Страница 10 из 11
Сработает мой план, подсядет ли он ко мне за столик? Не уйдет ли, видя переполненный зал. Справлюсь ли я с заданием? Удастся ли мне его обезвредить, если выяснится, что он участник заговора, или даже его глава? Хвалит ли моих способностей выявить его зловещие планы и, главное, обнаружить рецепт, если он вообще существует.
Эти мысли кружились в моей голове, снова и снова заставляя сердце стучать как молот.
А вот и он!
Высокий, с крепко сложенной фигурой, симпатичный белокурый мужчина с напряженным лицом, с вызывающим высокомерным видом, который сразу отделял его от других людей, вошел в ресторан через дубовую дверь и в замешательстве оглядел зал; в нем не было свободных мест. К моему заговорщику тут же подошел черноволосый официант в расшитой богатым орнаментов белой рубахе и малиновых шароварах, чтобы поздороваться и извиниться, что свободных мест нет, но Майкл, к моему удовольствию, настаивал на своем, и тогда официант направился ко мне:
– Я сожалею, – вежливо сказал он, – у нас сегодня много народу, Вы позволите одному молодому человек занять место за Вашим столом?
– О, конечно!– ответила я, – пусть чувствует себя свободно!
Официант махнул ему рукой, Майкл направился в мою сторону, снял легкую курточку серого цвета, повесил ее на вешалку и остался в коричневой рубашке без галстука с закатанными слегка рукавами; его светлые волосы были рассыпаны по плечам. Через правое плечо у него висела маленькая красная сумочка для ключей.
– Майкл, – представился он, вежливо протянул руку и окинул меня через затемненные очки в тонкой оправе беглым, но пронзительным оценивающим взглядом..
– Яна, – отозвалась я, пожимая его крепкую узкую руку.
Первая часть плана сработала. На ловца и зверь бежит!
Майкл спокойно устроился за моим столиком напротив меня и тут же уткнулся в меню; я не произвела на него ни малейшего впечатления. Но он был уверен, из опыта, я заведу с ним разговор и был заранее этим недоволен; человека раздражает внимание неинтересных для себя людей…
Я молчала и пила мое красное сухое испанское вино Gran Reserva, а в это время мой скучающий взгляд скользил по всему ресторану, останавливаясь на женщинах, их миловидных лицах и небрежных одеяниях; на мужчинах, их небритых суровых лицах и завязанных на шеях шарфах; мой взгляд не обошел вниманием девчонок, сидевших за большим вытянутым столом, они непрерывно хохотали, сверкали белыми зубами и красными деснами, они часто курили и хохотали над каждой репликой. Доля посредственности была так широко представлена в их душах, что я могла не беспокоиться об их судьбе; она была безоблачной. Я им, как губительница умов, не встречусь никогда. Это были ясные светлые души, летящие на яркий свет фонарей, освещающие дорогу, по которой идет большинство: сумасшествие влюбленностей, браки, дети, работа, разводы, любовники, мужья, любовники, удовольствия, старость, смерть. Да, на этой стадии развития для меня чаще всего работы уже нет, здесь для многих все кончено, сформировано, собрано в узел, схвачено болтами. Усохшие ветки не развившихся способностей торчат сучьями или отпадают, как хворост.
Мой взгляд обратил внимание и на «крутых» с короткой стрижкой, и «деловых», которые не расставались с айфонами, уплетая еду, и проституток, сидевших у бара на высоких стульях. В 20 часов пришли музыканты, один со скрипкой, другой с аккордеоном; среднего роста молодой человек, одетый в белую расшитую рубаху и сиреневые шаровары запел в микрофон сильным голосом:
Нiч яка мiсячна, зоряна, ясная!
Видно, хоч голки збирай.
Вийди, коханая, працею зморена,
Хоч на хвилиночку в гай.
В это же самое время, пока я скучала и разглядывала людей, мой дух проник в душу мужчины, сидевшего напротив меня, и бродил с зажженным фонарем по ее комнатам и залам, переходам и кладовым, подвалу и чердаку; я осматривала картины на стенах его души, перебирала, как янтари, его мысли и рассматривал на свет его интересы; я искала зловещие цели, чтобы их уничтожить. Это была моя профессия. Я была обучена ими манипулировать, гасить одни, зажигать другие, истреблять неугодные нам, переставлять, заменять на другие, нужные. Цель, как направление, в котором движется натура.
Если изменить цель – меняется суть человека…
Мой сосед тоже молчал, только поеживался, будто от холода и поглядывал то на дверь, то на большие окна, недоумевая, почему его как бы пронизывает холодок; он чувствовал какое-то движение в себе, но, конечно, даже не догадывался, что это я вошла в него и брожу в нем, как по своей квартире. Я вошла классическим методом, с ощущением ветерка, чтобы увидеть собственное присутствие.
Видя, что заговорщик Майкл прочно устроился за моим столом и мы готовы к смертельной схватке двух врагов, многие сотрудники контрразведки с семьями, игравшие роль посетителей ресторана, чтобы заполнить все его свободные места, стали подниматься и расходиться по домам.
В это время принесли наши заказы, я заказала себе отбивные телячьи котлеты с лимоном и овощами, Майкл огромную пиццу и кока-колу, и мы приступили, как говорили в старину, к трапезе, но каждый из нас держал другого в поле зрения. В ожидании того, что я заговорю с ним, он стал недоуменно, искоса поглядывать на меня, но видя мое полное безразличие к нему, все больше начинал нервничать. К равнодушию, к тому, чтобы женщина, не особенно яркая внешне, не обращала на него внимания, он не привык; это безразличие его возмущало, его недовольство росло, он был уже готов оскорбиться.
Мужчине нужна женщина, а женщине – обожание!
В то время как он закипал и исподтишка изучал меня снаружи, я тщательно изучала его изнутри. Его внутренний мир лежал передо мной, как город, на который глядишь с некоторой высоты. Улицы его духа были строго спланированы и разбегались лучами от одной возвышенности – его цели. Река мыслей, разбитая на многочисленные каналы, омывала ее бастионы. Вскоре я выявила, он имел прямое отношения к заговору, а нити заговора тянулись к самому Джону Вильсону, отцу противодействия Российску, покровителю ухудшений, главе Американска! Когда я присмотрелась к его роли, я просто обомлела! Он видел себя мессией Апокалипсиса. Вот так. Ни много, ни мало. Кого только люди из себя не изображают! Лучший пример того, как художница – Воображение рисует свои лукавые, пленительные узоры на холсте Тщеславия. И эта цель, патологически увеличенная, словно опухоль, всепоглощающая, ярко выраженная, застарелая доминанта, этот очаг зацикленных возбуждений держал все его существо в своей власти.
Хорошо для меня, когда у человека много мелких желаний, он сам начинает в них путаться, порой не знает толком сам, какому отдать предпочтение; эти желания терзают человека и раздирают его устремленность на мелкие кусочки. Совсем другие люди с одной высокой целью, одним дерзким желанием, одной неукротимой мыслью.
Поле можно перейти за несколько минут, блуждать по полю жизни можно всю жизнь…
Надо ли говорить, как я была изумлена, увидев совершенно необычную картину его духа, и только моя сдержанность и скрытность не позволили бровям подняться вверх и встать вертикально! Я увидела, что он был воспитан на том представлении, что женщины лишены всех высших способностей и потому, занимаясь всем, они не дали миру ни одного великого творения: ни в живописи, ни в литературе, ни в драматургии. Причина этого природного явления, по его мнению, лежала в том, что женщины не различают главное и второстепенное; для них одинаково важно накормить мужа или изваять скульптуру, растить детей или писать стихи; в промежутках между этим они выполняют еще сотню различных одинаково важно-неважных дел.
Да, он был в самом деле зловеще умен и безжалостно – холоден рассудком. Но я помнила наказ великого Василевса о том, что нынешняя эпоха не нуждается в великих умах, кроме наших.