Страница 33 из 35
Структура и действенная субъектность
Главной проблемой исследований, занимающихся данным вопросом, являются взаимоотношения между действенной субъектностью и структурой. В размышлениях на эту тему структура определяется по-разному: от определений, обращающихся строго к социологическому пониманию социальной структуры (о котором мы говорили в предыдущей главе), до понимаемого максимально широко внешнего, применительно к действующему актору, комплекса устойчивых и повторяющихся обусловленностей или ограничений, совместно формирующих в каких-то рамках интенциональное (а не только реальное) протекание определенного действия. Это такая теоретическая проблема, которая чрезвычайно существенна с точки зрения развиваемых в последующих главах концепций гражданства, а также гражданского общества. Ибо если правота на стороне «структурных детерминистов», исходящих из того, что человек в своем социальном измерении детерминирован прежде всего своим местом в социальной структуре, то можно усомниться в понятии гражданства, причем в са́мой стержневой его сути (иначе говоря, в субъектности и достоинстве человеческой личности, на которых, как мы увидим ниже, построена концепция гражданина и его неотъемлемых и не подлежащих передаче прав).
Принятие такой точки зрения порождает еще одно серьезное теоретическое последствие. Поскольку если мы детерминированы в первую очередь социальной структурой, а наши действия в принципе предпринимаются единственно в горизонте, устанавливаемом нашей социальной позицией (независимо от того, осознаем мы это или нет), то становятся непонятными всякие радикальные общественные изменения (с революциями во главе).
Социальная структура, как серьезный и устойчивый (ибо воспроизводящийся во времени) фактор, который формирует нашу деятельность (хотя и не до конца ее детерминирует), должна выполнять функцию ультрастабилизатора общественного порядка, который в своем длительном существовании должен подвергаться только единичным и, по сути дела, случайным мутациям, ведущим к эволюционным изменениям, незначительным в масштабах единичной, индивидуальной жизни. А ведь из истории мы знаем, что дело обстоит не так. Следовательно, «структурный детерминизм» уже хотя бы на этом основании легко поставить под сомнение. Это, однако, не означает, что социальная структура несущественна. А означает это всего лишь следующее: связи между структурой и действенной субъектностью не столь просты и односторонни, как это вытекало бы из упрощенного структурного детерминизма. Впрочем, даже те из теоретиков, кто делает весьма сильный акцент на структурные детерминанты человеческой деятельности, не забывают, что структура без акторов – это пустое понятие. Уитмейер (Whitmeyer, 1994: 154, passim), к примеру, определяя структуру как сеть взаимоотношений между акторами, а также распределение общественно значимых свойств и черт акторов, констатирует, что социальная «структура концептуально зависит от актора ровно потому, что она причинно воздействует на него». В чем же тогда состоит сложность этих взаимоотношений?
Структуру и субъектность часто трактуют как понятия, оппозиционные относительно друг друга, но также и как взаимно оппозиционные аспекты социальной жизни. В такой трактовке структуру порой рассматривают как внешний – применительно к действующему актору – комплекс ограничений, налагаемых на его автономную деятельность тем социальным контекстом, в котором эта деятельность осуществляется. Гидденс (Giddens, 1984: 176) отмечает, однако, что действующий актор наталкивается не только на структурные ограничения. Ведь наиболее элементарными являются материальные ограничения, вытекающие из характера материального мира и физических свойств человеческого тела. Человек не может парить в воздухе, так как действует сила тяготения. И не в состоянии находиться произвольно долго под водой, поскольку нуждается в постоянном притоке кислорода.
Вторым типом ограничений, которым подчиняется действенный субъект, являются санкции. Это ограничения, вытекающие из карающей реакции других действенных субъектов, функционирующих как в публичном, так и в частном пространстве публичной жизни. Нельзя обокрасть конвой, везущий деньги, не рискуя подвергнуться санкциям карательных органов. Нельзя войти в мечеть в обуви, не подвергая себя санкциям со стороны присутствующих там адептов Пророка. Третьей разновидностью являются структурные ограничения, которые вытекают из контекстуальности действия, а точнее из «заданного», как говорит Гидденс (Giddens, 1984: 176), характера структурных свойств того контекста, где функционирует актор; «заданного» в том смысле, что действенный субъект не может менять эти свойства (равно как и их воздействие) произвольным образом. Нельзя, будучи рабочим с начальным образованием, взяться за исполнение роли преподавателя квантовой физики в университете. Нельзя, будучи слесарем-сантехником, отпускать грехи в конфессионале (исповедальне) и т. д.
Субъектность же иногда трактуется как пространство творчества, случайности и более или менее спорадического выбора, и поэтому ее не удается охватить никакими структурными схемами. При такой трактовке – на что, в частности, обращает внимание Арчер (Archer, 2000: 307) – акцентируется, однако, взаимосвязанная природа этих двух измерений общественной жизни. Принятие предпосылки о наличии такой взаимной связи (т. е. что структура формирует субъектность человека, но вместе с тем его субъектность, а точнее ее последствия, проявляющиеся вовне в деятельности автономного социального актора, воздействуют на форму социальной структуры) позволяет распутать и в конечном итоге устранить указанное противоречие между субъектностью и структурой, которое иначе вело бы к парадоксам.
Штомпка определяет социальную структуру как «скрытую сеть устойчивых и регулярных связей между составными элементами общественной реальности, которые значимым образом контролируют их деятельность» (Sztompka, 1991: 59). В свою очередь, Хейс – в довольно похожей системе исходных предпосылок – определяет социальную структуру как понятие, означающее «те внешние проявления общественной жизни, которые не удается свести к индивидам и которые достаточно устойчивы, чтобы выдержать прихоти тех индивидов, кому хотелось бы их изменить; речь идет о таких проявлениях, которые обладают своей внутренней логикой и динамикой, способствующей их репродукции во времени» (Hays, 1994: 60). В таких трактовках из общего понятия социальной структуры (которому давалось определение в предшествующих главах) абстрагирован только тот ее аспект, который непосредственно отвечает за обусловленность человеческого действия.
Как следствие, понимаемая таким образом социальная структура, что констатирует Хейс (Ibid.: 61, passim), принимает три значения. Во-первых, она создается социальными акторами и функционирует как «форма», к которой эти акторы приспосабливаются. «Другими словами, люди создают определенные формы социальной структуры, а вместе с тем социальные структуры создают некоторый тип людей». Во-вторых, социальные структуры, с одной стороны, составляют ограничение для индивида, но с другой – «снабжают» нас социальной идентичностью, а также инструментами для творческих и трансформационных действий, что, в свою очередь, является условием существования человеческой свободы. Здесь прочитывается влияние Гидденса (Giddens, 1984: 177), который ранее сильно акцентировал эту двойственность взаимоотношений между структурой и субъектностью. Он писал, что «все структурные свойства социальных систем в такой же мере открывают возможности, как и ограничивают индивида». И наконец, в-третьих, Хейс, на сей раз вслед за Сьюэллом (Sewell, 1992), выделяет разнообразные уровни социальной структуры, которые в антропологическом смысле могут быть «глубже» или «мельче», более жесткими и более эластичными, более либо менее податливыми для изменений под воздействием тех или иных действий социальных акторов. Самые глубокие из них, достигающие «элементарной структуры» Леви-Строса (Levi-Strauss, 1970: 112), иначе говоря основополагающих взаимоотношений родства, представляются самыми прочными и относительно наиболее устойчивыми к субъектной деятельности социальных акторов. Другие, не столь «глубокие» структурные уровни (например, место в структуре власти) более эластичны в том смысле, что они в большей степени поддаются целенаправленным действиям социальных акторов, в результате чего могут подвергаться изменениям. Наиболее наглядным и зрелищным проявлением этого является радикальное изменение общественного порядка, в результате которого не только подвергается смене вся властная элита и механизмы рекрутации в состав элиты, но также происходят существенные перемены в правилах социальной мобильности и (вообще говоря) возрастает ее интенсивность. В итоге, как пишет Хейс, «действенная субъектность объясняет создание, воспроизведение и превращения социальных структур; в свою очередь, эту субъектность удается реализовать благодаря возможностям, которые создаются позицией, занимаемой в социальной структуре, но в пределах ограничений, налагаемых на актора социальной структурой; что же касается способности субъекта к воздействию на социальную структуру, то она дифференцируется в зависимости от податливости, силы и устойчивости этой структуры» (Hays, 1994: 62).