Страница 32 из 35
С социологической точки зрения свободная воля наверняка не может отождествляться с произвольностью или абсолютной необоснованностью собственных действий. Факторами, сдерживающими эту произвольность, являются уже упоминавшиеся аспекты субъектной действенности, т. е. опыт, целесообразность действий и их оценка в прагматических и нравственных категориях. К этому надо добавить мысленно представленные в воображении реакции lebenswelt (жизненного мира, мира живого опыта) (если воспользоваться хабермасовской формулировкой), о которых индивид догадывается и которые учитывает, когда принимает решение по поводу выполнения определенного действия (или его прекращения). С другой стороны, свободная воля – это вовсе не только узкая тропинка возможности между разнообразными жизненными необходимостями, поскольку определение внешних ограничений в фаталистических категориях неотвратимых необходимостей тоже формируется не только опытом, вынесенным из прошлого, и не только случайными обстоятельствами, сопровождающими то или иное действие в настоящем, но также силой убежденности в шансе переломить эти внешние обусловленности даже вопреки тому опыту, который существовал до сих пор. Именно такого рода убежденности бывают источником переломов в науке, спорте, искусстве, политике или религии (например, возникновения христианской религии, которая перешагнула через каноны иудаизма).
Если бы не существовала относительно автономная действенная субъектность, если бы, одним словом, все человеческие действия в публичной сфере подчинялись ригоризму строгого, сурового детерминизма и только в его рамках поддавались объяснению и предсказанию, то – как уже упоминалось – понятие гражданства было бы идеологической фикцией. Потому что субъектность является необходимым условием функционирования в роли гражданина, тогда как реальные последствия реализации этой субъектности в публичной жизни должны приводить к появлению отличия этого положения дел от того положения, в котором указанная субъектность не реализуется. Следовательно, это должна быть действенная субъектность. Если субъектности нет, если все поведение человека удается полностью свести к структурной обусловленности, то достаточно всего только манипулировать структурными условиями, чтобы «граждане» (словно роботы или собаки Павлова) стали вести себя в соответствии с ожиданиями манипулирующего ими патрона. Если же субъектность сохранена (поскольку ее существование либо отсутствие не зависит от воли патрона, а представляет собой атрибут индивидов или социальных групп), но ее реализация безразлична с точки зрения последствий для публичной жизни (поскольку, например, воля граждан не принимается во внимание, как это часто случается в авторитарных режимах), то тогда понятие гражданства тоже является пустым, ибо отсутствие действенности (или как минимум чувства действенности) ограничивает либо даже элиминирует смысл субъектности. Следовательно, субъектность (если мы хотим сохранить ее существовавшее до сих пор понимание) не может носить потенциального характера, потому что она существует лишь настолько, насколько реализуется и проводится в жизнь.
Индивидуальный и коллективный актор
Как я уже упоминал, понятие «социальный деятель» (actor) может относиться как к отдельному лицу (тогда мы говорим об индивидуальном акторе), так и к группе лиц (в этом случае говорится о коллективном акторе). Мантерис, обсуждая концепцию Парсонса, обращает внимание на тот факт, что «актор, понимаемый как действующий субъект, как активная сторона системы действия, ориентирует свое действие на достижение определенной цели. Телеологическое толкование действия является здесь основным, ибо цель касается такой конфигурации объектов, которая не возникла бы, если бы не деятельность актора» (Manterys, 2000: 155). Актор, следовательно, это субъект, чья деятельность вносит в социальную жизнь какую-то перемену (пусть даже мелкую).
Та часть социальной жизни, которая протекает в публичной сфере, в принципе обустраивается коллективными акторами. Это, естественно, не означает, что отдельные индивиды не оказывают никакого влияния на ход публичных дел, но объединение сил и придание им какой-то организованной формы значительно увеличивает возможности воздействия на публичную жизнь. В данном случае размер имеет значение. И именно поэтому мы наблюдаем на публичной сцене разнообразные формы объединения – от слабо структурированных, почти свободных групп и общественных движений до формализованных организаций с сильно кодифицированными взаимоотношениями и способами деятельности. Такие группировки получают также атрибуты действенной субъектности и становятся коллективными акторами публичной сцены. А в качестве иллюстраций пусть нам послужат политические партии, профсоюзы, экологические или феминистские движения.
Возникновение коллективных акторов публичной сцены становится возможным после того, как соблюдено несколько предварительных условий. Прежде всего, среди индивидуальных акторов, которые потенциально могут создать какую-то организационную разновидность коллективного актора, обозначающего свое присутствие в публичной сфере, должен существовать некоторый нормативный консенсус, согласие по поводу основных значений, придаваемых социальным интеракциям (взаимодействиям). Такое согласие, вообще-то, нужно для любых коммуникационных интеракций, но в случае возникновения коллективного актора данное условие является необходимым (хотя и недостаточным). В свою очередь, как пишет Мантерис, «выработка консенсуса в области социальных отношений представляет собой гармонизацию отдельных способов, на которые акторы сориентируют свои действия» (Manterys, 2000: 208, passim). Он вычленяет три таких типа ориентации: 1) общепринятый обычай, или традиция; 2) заинтересованность; 3) «ориентация на легитимированный порядок». В первом случае «регулярность текущих практических действий разных акторов можно объяснить, показав, что определенные действия либо производились данным способом „испокон веков“, либо они представляют собой новейший способ выполнения чего-нибудь (моду)». Во втором случае «источником интеракционной регулярности является целенаправленно рациональная ориентация, выработанная на основе сходных ожиданий многих акторов». И наконец, ориентация на легитимированный порядок означает такое отношение к социальному контексту, в рамках которого «актор предпринимает действие (также в том случае, когда он оказывает сопротивление, воздерживается от выполнения какой-то работы или же действует наперекор), исходя из представления или образа того, что считается правильным и обязательным». Таким образом, обычай, заинтересованность или законность являются теми факторами, которые сдерживают полную произвольность действий одиночного актора и вносят в эти действия определенную регулярность, а также предсказуемость. Если достаточно большое число индивидуальных акторов определяют три названных фактора аналогичным способом, то появляется основание для объединения их усилий и значительного увеличения их действенной силы применительно к социальному контексту. Такое агрегирование требует, разумеется, отказа от некоторых аспектов индивидуальной субъектности ради такой цели, как увеличение эффективности проведения в жизнь других аспектов указанной субъектности, более важных для индивида (например, это может быть отказ от поездки на рыбалку в ситуации, когда идет забастовка, стремящаяся принудить работодателя к улучшению условий труда). Путь к возникновению коллективного актора, в принципе, полностью открыт.
Чтобы группировка обрела какую-нибудь действенную субъектность, ее члены должны делегировать часть своих атрибутов действенного субъекта на уровень группировки, чем они выражают лояльность по отношению к данной группировке, а также готовность подчиняться решениям, принимаемым на уровне этой группировки. Обсуждавшиеся ранее взаимоотношения «действенный субъект – патрон» продолжают существовать и в случае коллективного актора, функционирующего на публичной сцене. Однако направленность этих взаимоотношений зависит от характера отношений внутри определенной группировки. Если указанные отношения носят демократический характер, то действенным субъектом является группировка, тогда как патроном – объединенная в ней членская масса. Так и происходит в случае разнообразных объединений граждан, которые функционируют на основании внутренней демократии. Однако в случае объединений авторитарного или вождистского характера указанные взаимоотношения оказываются «перевернутыми»: патроном становится, как правило, харизматический лидер или олигархическая группа, которая и правит в такого рода объединении, тогда как действенными субъектами делаются члены данной группировки. Примером могут служить разные религиозные секты, приверженцы которых группируются вокруг своих гуру, фундаменталистские движения, а также в высокой степени институализированные иерархические формальные организации в экономике, администрации или политике. Такое понимание взаимоотношений «действенный субъект – патрон», разумеется, отличается от экономических трактовок, но – как уже заявлялось ранее – необходимо переступить через ограничения подобных трактовок, если мы хотим применить теории указанного типа для объяснения и моделирования таких явлений публичной жизни, которые шире и сложнее, нежели простые экономические взаимоотношения.