Страница 7 из 15
Учеба в Харроу помогла отшлифовать и другой столь же важный в политике талант – едкое остроумие и язвительность по отношению к противникам, для чего здесь была масса мишеней. Поведение Черчилля нисколько не улучшилось по сравнению с начальной школой. Он продолжал оставаться упрямым индивидуалистом, по-прежнему игнорировал школьные правила и встревал в перепалки, особенно ненавидя «дедовщину» среди учеников.
Учителя жаловались на отсутствие самодисциплины у их подопечного, на его лень и своенравие. Директор школы отмечал, что «невозможно полагаться на то, что он где бы то ни было будет вести себя прилично». В ответ на их упреки Уинстон только огрызался и всячески отстаивал собственную правоту. Когда директор заявил ему: «Черчилль, у меня есть очень серьезные основания быть недовольным вами», – он в ответ не полез за словом в карман: «А я, господин директор, имею весьма серьезные основания быть недовольным вами». После очередной порки, которую осуществлял глава его «дома» (отделения школы), упрямый подросток заявил ему: «Я вырасту более знаменитым, чем вы», в ответ на что позвучало: «В таком случае, получи двойную порцию».
Его соученики по Харроу также вспоминали, как «маленький рыжий курносый младшеклассник с веселым лицом» в первый же свой учебный год одержал победу на состязании школьных ораторов, произнеся речь, оказавшуюся гораздо убедительнее, чем у его старшего оппонента. Уинстон не обращал внимания на свою шепелявость, хотя она нередко становилась мишенью насмешек товарищей по школе. Впрочем, и другим доставалось от него. Например, он как-то столкнул в воду своего будущего коллегу по правительству Лео Амери. Амери, будучи редактором школьной газеты, отомстил Уинстону тем, что наполовину сократил его письмо в газету, критикующее порядки в школьном спортзале. Уинстон чуть не плакал, поскольку пропали, как он считал, его лучшие фразы.
Молодой Черчилль рано понял, что обладает отличной памятью, и не стеснялся ее демонстрировать. Однажды, когда школьникам дали задание выучить сотню строчек из книги уже ранее упоминавшегося историка Маколея о Древнем Риме, Уинстон перевыполнил норму в двенадцать раз, выиграв школьный приз. Его одноклассники вспоминали, что он мог цитировать пьесы Шекспира целыми сценами и с удовольствием поправлял учителей, если те делали ошибки в строчках поэта.
Многочисленные недоброжелатели отмечали, что в Харроу Черчилль учился плохо. На первый взгляд это так. Однако плохие результаты учебы были определены не недостатком способностей – учителя отмечали, что юный Уинстон весьма талантлив, – но скорее характером нашего героя. Он занимался только тем, что ему было интересно, и категорически отказывался от всего остального. Ему нравились английский и история (еще, пожалуй, химия), и он их охотно изучал, игнорируя все прочие предметы школьной программы. Заставить его учить что-то против его желания оказалось абсолютно невозможно.
Яркий индивидуализм Уинстона не способствовал его участию в командных видах спорта, которые традиционно ценятся в английских школах. Зато, несмотря на довольно частые болезни, он весьма хорошо показал себя в индивидуальных видах спорта. Мальчик отлично умел плавать, стрелять из винтовки и фехтовать. В 1892 году восемнадцатилетний Уинстон стал победителем чемпионата по фехтованию среди учеников британских частных школ – вовсе нелишнее достижение для молодого человека, поставившего себе целью стать армейским офицером.
Тогда же проявился и интерес молодого Уинстона к политике. Как и у отца, его политические взгляды тяготели к партии консерваторов. Он неоднократно приходил в парламент, чтобы послушать с гостевой галереи выступления депутатов. Когда один из друзей лорда Рандольфа узнал, что Уинстон слушал его речь, он спросил, что его юный знакомый понял из нее. Прямолинейный молодой человек ответил: «Я заключил из нее, сэр, что корабль нашего государства испытывает трудности в бурном море».
Чего не хватало Уинстону, так это родительского внимания и одобрения. С этим, увы, было сложно. Ни лорд Рандольф, ни Дженни обычно не откликались на его просьбы приехать в Харроу на то или иное важное для их старшего сына событие. Когда Уинстон в свой первый год в Харроу написал матери письмо с просьбой приехать на представление школьной пьесы, она отказалась, так как устраивала в этот день прием в своем лондонском доме. Отец Уинстона как-то был рядом с Харроу по делам, но вместо того, чтобы воспользоваться случаем повидаться с сыном, проигнорировал такую возможность. Лишь верная Вум приезжала к Уинстону, и он прогуливался с ней по главной улице городка. В своих частых письмах к Уинстону она всегда интересовалась, как у него дела, и постоянно заверяла, что готова тотчас к нему приехать, если Уинстон почувствует, что ему нужно поделиться чем-то важным.
Родители Уинстона поступили со своей няней с исключительной черствостью. После девятнадцати лет самоотверженной службы ее уволили даже без пенсии. Уинстон, уже учившийся в военной академии (училище), посылал своей няне небольшие суммы из своих собственных средств. В июле 1895 года Вум тяжело заболела. Услышав об этом, Уинстон покинул училище, обеспечил госпоже Эверест услуги врача и медицинской сестры и провел с ней последние часы ее жизни. Он организовал ее похороны, заплатил за надгробие, а также за постоянный уход за могилой. В письме к Дженни прозвучал немой упрек: «Я совершенно подавлен, и я осознал, что не понимал, сколько старушка Вум значила для меня». Через пять лет после смерти няни в своей приключенческой повести «Саврола» он вывел ее в образе верной служанки Беттины.
Но прежде чем поступить в военную академию Сандхерст, Уинстону пришлось приложить немало усилий. Его выпускные оценки в Харроу, к сожалению, не давали ему путевки для начала какой-либо карьеры. С третьей попытки, после занятий с репетитором, Уинстону удалось преодолеть вступительный барьер. К огромному неудовольствию своего отца, он оказался по результатам десятым с конца из 102 новых курсантов, не дотягивая до требований для офицера пехоты, но набрав достаточно баллов для того, чтобы начать учебу в качестве будущего кавалериста. Считалось, что пехотинцу требуется больше интеллекта для выполнения поставленных задач. Лорд Рандольф был убежден, что кавалерийские офицеры имеют – как это было во всех армиях во все времена, наверное, – слишком скандальную репутацию, неподходящую для его ветреного отпрыска.
Уинстону пришло гневное письмо от лорда Рандольфа. Отец фактически угрожал разорвать всякие контакты со своим старшим сыном. «Я больше не придаю ни малейшего значения ничему из того, что ты можешь сказать о своих достижениях и делах… Если ты не сможешь удержаться от того, чтобы вести праздное бесплодное существование, подобное тому, какое ты вел в школе и в последние месяцы, ты просто превратишься в аристократического транжиру, одного из сотен отбросов частных школ». Отец Уинстона также написал своей сестре, что его сын «доказал свою полную ничтожность как учащийся или как добросовестный работник». Уинстон был чрезвычайно расстроен таким мнением отца, перед которым преклонялся, и в ответ пообещал ему, что его результат на вступительных экзаменах никак не повлияет на его прилежание и поведение во время учебы в Сандхерсте.
Собственно, так и произошло. Уинстон, казалось, мгновенно повзрослел, хотя поначалу офицеры училища были обескуражены его попытками оспорить отдаваемые приказы. Сам он писал, что чувствует, как «растет с каждой неделей». Его отставание в латыни, французском и математике больше не имело никакого значения, теперь его учебную программу составляли тактика, военное право и администрация, фортификация. Уинстон особенно любил полевые занятия по этой последней дисциплине: рытье окопов, строительство заграждений из мешков с песком, установку мин. Как подобает будущему кавалерийскому офицеру, он полюбил верховую езду и считался вторым самым искусным наездником в академии. Особенно ему нравилась игра в поло, которой он увлекался до весьма зрелого возраста, и он сильно переживал, что в течение первых двух курсов обучения поло не уделялось много внимания.