Социология публичной жизни

Внеструктурные общественные размежевания

Не только общественная структура и генерируемая ею система неравенства влияют на форму публичной жизни. Липсет и Роккан (Lipset, Rokkan, 1967) заметили, что некоторые существенные исторические события не только меняют повседневную жизнь огромной массы людей, принимающих участие в этих событиях, но и становятся также источником общественных размежеваний, которые продолжают существовать значительно дольше, чем само то событие, которое вызвало указанные размежевания. Названные авторы обращают внимание на три таких фундаментальных исторических события, последствия которых в сфере общественных размежеваний можно было чувствовать еще на протяжении несколько столетий после них. Хронологически первым из них явилась Реформация и Контрреформация. Появление протестантизма не только внесло глубокие размежевания в среду христиан, но и прежде всего выявило размежевания на фоне взаимоотношений «церковь—государство», а также «церковь—общество». Отношение государства (властных элит) и общества к церкви стало осью, вдоль которой сложилось первое из тех долговременных размежеваний, которые идентифицировали Липсет и Роккан.

Второе историческое событие с долговременными последствиями – это Великая французская революция вместе с ее влиянием как источника образцов на появление национальных демократических государств. Великая французская революция привела на публичную сцену широкие массы, но, чтобы такое могло случиться, должен был начаться, с одной стороны, процесс наделения этих масс ощущением гражданства, иначе говоря предоставления им гражданского статуса, а также гарантирование им защиты прав личности, а с другой стороны, должна была возникнуть иерархическая структура современного государства, которая, правда, стала гарантом публичного порядка, но вместе с тем создала оппозицию между центром власти и управляемыми периферийными областями. Похожие последствия имела также американская революция.

Третьим историческим событием явилась промышленная революция, особенно изменения в отношениях собственности, произошедшие в народном хозяйстве и экономике, а также появление в пределах городов быстро развивающейся сферы индустриального производства. Промышленная революция сгенерировала два долговременных размежевания, а именно размежевание на: 1) владельцев средств производства и наемных работников; 2) сельскую аграрную экономику и городскую индустриальную экономику.

Очередным событием – вероятно, тоже сгенерировавшим новое и долговременное общественное размежевание – было появление коммунизма, который в течение большей части XX века составлял повседневный опыт огромной массы людей во всем мире. Я пишу «вероятно», поскольку, как справедливо отмечает Грабовская (Grabowska, 2004: 61), «то, что может сделаться размежеванием в сильном смысле, становится окончательно известным лишь с перспективы времени, ex post (после того, как сделано; постфактум)». А ведь с момента падения коммунизма прошло исторически короткое время. Посему у нас нет уверенности, что размежевания, описываемые теперь как наследие коммунизма, будут действительно носить характер длительной тенденции. Одно из таких размежеваний, которое явно бросается в глаза как итог коммунизма, идентифицировали и описали в своем исследовании четыре автора (Kitschelt, Mansfeldova, Markowski, Tóka, 1999) – это размежевание на сторонников и противников коммунизма. Указанное размежевание, отчетливо видимое сегодня в обществах Центральной и Восточной Европы, в значительной степени формирует установки и варианты поведения, проявляемые в публичной жизни. Нет, однако, никакой уверенности, что оно будет носить долговременной характер, воспроизводящийся из поколения в поколение даже в отдаленную эпоху, когда коммунизм будет известен живущим в те времена только со страниц книг по истории. Чтобы размежевание носило устойчивый характер, оно должно формировать не только текущие общественные установки, но еще и социальную идентичность, а кроме того, должно присутствовать в межпоколенческой передаче ценностей. Углубленный подход к этому явлению представила Грабовская (Grabowska, 2004), формулируя – с опорой на эмпирические аналитические исследования – утверждение, что коммунизм создал глубокое общественное размежевание, которое продолжает существовать еще и сегодня, причем, скорее всего, оно продолжит также присутствовать в будущем. Данное размежевание является более глубоким, чем сами социальные установки и, к примеру, являющееся их следствием выборное поведение, поскольку оно касается не только непосредственно политических проблем, но также находит выражение и в других областях публичной жизни. Следовательно, возникает вопрос, на каком основании мы вправе ожидать от этого размежевания настолько устойчивого характера, что оно станет в какой-то степени воспроизводиться из поколения в поколение. Среди факторов, закрепляющих указанное размежевание, Грабовская перечисляет «существование посткоммунистических и антикоммунистических идентичностей, в том числе среди молодежи (а это означает, что они присутствуют в социализации молодого поколения и настолько привлекательны, что принимались, одобрялись внутри и демонстрировались вовне), а также стереотипы разных вариантов выборного поведения, связанных с религиозностью и церковью. <…> Религиозность, равно как и предпочтительная модель отношений между церковью и государством, которые сами по себе стабильны в общественном масштабе и вдобавок стабилизируются принятыми правовыми решениями, тоже будут насыщать, подпитывать и закреплять посткоммунистическое размежевание» (Grabowska, 2004: 362). Дополнительными факторами, закрепляющими, по мнению Грабовской (Ibid.: 363–364), посткоммунистическое размежевание, являются идентификация в разрезе «левые—правые», а также относительно устойчивая социально-политическая география Польши, обусловленная традицями и культурой определенных региональных и локальных сообществ, в результате чего в одних регионах люди более религиозны и проявляют более сильную тенденцию к поддержанию постсолидарностных правых сил, тогда как население других регионов в меньшей степени привязано к религии и обнаруживает более внятную тенденцию к поддержанию посткоммунистического левого крыла политического спектра.

Общественные размежевания – и варианты поведения в публичной жизни

Общественные размежевания – как те, почвой для которых служит социальная структура и создаваемая ею система неравенства, так и такие, почвой для которых выступают внеструктурные факторы, – влияют на установки и варианты поведения отдельных индивидов, а также групп в сфере публичной жизни. Как я уже упоминал, это, разумеется, не то влияние, которое полностью детерминирует их установки и формы поведения. Другими словами, дело обстоит отнюдь не так, что, зная место индивида в системе неравенства, а также его позиционирование во внеструктурных размежеваниях, мы способны с полной уверенностью предвидеть, каким образом он поведет себя в конкретной ситуации. Единственное, что мы можем, – это ожидать появления определенных установок или вариантов поведения с некоторой долей вероятности. Указанная вероятность тем выше, чем сильнее связь между установками и вариантами поведения индивида (либо группы), с одной стороны, и принадлежностью к определенной ступеньке на лестнице неравенства (либо принадлежностью к определенной стороне долговременного внеструктурного размежевания) – с другой.

Правда, связи между расположением в социальной структуре и установками в публичной жизни подвергались критике, причем многими самыми разными способами (Sartori, 1998; Szawiel, 1982), но, однако, со времени опубликования работы «Homo politicus» («Политический человек») Сеймура Липсета[37] (1998) и его тезиса, что выборы представляют собой выражение демократической борьбы классов, принимается, что социальная структура и генерируемая ею система неравенства имеет значение для формирования установок и форм поведения, проявляемых в публичной жизни (в том числе в политике). Данное утверждение Липсета нельзя назвать непосредственной отсылкой к известному тезису Маркса, что бытие определяет сознание, но оно, несомненно, является каким-то его отголоском. Как пишет Липсет (Lipset, 1998: 243), самым простым объяснением этого всеобщего стереотипа является собственный экономический интерес. Партии левого толка представляют себя в качестве инструментов общественных изменений, ведущих к равенству; группы с пониженными доходами поддерживают их, чтобы подправить собственную экономическую ситуацию, тогда как группы с более высокими доходами противостоят им, дабы сохранить свои экономические преимущества. Доказательствами могут быть признаны статистические данные, свидетельствующие о значении классовых факторов в формах политического поведения. Однако сам Липсет признает, что эти корреляции далеки от систематической причинно-следственной зависимости. Далее он пишет, что «некоторые социальные позиции предрасполагают к формированию консервативных взглядов, в то время как другие способствуют более левым политическим взглядам. Перед лицом противоречивых форм и направлений общественного давления некоторые лица более податливы влиянию каких-то видов нажима, благодаря чему они создают видимость отклонений от трафарета классового голосования» (Ibid.: 243).

37

Автор ссылается здесь на польский перевод классической монографии Сеймура Мартина Липсета «Political Man: The Social Bases of Politics» («Политический человек. Социальные основы политики»), датированной 1960 годом. В Польше при переводе этой книги в ее названии появилась латынь, которая в оригинале, как мы видим, отсутствовала. Недавно фрагменты этой работы С. Липсета переведены на русский язык (см. раздел «Библиография»).