Сердце Арктики

Алекс улыбнулся:

– Ты спрашиваешь у такого же листочка, как ты сама. Обратись за разъяснениями к дереву.

– Но и оно не в пустоте растет! И оно тоже умирает!

– Вот! – Улыбка Алекса сделалась шире. – Кажется, ты начала понимать. – Он склонил голову набок, разглядывая девушку. – А я тем временем кое-что придумал. Поедешь со мной в экспедицию?

– Куда? – быстро спросила она.

– На Северный полюс, – ответил он, но еще до этого она уже знала, что примет предложение.

И она пока что ни разу не пожалела об этом, даже во время тренировок, оказавшихся трудными не только физически, но и эмоционально. Давно уже Юлия не оказывалась в ситуации, когда заботились о ней и опекали ее, а не наоборот. Впервые за долгое время она чувствовала себя женщиной, а не психологом.

Элсмир ей понравился. Эта серая, безжизненная земля, кое-где покрытая снегом, ничего не обещала и не обманывала. Мысленно она сравнила себя с этим каменистым, обледенелым островом и решила, что больше никогда не будет прежней. Чтобы не забыть об этом решении, она попросила Быкова сфотографировать себя на фоне множества указателей, размещенных вокруг знака с надписью «Alert». Похоже, каждый приезжий считал себя обязанным отметиться на фоне этой спонтанной экспозиции. Она состояла из табличек с указаниями километров и миль до Чикаго, Тираны, Виннипега, Торонто, Солсбери и сотен других населенных пунктов, о большей части из которых Юлия никогда не слышала.

Тем не менее все они существовали.

И в них жили люди, со своими проблемами и радостями. Возможно, некоторых из них уже не было в живых, а таблички, установленные ими, продолжали жить. Потом их не станет. И база когда-нибудь исчезнет с лица Земли. И даже сам остров. А мироздание останется. А раз так, то у каждой смерти и у всех страданий есть некий смысл, недоступный человеческому пониманию. Таким образом, нужно просто жить и оставлять после себя как можно больше указателей.

Вот и все. Так видела это для себя Юлия Латунская.

Глава восьмая

Исповедь над океаном

Холодное медное солнце висело над горизонтом, не имея сил и желания подняться повыше. Длинные тени, тянущиеся по грифельной земле, казались нарисованными чем-то черным. На взлетной полосе прогревал двигатели самолет, гудя, как рассерженный жук. Возле него деловито сновали техники в оранжевых комбинезонах. Из их ртов вырывались клубы пара, хотя по местным меркам было тепло. Весна как-никак. Полярная, правда.

Вокруг шестерки путешественников, рассевшихся на автокаре с багажом, бродили и лежали местные собаки, пушистые, но вовсе не такие уютные и миролюбивые, какими казались.

Самолет, нагудевшись вдосталь, пробежался по бетону, подпрыгнул и полетел на юг, блестя на солнце. Пилот вертолета в кожанке с меховым воротником призывно помахал рукой, приглашая на посадку.

Вертолет был выкрашен в ярко-оранжевый цвет, чтобы было видно издали. Еще не запущенные лопасти вяло провисали и покачивались на ветру. Полозья твердо стояли на бетонном покрытии. Не верилось, что эта тяжелая стальная машина способна подняться в воздух.

– Никто ничего не забыл? – осведомился Алекс, когда началась погрузка. – Возвращаться не будем.

– Я почему-то вспомнил школу, – признался Быков. – Когда я говорил, что забыл дневник дома, учителя обычно отвечали: «Лучше бы ты голову дома забыл».

– В моей школе – то же самое, – обрадовался Горбунков.

– И мне учителя про голову говорили, – сказала Катюша. – Их что, в педагогических институтах этому обучают?

– Или выдают им методички, – хихикнула Юлия.

Болтая, они не забывали сносить вещи к грузовому люку. Принимали их Алекс и Волоколамов, умело сооружая баррикаду в хвостовой части салона, где уже были составлены металлические бочки с горючим. Свои пуховики они сняли, чтобы не взмокнуть. Все остальные были в таких же. Легкие, почти невесомые, сшитые из тонкого материала, набитые специально обработанным пухом, они не боялись морозов и влаги, которая причиняет много неудобств покорителям Севера. Чтобы различать друг друга, когда лица будут закрыты от холода, каждый носил на груди яркую нашивку с именем.

Весь гардероб, как для мужчин, так и для женщин, подбирался Алексом, проведшим немало консультаций с опытными полярниками. Нижнее белье из хлопка дополнялось комплектами термобелья с добавлением шерсти мериносов, теплыми трикотажными штанами и такими же нательными рубахами с длинными рукавами. Шерстяные носки были длинные, как гольфы. Поверх этого надевались куртки и непродуваемые полукомбинезоны с молниями по бокам, упрощавшим кое-какие дела, которые время от времени приходится совершать людям, где бы они ни находились и чем бы ни занимались в остальное время.

На ногах путешественники носили высокие сапоги, выстланные внутри войлоком, а снаружи покрытые водонепроницаемой краской. На головах многослойные шапки, к которым в случае необходимости прилагались горнолыжные маски. Объемистые рукавицы были достаточно велики, чтобы натягивать их на толстые шерстяные перчатки.

Основную часть багажа занимали легкие, но громоздкие пластиковые санки, лыжи, палатки и тяжеленные спальные мешки с синтетическим наполнителем. Палатки были трехместные и представляли собой конструкции, раскладывающиеся в длинные матерчатые коконы. Ну и плюс ко всему этому рюкзаки и контейнеры со всякой всячиной, от ложек и до туалетной бумаги. Разумеется, каждое изделие было снабжено фирменным знаком, которые следовало снимать и давать крупным планом при любой возможности. Съемочная аппаратура грузилась и размещалась отдельно, вместе с мобильниками и ноутбуками, которые Алекс зачем-то распорядился сложить вместе. Персональную ответственность за всю эту технику нес Быков. Он и разместился возле бесценного груза, когда пришло время занимать места.

Вертолет оказался не таким шумным, как те, в которых ему доводилось летать, но громыхал изрядно, вынуждая пассажиров перекрикиваться, чтобы слышать друг-друга. Быков в общей сумбурной болтовне не участвовал, смотрел в окно на заснеженные ропаки и айсберги на темно-синей глади Ледовитого океана. Подтаявшие льдины, покрытые торосами, были зеленоватого или голубоватого цвета. Сверху были отчетливо видны зигзаги и молнии трещин, рассекающие их. Иногда гладкие поля с разводьями и полыньями сменялись участками воды, белыми от густой ледяной каши. Вертолету предстояло высадить путешественников там, где начнется достаточно толстый и прочный панцирь полярного льда. Лететь туда было километров триста.

– Мишка, смотрите, мишка! – восторженно закричала Катюша.

Быков прижался лбом к стеклу и увидел полярного медведя, удирающего от шумного вертолета. Был он не белый, а желтый, весь какой-то всклокоченный и неопрятный. Как только его крохотная фигурка скрылась из виду, внизу вновь потянулся однообразный безжизненный ландшафт.

– Как насчет того, чтобы отметить, Дима? – заговорщицки спросил подсевший рядом Горбунков.

– Что? – не понял Быков.

– Отметить.

Горбунков оглянулся в проход между креслами, над спинками которых синхронно покачивались головы товарищей.

– Надо бы в коллективе, – неуверенно сказал Быков.

– У меня чуть-чуть, на всех не хватит. Чисто символически.

Горбунков показал заманчиво блестящую фляжку, плоскую и выгнутую таким образом, чтобы было удобно носить на себе.

– Что там у тебя? – поинтересовался Быков. – Коньяк? Виски?

– Спирт. Медицинский. Разбавленный до семидесяти градусов, но шибает так, что будь здоров. – Горбунков извлек из кармана пуховика две маленькие баночки «коки». – Держи. Без запивания не обойтись.

– Не знаю, – пробормотал Быков.

Но все он знал. Потому что уже вскрыл жестянку и взял протянутую фляжку.

– Давай, – подбодрил его Горбунков. – За успех нашего похода, за дружбу и все такое…

Быков хлебнул. Спирт, хотя и разбавленный, обжег горло и полился внутрь расплавленной лавой. В желудке полыхнуло так, что отдалось в голове.