Голестан, 11

– Панахи-ханум, как вы? Что-то случилось?

Кладя фотоальбом в сумку, мама беспокойно сказала медсестре:

– Ради Бога, скажите, можно ли ей вот так переживать и печалиться?

– Это же вредно для ребёнка, – с упрёком посмотрела на меня медсестра и, положив руку мне на плечо, добавила: – Панахи-ханум, вам теперь уже следует заботиться не только о себе, но и о ребёнке.

– Всё хорошо. Просто я затосковала немного…

Вытерев слёзы, я приподнялась на постели и подвинулась к еде, которую принесла медсестра. На подносе были миска с супом и тарелка риса с мясом.

– Теперь с аппетитом пообедайте, а потом немного отдохните. После двух начнётся время визитов. Уверена, что ваши гости приободрят вас.

Второго января, задумавшись, я смотрела на часы, висевшие на стене. Мне так хотелось, чтобы побыстрее наступило два часа, потому что со вчерашнего дня было как-то особенно тоскливо на сердце.

Мансуре-ханум и Насер-ага с большим букетом цветов вошли ко мне в палату. Увидев меня, они улыбнулись, но я заметила, что глаза их были красными. Я понимала, как трудно им было видеть внука, осознавая, что его отца больше нет в живых. Мне стало так больно за них, что я почувствовала, как огромный ком подкатил к горлу.

Родители Али были до сих пор одеты в чёрное. Боль от утраты их сына Амира оставалась свежей, но рана от гибели Али огнём сжигала их сердца. Меня очень обеспокоило их состояние, так как я знала, что видеть меня в таком положении для них будет особенно тяжело.

«Сколько же терпения у этих двоих, – думала я. – Не прошло и дня, как родился мой сын, а я уже так скучаю по нему… Каково же родителям Али, которые потеряли сразу двух сыновей?»

Они сели на стулья рядом с кроватью. Прошло немного времени, и Насер-ага, как обычно, вернул себе весёлый облик и, вновь взяв на себя роль души компании, начал беседу:

– Мы видели нашего внука. Он так похож на своего отца, его абсолютная копия!

– Я попросила принести ребёнка, чтобы ты смогла его накормить, – сказала Мансуре-ханум, беспокоясь о состоянии внука. – Родная, будь внимательна, первое молоко не должно пролиться. Даже принуждая, накорми его, чтобы это молоко укрепило его кости и сделало такими же сильными, как у Али.

Спустя немного времени палата уже была заполнена гостями так, что некоторые сидели на кровати мамы. Все спрашивали о моём состоянии, дарили цветы, интересовались здоровьем ребёнка и отправлялись к нему, чтобы увидеть. Некоторые уходили, посмотрев на него, а другие возвращались ко мне в палату и рассказывали всем о своих впечатлениях. В это время мама, Ройя и отец угощали гостей сладостями, заметно пополнившимися в палате, а Нафисе, которая очень любила детей, с момента своего прихода не отходила от окошка, из которого можно было видеть малыша.

Слыша, как все делились впечатлениями и описывали малыша, я загорелась желанием увидеть его как можно скорее. Приблизительно к четырём часам по громкоговорителю объявили, что заканчивается время посещений. Гости стали постепенно уходить, со мной остались только Насер-ага, Мансуре-ханум, папа и мама. Отец Али, очень вежливый, обходительный и общительный человек, рассказывал моему отцу, как они однажды приезжали к нам в Дезфуль, и притом с такими подробностями и шутками, что все с абсолютным вниманием и удовольствием погружались в его истории.

– Когда я хотел лечь в больницу для операции на глазах, с утра и до самой ночи Мансуре постоянно твердила мне: «Наша дочь живёт в условиях непрекращающихся бомбёжек! Поезжай и верни её!» Она столько раз повторяла мне это, что вместо того, чтобы поехать в больницу, мы в итоге приехали в Дезфуль. Сколько бы я ни повторял ей, что мои глаза уже не видят и за рулём я теряю зрение, она меня не слушала. Ночью, в темноте, когда зрение моё становилось ещё хуже обычного, мы встретили на улице друзей Али, которые показали нам его дом. Мы подъехали к дому и постучались в дверь. Когда же её открыла Фереште, я спросил: «Кто ты?» – «Это я, Фереште. Ваша невестка». – «Если ты наша невестка, то что ты тут делаешь?» – «Ну, здесь ведь дом вашего сына Али». – «Зря! К чему моему сыну дом в таком месте?! Собирайся, мы хамаданцы. Собери все вещи, и мы возвращаемся в Хамадан».

И вот эта невестка неведомым мне образом своим сладким языком смогла меня как-то успокоить и подвести к накрытому столу с ужином. Я даже не помню, как вошёл. Это был просто ужас, то место даже нельзя было назвать домом. В ту ночь я решил, что буду спать во дворе, так как там тепло, несмотря на то, что на улице зима. А невестка тогда сказала: «Во дворе нельзя. Там ведь небезопасно, вдруг ночью начнётся бомбёжка!» – «Нет-нет! Не будет никакой бомбёжки! Я буду спать именно там».

В результате спора с Фереште победителем, конечно, оказался я, и мы принялись подметать двор. Но она не сдавалась и продолжала пытаться отговорить меня от этой затеи, предупреждая о том, что в тех краях водятся скорпионы.

«Ха! Запугиваешь меня скорпионами? К чему мне вас беспокоить сейчас на ночь глядя… Я всё равно лягу здесь».

Я лёг спать и рано утром проснулся, чтобы совершить утренний намаз, после которого отправился в соседнюю лавку, где продавали домашнее молоко, и купил там немного свежего парного молока и хлеба. Не успел я войти во двор, как увидел, что Фереште стоит с тапочкой в руках на моей постели. Увидев меня, она сразу закричала: «Скорпион! Я же просила вас не спать здесь. Смотрите, какой он большой!» – «Погоди! Не убивай его! Если он со вчерашнего дня был в моей постели и не тронул меня, то и ты не спеши убивать его. Не ты же ведь подарила ему жизнь, чтобы так необдуманно отбирать её».

Эх… да… Мы тогда не только не смогли вернуть домой наших детей, но и сами волею судьбы остались в Дезфуле…

В это время в палату вошла медсестра и, прервав историю Насера-аги, сказала:

– Прошу прощения. К сожалению, время посещений закончилось, и вам необходимо покинуть палату.

Попрощавшись со мной, Насер-ага вместе с папой и мамой вышли, беседуя между собой, и я снова осталась одна в палате, наполненной ароматом благоухающих цветов. Помню, что в ту ночь я смогла хорошо выспаться.

На следующее утро после завтрака мама помогла мне одеться.

– Папа пришёл и ждет тебя в зале ожидания, – сказала она.

Две медсестры с корзиной цветов, подарочной коробкой и Кораном стояли рядом со мной по указанию главврача и в знак уважения должны были проводить меня до дома. Я села в кресло-каталку, и меня привезли в зал, где, как и сказала мама, в ожидании сидел отец. Он тут же подошёл ко мне, а мама пошла за малышом. Хоть я и была тепло одета, как только мы вышли из больницы, мне тут же стало холодно. На улице лежал снег, а воздух был леденящим. С помощью медсестёр я встала с кресла и села в машину, на двери которой был логотип больницы Фатимиййе. Через окно машины я увидела маму, осторожно спускающуюся по лестнице с ребёнком на руках. Водитель машины, в которую я села, ждал, пока с места тронется автомобиль отца.

Было такое ощущение, что деревья и крыши покрасили в снежно-белый цвет каким-то спреем. Всё вокруг было белым и холодным. Проехав мимо остановки Аббасабад, мы заехали на улицу Мирзаде Эшки, на которой с крыш домов свисали ледяные сосульки. Люди осторожно передвигались по снегу. Проехав улицу Мирзаде Эшки, я невольно обернулась и посмотрела на улицу, на которой мы жили. Мимо проезжали машины, из-под колёс которых доносился скрип слипающегося мокрого снега, брызгавшего во все стороны. Мне всегда нравился этот звук.

Мы свернули на другую дорогу и проехали мимо профессионального училища имени мучеников Дибадж[7]. Папа с трудом заехал на территорию многоквартирных домов, так как снег был ещё не убран, и остановился перед шестым подъездом, вышел из своей машины и подошёл к нашей. Несмотря на снег и холод, перед подъездом в ожидании нас столпились соседи. Один из них сыпал семена гармалы в костёр, дым от которого в холодную погоду неторопливо поднимался к небу. Я увидела барашка, голову которого придерживал мясник. От леденящего душу блеяния животного сжималось сердце. С правой и левой сторон дома висели две фотографии улыбающегося Али. Соседки подошли ко мне и обняли, а одна из них при виде меня даже расплакалась. В какой-то момент блеяние барашка стихло, и, обернувшись, я увидела на снегу яркое алое пятно крови, от которого поднимался пар под звуки салаватов, которые выкрикивали люди, собравшиеся нас встречать.

7

Сейед Реза Дибадж родился 21 апреля 1948 г. в Хамадане. Учился на четвёртом курсе факультета психологии Государственного университета города Шираз. Был женат и имел дочь. Один из революционеров. Был арестован 8 июля 1972 г. и в результате жестоких пыток шахского режима мученически погиб 26 июля того же года в тюрьме Адель Абад города Шираз. Тайно похоронен на кладбище Бехешт-е Захра в третьем ряду на 33-м участке.

Сейед Хосейн Дибадж родился 22 апреля 1951 г. в Хамадане. Был студентом третьего курса факультета строительной инженерии Государственного университета Амир Кабир. Арестован 10 мая 1974 г. спецслужбами шахского режима и в результате пыток погиб в тегеранской тюрьме Эвин 18 мая того же года. Похоронен рядом с братом.