговариваем?! — грянуло сбоку. — Я против этой курицы ощипанной три медяка ставил! Кто мне деньги теперь вернет?

Я скосила глаза на голос и увидела… огромного детину необъятных габаритов. В одной руке он сжимал здоровенную орясину, которую я с перепугу приняла за кузнечный молот.

«Мама дорогая! Да он же меня зашибет и не заметит…»

Мужики гневно зароптали. Я съежилась под их взглядами и возненавидела петуха окончательно. А заодно и себя. За повышенную тупость. Внезапно в толпе произошло какое-то шевеление, и я подумала, что вот оно, начинается, и даже приготовилась умереть достойно. Но тут мне в голову пришло, что достойно умирают вроде бы с мечом и на поле боя… Нет, ну вы когда-нибудь видели героя, забитого в безымянной деревне толпой полупьяных мужиков?! А у меня и меча-то нет, только этот долбаный петух, будь он неладен!.. И вообще, умирать-то не хочется — ни достойно, ни как-либо еще…

Но тут, прервав мои душевные метания, ко мне пробился маг. Вот так просто, без особого труда, взял и растолкал селян, освобождая себе проход. Он был зол и решителен. И я поняла, что если он спасет меня сейчас, то собственноручно придушит немного погодя. В напряженной тишине наемник поравнялся со мной и развернулся лицом к возмущенным народным массам. Массы настороженно переглянулись. Молчание продлилось не больше минуты.

— Пусть хоть петуха вернет, — вякнул тот самый детина, разумно оценив расстановку сил.

Маг, нахмурившись, обернулся ко мне. Я традиционно утонула в его глазах, не особо уже удивляясь своему странному, будто подвешенному состоянию.

— Ты чего улыбаешься? — вернул меня к действительности его голос.

— Что ты! Я совсем не улыбаюсь.

— Отдай петуха, придурок, — склонившись к самому моему уху, прошипел наемник.

По телу пробежали мурашки. Табуном.

— Не отдам, — пискнула я и почувствовала, как запылали румянцем щеки.

Он еще раз взглянул мне в глаза и, кажется, понял: не отдам ни при каких обстоятельствах.

— Петух наш, — сообщил он селянам, бросив в пыль несколько монеток.

Мужики недовольно загалдели, но денежки подобрали и ушли.

— Ну и зачем тебе дохлый петух? — устало спросил наемник, как только мы остались наедине. Я удивленно уставилась на зажатую под мышкой тушку. Птица печально свесила голову и признаков жизни действительно не подавала.

— Но как же… Он был живой!

— Хорошо. Зачем ты спер живого петуха? — маг был само терпение. — Я же дал тебе денег на еду!

— Ну… Я… Мне… Понимаешь, они ставили деньги, а петухи дрались, а я просто шел в корчму… Короче, птичку жалко.

— Понятно. Ну, поздравляю — твоя забота окончательно эту птичку доконала. По-моему, ты так ревностно оберегал этого пернатого великомученика, что ненароком придушил в дружеских объятиях.

— Я не хотел, — сообщила я, с трудом сдерживая рвущиеся наружу слезы. — И вообще, может, его кондрашка хватил? Ну перенервничал, пока я его спасал, с кем не бывает?

— Сомневаюсь, — ответил наемник и дал мне по шее. Не больно, конечно. Но обиднооооо! Я подавилась рыданиями и вытаращила глаза.

— За что?!

— За глупость, — последовал невозмутимый ответ.

Я сердито засопела, но спорить не стала. Маг был абсолютно прав. Поэтому я просто молча пошла вслед за ним, небрежно помахивая петухом из стороны в сторону, попинывая небольшие камешки и думая о том, что жизнь ко мне все-таки несправедлива.

— Давай договоримся, — тем временем вещали мне, а я от нечего делать слушала. — Пока ты со мной — я за тебя отвечаю. Пока я за тебя отвечаю — ты слушаешься меня во всем и не попадаешь в ситуации, подобные этой. Если что-то похожее повторяется снова — извини, нам с тобой не по пути.

— Но ведь я тебя нанял! — возмутилась я.

— За ту сумму, которую ты мне пообещал, тебя не взялся бы охранять ни один здравомыслящий наемник. Так что считай, что работаю я на добровольных началах. Я на эту плату согласился и, будь спокоен, сумею защитить тебя от разбойников, нежити и прочих неожиданностей. Но от твоей собственной глупости я тебя спасать не собираюсь. Это был первый и последний раз. Влипнешь еще во что-нибудь — будешь выпутываться сам. Все ясно?

— Ясно, — пристыженно кивнула я. — А куда мы сейчас идем?

— К старосте. Проситься на ночлег.

— Почему к нему?

— Потому что благодаря одному чересчур мягкосердечному юнцу, возомнившему себя защитником всех сирых и убогих… кхм… петухов, в корчму нас теперь не пустят. А староста, как мой наниматель, просто не может меня не пустить.

— А меня? — поспешила уточнить я.

— А вот насчет тебя поручиться не могу. Ну, в крайнем случае переночуешь на сеновале.

— То есть как это?!

— Да как все. Может даже, тебе повезет и на сеновал забредет какая-нибудь девица. Вдвоем-то оно веселее ночь коротать. Ну, чего молчишь? Видел я здешних девиц — кровь с молоком! Хороши, чертовки!

«Боги всевышние! Я не хочу этого слышать. Пожалуйста, пусть он заткнется», — молилась я, мрачно глядя в спину наемнику и прикидывая, как бы в эту самую спину плюнуть половчее, чтобы мне потом за это еще и ничего не было. По всему выходило — никак. А еще я молилась о том, чтобы в старостиной избе нашлось местечко и для меня.

И — о чудо! — местечко нашлось. Я на радостях во всевышних уверовала окончательно и принялась молиться еще усерднее на предмет удачного завершения своего путешествия. Правда, наемнику пришлось солгать, обозвав меня своим учеником, но это уже были его личные трудности. О чем я ему и сообщила. Но бесправному ученику отдельного койко-места не полагалось, и мне пришлось довольствоваться жесткой лавкой, которая к тому же еще и стояла у самого входа. Однако по сравнению с сеновалом (и, избавьте боги, с какой-нибудь внезапной девицей) это явно было меньшим злом. Тем более это были уже мои личные трудности. Это мне так маг сказал. Ну и ладно.

Староста звался Кузьмой и при ближайшем рассмотрении оказался кряжистым мужичком с добрым лицом, бородой-лопатой и пышными усами. Обилие растительности на лице с лихвой компенсировалось блестящей лысиной. Сраженная наповал таким неслабым контрастом, я пару минут давилась здоровым девичьим хохотом и сосредоточенно кашляла в кулак, пытаясь за кашлем этот самый хохот скрыть. Но, получив от мага затрещину, сразу все осознала, утихла и даже решила обидеться. Кузьма как-то настороженно на меня поглядывал, а Ян отчаянно пытался уверить его в том, что ни скоротечной чахоткой, ни уж тем более слабоумием его ученик не страдает.

Жена старосты — пухленькая, улыбчивая и расторопная — быстро накрыла на стол, за который позвали и меня, и, пожелав приятного аппетита, удалилась в другую комнату.

Перед тем как сесть за стол, я торжественно вручила Кузьме дохлого петуха, после чего тот стал поглядывать на меня еще подозрительнее, но тушку безропотно взял. Маг закатил глаза и провел ребром ладони по горлу, что, видимо, должно было означать мою скорую кончину. Я показала ему язык и отвернулась.

За трапезой на меня упорно не обращали внимания, очевидно, отождествляя мою скромную персону с новым предметом меблировки. Поэтому я времени даром не теряла и усиленно поглощала все, до чего только могла дотянуться. А с голодухи я дотягивалась практически везде. Староста увлеченно выспрашивал у моего «учителя» о том, что в мире делается, а «учитель» смотрел на меня осуждающе голодными глазами, но тем не менее терпеливо удовлетворял любопытство гостеприимного хозяина.