Мёртвая Петля

— Физически-то да, — кивнула богиня.

— Ты считаешь от амнезии? — догадался Эйден. — Но это как-то… неправильно?

Они быстро переругались по этому вопросу и обернулись за помощью к остальным. Шон помогать отказался, а на диване творилось что-то не по теме. Таня и Эйден синхронно потеряли челюсти — Кайл утащил Хоука из-за стола, посадил к себе на колени и допрашивал:

— Маленьким детям опасно гулять по улице после семи. Если к тебе пристанет педофил, обязательно скажи папочке, хорошо?

Непроницаемое лицо шефа дрогнуло от подавляемого смеха, а потом он уставился на Кайла и тихо и серьёзно произнёс:

— Халасё.

После секунды сдерживаемого хохота их лица перекосились, и интеллигентное хихиканье превратилось в молодецкий ржач, заразительный и смертельно опасный, поскольку в порыве веселья Хоук всё-таки слетел с кайловых коленей. На его жалобу с пола Кайл ответил «а ты говорил, летать не умеешь», и они продолжили самозабвенно хохотать в разных точках пространства, не обращая внимания на окружающий мир и пострадавшие предметы мебели.

Таня проморгалась и выдала:

— Хоук, ты как бы в опасности.

Шеф бессильно махнул ногой, не вставая с пола и закрывая лицо руками.

— Кайл, — Таня махнула рукой, даже не оборачиваясь на второго участника бесчинств, который, вполне вероятно, вытирал слезы об подушку, уже второй раз за вечер.

— Если ты хочешь воззвать к голосу разума, то не переживай, у них его нет, — улыбнулся Эйден.

— У меня уже нет голоса, да, — сипло сказал Кайл.

— Не льсти себе, ты меня не так понял.

Шанса успокоить их уже не было. Таня выскользнула в коридор, пока младшее, но чуть более серьёзно настроенное поколение приводило в чувство старшее. Ей было не очень удобно переключаться между божественной материнской формой и простой человеческой, поэтому девушка решила немного отдохнуть. Выглядело это странно, поскольку она села на тумбочку в углу коридора и сосредоточенно уставилась в пол. В таком положении Эйден её и застал.

— Всё в порядке? — уточнил он. — Не знаю, что именно тебя не устраивает, но в любом случае эта реакция лучше, чем паника и отчаяние.

— Нет, нормально, — она выдавила улыбку, подавляя в себе борьбу обликов. Можно было вернуться в юношеский и не чувствовать на себе вековую тяжесть её настоящих способностей. — Да и пусть просмеются, что ли, а то тут я со своими серьёзными новостями.

— Ты сейчас богиня или недотёпа? — спросил Эйден, немного улыбаясь.

— А сам как думаешь? — она встала и остановилась напротив него.

— Только что было первое.

В последний раз они находились так близко почти год назад, не считая сегодняшней встречи на пороге. Таня вздохнула про себя. Они тогда еще обсуждали, как красива по человеческим меркам нечисть. Эйдена это касалось в первую очередь. Не удержавшись, девушка протянула руки и коснулась ладонями его щёк, внимательно изучая глаза. Такие же зелёные и чарующие, как омут, в сторону никогда не смотрят. Таня не смогла спрятать улыбку, когда почувствовала лёгкую щетину под своими ладонями. Она не старела и не росла, но наблюдала, как растут другие, и от этого стало немного грустно.

А ведь он действительно вырос, хотя в двадцать уже говорят «возмужал». Таня не смогла бы, отвернувшись, назвать точно цвет его волос или форму лица, но не могла оторвать взгляда прямо сейчас. И больше всего её заставляло трепетать то, что Эйден тоже не собирался отворачиваться.

— Ты так спокоен, потому что тебя не волнует близость женщины? — сказала она полушутя. — Или конкретно моя?

— Волнует, конечно же, — Эйден взял её за запястье, но не оттолкнул, а провёл пальцами по покрасневшей коже под браслетом. — Ты очень хороша, когда не придуриваешься.

— Дурочку никто не полюбит всерьёз, — шепнула Таня. — Я могу не переживать за чужие судьбы.

— Ты боишься повторить судьбу Энджел?

— Мы все боимся пострадать из-за своей любви и лишиться дара. Но я не хочу заходить далеко ещё и потому, что существу, которое мы полюбим, в конечном счёте тоже будет больно. — Таня посмотрела на Шона через его плечо. — Сколько лет он не может избавиться от этого?

— Есть Эмили, — отозвался Эйден, не тая печали в голосе. — Кажется, у них всё хорошо.

— У них всё хорошо, — эхом повторила Таня.

Они посмотрели друг на друга.

«А у нас — нет».

Шон потерял их и заглянул в коридор, запнувшись на полуслове. Таня и Эйден обнимались, покачиваясь на месте, и молчали о чём-то.

— Вы чего? — осторожно спросил Ламберт, испугавшись их возможных отношений по той же причине, что и Таня.

— Я думаю… — Таня зажмурилась и фыркнула. — Какой же ты всё-таки извращенец, Картер.

— Мне даже не хватало этих бессмысленных оскорблений, недотёпа, — ровно сказал Эйден. — Со мной тут не шутят.

— Ругайтесь, пока можете, — с облегчением усмехнулся Шон. — Насколько я знаю, богиням тут нельзя задерживаться.

— Нельзя, — подтвердила Таня. — Так что передайте своим придуркам, что я всё сказала, и пусть размышляют об этом сами. И Энджел… — она осеклась, и Шон тут же насторожился:

— Что? Ты всё-таки знаешь, почему она не пришла? Хоук ничего не сказал…

— Я хотела, чтобы ты передал ей привет, — улыбнулась Таня. — Всё, не мешай мне наслаждаться обнимашками с извращенцем, Ламберт!

— Ты даже обниматься не умеешь, недотёпа, — покачал головой Эйден.

Шон помахал им рукой и отвернулся, замерев в проходе между комнатами.

«И она тоже врёт…»

========== Часть V. Глава III. Пыль в глаза ==========

Tempus fugit, aeternitas manet.

Время бежит, вечность остаётся.

Десятый мир,

США, Нью-Йорк, Манхэттен

2025 год

Шон завидовал беспечности Эмили и её жизнерадостному восприятию мира. Вернее, думал Шон, это не радость, а некоторое непонимание происходящего. По выражению капитана Сноу, он ещё не вылечился от подросткового максимализма, но Шон и не спорил, что ставит себя выше других — это не приносило ему особого удовольствия. Он вбил себе в голову, что слишком много думает, и это оставалось правдой по сей день.

К примеру, девушки — всеми излюбленные шутки на тему его слабости к противоположному полу Ламберт пропускал мимо ушей, поскольку это было его собственной терапией. Не думать о последствиях. Не прорабатывать никакие шаги наперёд. Просто кинуться с головой в омут, новый, неизведанный, пахнущий дорогими духами или дешёвым мылом, как у него на раковине, просто — и без всяких задних мыслей. Почему Шон выбрал именно такой способ, он не знал, но относил это к возрасту, когда всё началось: хотелось и с женским полом потеснее общаться, и разобраться с собственными моральными проблемами.

В итоге, избавиться от «раздумий» не удалось, а привычка по женской части засела накрепко.

Обычный человек, думал Шон, видит перед собой работу, способ её выполнения и результат. Шон же, по его собственному определению, видел несколько способов, несколько вариантов, последствий, побочных эффектов. Он думал о том, что будет, когда его не станет, о том, что было бы, если бы не стало его друзей, о том, как он мог бы спасти ситуацию, отправившись в марте в Москву, куда его уж точно не звали, и о многом, многом, многом.

— Все так делают, успокойся, — сказал ему Эйден, когда Шон не выдержал и разговорился на эту тему примерно на полтора часа рабочего времени. — Только не доводи до паранойи.

«Может, я уже?» — хотел спросить Шон, но передумал. Грань между накручиванием и настоящей паранойей слишком тонка, чтобы рассуждать ещё и об этом.

Он открывал окно и видел многоэтажки, а про себя думал — если бы мы остались в Японии…

Он выходил на улицу и шёл пешком, а про себя думал — если бы я поймал такси…

Он убивал демона, а про себя думал — он такой же, как и я, и если бы…

— Этими колебаниями они и питаются, — заметила Энджел, когда он решил поделиться с ней (в кои-то веки столкнулись дома одновременно). — А ты, однако, параноик.