Табу и невинность

Коммунистическая система развращала миллионы – страхом, мелкими привилегиями, естественной жаждой нормальной жизни. К сожалению, так уж получается, что тирания развращает не только тех, кто держит в своих руках власть, но и своих жертв тоже. Разве можно забыть о молчаливом позволении, о голосованиях, первомайских демонстрациях, о страстном желании приспособиться. Этих фактов не подрывают и не опровергают примеры сопротивления и бунта – особенно многочисленные в послевоенной истории Польши. Не подрывает этих фактов и блистательная эпопея «Солидарности».

Невинность невозможно получить обратно. Наследие коммунизма можно преодолеть, не сводя его исключительно к их вине, но рассматривая это наследие как проблему ответственности нас всех. Необходимо полностью узнать всю правду о прошлом. Нужен акт справедливости, необходимо также великодушие, способность к прощению. Разговаривая с самими собой, мы можем лучше узнать проблемы, перед которыми стоим, лучше понять соображения и истины, которыми руководствуемся мы и которые руководят нами.

Что будет, если выиграет СЛД?

1993

Через две недели на выборах могут победить две партии, которые только что довольно-таки неряшливо перекрасили свои вывески. На них без труда можно прочитать старые названия: Польская объединенная рабочая партия и Объединенная народная партия.

Лагерь, ведущий свою родословную из демократической оппозиции, проиграл общественную борьбу за память. И здесь находится важный источник сегодняшних успехов посмертных детищ усопшей ПНР, которые родились после ее кончины.

Память не тождественна истории. Память по своей природе субъективна, изменчива, фрагментарна. Каждая группа переживает прошлое иначе, по-своему. Стирает большие его зоны, придает несоразмерное значение неким сегментам, которые для других отнюдь не важны. Память с одними связывает и соединяет, от других отделяет, а каких-то третьих радикально противопоставляет себе. Чем больше общество интегрировано, сплочено и устойчиво, тем больше похожи между собой картины прошлого в сознании разных групп.

В недемократическом обществе нет возможности сличать, соотносить воспоминания, впечатления, оценки. Отсутствие такой альтернативы, такая несопоставимость представляет собой существенный элемент атомизации общества. Свержение диктатуры ведет, как правило, к восстановлению общности, к воссозданию общей памяти. Революция, восстание часто сопровождается насилием, радикальным сломом непрерывного характера власти, глубокими общественными переменами. Но вдобавок еще и ярким, ослепительным светом, брошенным на существовавшую до сих пор историю. Люди открывают прошлое как нечто новое, хотя этому сопутствует такое чувство, словно они находят самих себя. Осознают обиды, о которых до этого момента предпочитали не думать, видят пережитые индивидуальные и коллективные унижения, вспоминают факты, которых предпочли в свое время не замечать, дабы избежать жгучего, унизительного чувства бессилия или собственной слабости.

Новая память, впрочем, необязательно должна быть справедливой или объективной. Однако этот блеск новизны, это резкое, контрастное освещение испытывают все или почти все. И революционное братство, чувство общности, которое столь часто описывают участники подобных событий, имеет свои глубокие корни во внезапно отыскавшейся, совместно создаваемой общей памяти.

В Польше отыскать общую, единую для всех память не получилось.

Потому что не было настоящей революции. В 1980–1981 годах мы имели революционное движение без революционных последствий, после 1989 года революционным переменам не сопутствовало революционное, охватывающее широкие массы движение. Процесс приближения к свободе, Круглый стол, неизбежно сложные отношения между старыми и новыми элитами, которые принимали решения об изменениях, сравнительная апатия масс – все это блокировало перемены в сознании.

Наши бедные памяти еще не успели соединиться, сыграться, сладиться, притереться, когда начался процесс их развода. Каждый очередной конфликт менял видение прошлого. «Войнушки в верхах», битвы между паном и плебаном[36], страх – у одних перед прошлым, у других перед настоящим и будущим – отдаляли людей друг от друга.

В итоге мы имеем память боевую, ветеранскую, диссидентско-радикальную, на сегодняшний день – весьма правую. У людей с такой памятью ПНР – это Содом и Гоморра, оккупация, тоталитаризм, вырываемые ногти. Для них нет никакой разницы между, скажем, 1952 годом от Рождества Христова и годом 1988-м. Их лозунги – люстрация, декоммунизация. На колени, сволочь, и тогда, может быть, мы по-христиански пожалеем твоих деток.

Есть и память тех, кто все громче требует слов признательности в адрес ПНР. Кто хвалит ее достижения, ее справедливость. Славит судьбу народных масс. Празднует 22 июля[37]. Хотя сам этот праздник великолепно подходит в качестве символа сплошной лживости ancien régime (старого режима): ни дата того манифеста не была правдивой, ни место его опубликования (потому что это был Хелм, а вовсе не Люблин), а готовили и печатали его вообще в Москве.

Есть и память тех, кто о прошлом предпочитает не говорить. Поскольку настоящее и будущее – важнее. А кроме того, дело это затруднительное, хлопотное. Когда-то подобные люди громогласно обрушивались на тоталитаризм, на власть, предоставленную чужаками, и т. п. Ну и каким же образом этот свой вчерашний радикализм и однозначность примирить с сегодняшней умеренностью, прагматизмом, с формулой «все это не так просто»? Отсюда неловкое молчание и ироническая гримаса, к примеру, в связи с делом полковника Куклиньского[38].

Ну и как, был он предателем или нет? Если был, то кому изменял? Москве? Варшавскому пакту? Своим командирам? Или же народу? Отчизне? Ответы носят не исторический, не моральный характер, а только прагматический: говорится о наших генералах, для которых реабилитация Куклиньского будет оскорблением, о дисциплине в армии, о том, что такого рода нехорошие образцы нелояльности не нужно выставлять на всеобщее обозрение. Но ведь это же безумие!!!

Так кем же мы являемся – жертвами ПНР либо ее наследниками? И как мы поступаем с наследством, оставшимся после нее и доставшимся нам, – отбрасываем или же принимаем?

Эта морально двусмысленная позиция прекрасно гармонирует с тем, что сегодня думает нормальный человек. У нормального человека, который прожил свой кусок жизни в ПНР, сохранились очень разные воспоминания. И сегодня есть масса ностальгии по более простым временам – вроде воспоминаний о войне, тюрьме или армии. В памяти остаются скорее забавные происшествия, а также ощущение безопасности, которое всегда окутывает то, что уже прожито, что не порождает дилемм, не служит источником новой боли.

Нормальный человек, информируют нас опросы общественного мнения, принимает и одобряет сегодня военное положение в большей степени, чем в 1982 году. А героя и патриота видит больше в Ярузельском, чем в Куклиньском. Как же тогда можно после этого иметь претензии к социал-демократии Польской Речи Посполитой (СдПРП) за то, что представители этой партии приглашают на свой съезд Ярузельского и бурно аплодируют ему? И стоит ли удивляться, что такое состояние общественного сознания приносит, как следствие, этой партии избирательные успехи?

Наша экономическая и общественная революция – ибо это настоящая революция – нагнала голосов левому крылу. И не нужно об этом жалеть. Такова плата за радикальные перемены. Раз мы их (слава Богу) не резали, не сажали, не лишали прав – поскольку таковы наши принципы и поскольку они добровольно отдали власть, за что им полагается от нас признательность, – мы заранее вписали в сценарий дальнейшей истории какую-то вероятность их возвращения, хотя нам и в голову не приходило, что это может произойти на самом деле, причем настолько скоро.

36

Это отсылка к произведению классика польской литературы Миколая Рея (1505–1569) «Краткая беседа между тремя особами: Паном, Войтом и Плебаном» (1543) как представителями трех разных общественных сословий: помещиков-землевладельцев (Пан), крестьянства (Войт) и духовенства (Плебан, то есть приходский священник); из этой беседы видны интересы каждой группы.

37

Название главного государственного праздника в период ПНР, учрежденного в ознаменование установления в Польше нового государственного строя и в связи с официально принятой датой опубликования 22 июля 1944 г. манифеста Польского комитета национального освобождения (ПКНО), который был учрежден в Москве за два дня до этого. Этот манифест призывал поляков вместе с Красной Армией сражаться с Германией, определил созданную в ночь на 1 января 1944 г. в Варшаве коммунистическую Крайову Раду Народову во главе с Б. Берутом в качестве высшего органа государственной власти, признавал лондонское правительство РП в изгнании самозваным и нелегальным, провозглашал ПКНО легальной временной исполнительной властью в период восстановления Польского государства, которая основывает свою деятельность на мартовской Конституции 1921 г. С середины 70-х гг. главным элементом празднования 22 июля был военный парад перед зданием Дворца культуры и науки, построенным по образцу московских высоток и «подаренным» Варшаве Сталиным.

38

Рышард Ежи Куклиньский (1930–2004) – американский разведчик; с 1947 г. на военной службе в Польше, с 1963 г. в Генеральном штабе, 1976–1981 гг. – начальник отдела стратегического планирования; близкий сотрудник В. Ярузельского, связной офицер Польши в Генеральном штабе Советской Армии. С 1970 г. сотрудничал с ЦРУ (был завербован во время миссии во Вьетнаме), передав США, в частности, секретные планы агрессии СССР против государств НАТО, план вооруженной интервенции СССР в Польшу в 1980 г., а также план введения военного положения в Польше. В ноябре 1981 г. эвакуирован ЦРУ вместе с семьей в США, стал советником Государственного департамента. В ПНР был приговорен в 1984 г. к смертной казни. В мае 1995 г. Верховный суд отменил приговор, и в 1998 г. Куклиньский вернулся в Польшу.